Совещание продлилось до самого обеда, на который давали похлебку из перловой крупы с трофейной тушенкой. Вполне съедобно и сытно. Набив желудок, я развалился на еловых ветках, вспоминая прошедшее совещание. Капитан дал ясно понять, что отправлять меня к фронту он не собирается. Уж очень ему понравилось, как я фрицев режу. Назначив меня помощником по особым вопросам, он сразу озадачил темой вооружения и взрывчатки. В ответ я ткнул в указанные на немецкой карте пункты сбора трофеев. Кузнецову идея понравилась и он решил не откладывать её реализацию в долгий ящик. Так что через два часа выдвигаемся. Я назначен командиром группы, мне в распоряжение будет передано отделение сержанта Хомича.

Вообще, как я понял из обсуждений, партизанский отряд возник на основе трёх десятков сельских активистов (Коровин до войны был председателем колхоза), не успевших эвакуироваться и разумно решивших спрятаться в лесу, дожидаясь скорого, по их мнению, возвращения Красной Армии, потом на них стали набредать разрозненные группы окруженцев, среди которых был и Антипов, решивший, что настоящим патриотам и коммунистам не подобает трусливо сидеть в лесу, дожидаясь освобождения, и надо воевать против немцев, но вот компетенции у него для этого не хватило — они осуществили несколько нападений на немецкие гарнизоны в оккупированных селах (хорошо хоть додумались отойти подальше от лагеря), в этих боях партизаны понесли большие потери и растратили боеприпасы. Последние две недели они тут все питались пустой перловой кашей, да иногда хлеб из деревень приносили. Поэтому наш с капитаном грузовик пришелся очень кстати.

Отдохнув с полчасика, я увидел приближающегося сержанта — широкоплечего парня лет двадцати в сильно потрёпанной красноармейской форме, который подойдя, доложил:

— Товарищ младший лейтенант, сержант Хомич в Ваше распоряжение прибыл!

Осмотрев своего нового подчиненного, я пожал ему руку и распорядился:

— Ну давай, веди к бойцам!

Сержант развернулся и мы проследовали на другой конец лагеря, где возле добротного шалаша расположилось отделение красноармейцев. Подойдя к ним, сержант дал команду построиться в одну шеренгу и я получил возможность внимательно их осмотреть. Без меня и сержанта восемь штыков. В петлицах бойцов видны эмблемы различных родов войск — есть два танкиста, артиллерист, сапер, ну и пехота, куда же без неё. Форма основательно изношена, но все прорехи заштопаны и залатаны. Шестеро из восьми обуты в ботинки с обмотками, причем у двоих подошвы подвязаны бечевкой. Амуниция на первый взгляд более-менее в порядке, а вот морально-психологическое состояние не на высоте — небритые, выглядят усталыми и в глазах тоска.

— Что с патронами?

— В среднем по четыре на брата, в «Дегтяре» полдиска.

Понятненько, значит надо идти выбивать у капитана честно добытые трофеи.

— Ну, с оружием и боеприпасами я вопрос решу, а вот вы озаботьтесь боевыми ножами — поспрашивайте товарищей из отряда. В худшем случае штыками придется работать, но вы их должны хорошо заточить. И всем побриться!

Отдав распоряжения, я направился к Кузнецову выбивать фонды для операции. Неожиданно для меня, тот оказался очень неуступчивым, заявив, что мне, дескать, и ножа достаточно, а всё остальное я сам добуду. Однако, в ходе напряженной беседы, всё-таки получилось выбить из этого куркуля четыре немецких карабина с полусотней патронов, шесть гранат, две пары сапог и сухой паек из немецких консервов на трое суток (а ведь просил на пять!). Кроме того, покопавшись в отстиранной и высохшей уже немецкой форме, смог подобрать себе обмундирование, почти идеально подходящее по размеру, а среди трофейных документов нашел солдатскую книжку с похожей на меня физиономией. Следующий час я гонял своё новое подразделение, обучая движению по лесу и жестам для беззвучного взаимодействия в бою.

А в пять часов вечера, плотно поев, моя группа выдвинулась из лагеря в сопровождении одного из местных жителей — Ивана Прокопьевича Кислова, который попросил называть его просто дядя Ваня. Он довел нас до ближайшего хутора, где показал спрятанные в камышах три долбленых челнока, которые мы изъяли во временное пользование. Оставив дядю Ваню на хуторе, мы сели в лодки и продолжили свой путь. Проплыв по узкой болотной протоке несколько километров, в наступившей темноте мы перетащили челноки через лес на берег Березины (протока соединялась с рекой много дальше, а тут было самое удобное место для переправы). Затем мы переплыли саму реку и, высадившись на противоположный берег, спрятали лодки в кустах и двинулись к своей цели по ночному лесу, к полуночи выйдя на его опушку. Далее мы продолжили путь по засеянным полям и к двум часам ночи приблизились к бывшей моторно-транспортной станции, в помещениях которой нынче обосновался немецкий пункт сбора и ремонта трофейной советской техники.

После часа наблюдения за объектом, я дал приказ на отход и мой небольшой отряд к рассвету вернулся в лес и вскоре мы расположились на отдых среди густых зарослей ольхи, глядя на которую мне подумалось о шашлыках. ТАМ мне иногда приходилось выезжать на пикники со своими польскими «друзьями», и многие из них не признавали для этих целей готовый древесный уголь, будучи абсолютно уверенными в том, что на ольховых дровах мясо получается вкуснее. Хотя я, честно говоря, никакой разницы не замечал… С тех пор это дерево стало у меня прочно ассоциироваться с шашлыками. Хорошие были денечки… Особенно когда Катаржина была ещё жива.

Тряхнув головой, чтобы отогнать неуместные сейчас воспоминания, я оглядел окружающих меня бойцов, возвращаясь в объективную реальность.

— Нападение на пункт сбора трофеев отменяется — тихо его не взять, а громко тем более. Сейчас завтрак, и отдых. Хомич, распределить караулы!

— Есть!

Сержант посмотрел на меня вопросительно-тревожно, но никаких вопросов задавать не стал. И на том спасибо. Он ведь тоже в курсе цели нашей вылазки, а с точки зрения устава отказ от выполнения боевой задачи является воинским преступлением. А то, что там забор с колючей проволокой, три парных патруля и два пулеметных гнезда никого волновать не должно. Но мы-то ведь партизаны, и должны работать не как регулярная армия, поэтому план придется изменить. Точнее, придумать новый. А пока — спать!

Проснувшись в полдень и пообедав, мы выдвинулись на запад — к городу Осиповичи и смогли достичь его окраин после полуночи. Здесь я тщательно побрился, переоделся в немецкую форму и, пользуясь темнотой, пробрался, минуя патрули, сначала на окраину города, потом огородами приблизился к центральной части, где нашел заброшенный сарай во дворе разбомбленного дома и устроился в нём на отдых. Проснувшись около десяти утра, незаметно покинул своё временное убежище и стал не спеша прогуливаться по улицам, наблюдая и запоминая детали обстановки. Город был относительно небольшим, по большей части состоял из частных домов, но при этом являлся важным транспортным узлом, вследствие чего здесь располагался достаточно крупный немецкий гарнизон. Дойдя до рынка, я принялся бродить по рядам, слушая разговоры местных обитателей, которые, будучи уверенными в том, что я их не понимаю, достаточно свободно общались в моём присутствии. Большинство продавцов и посетителей рынка обсуждали житейские темы — рост цен, курсы обмена рублей и оккупационных марок. Но все же были и разговоры на политические темы, причем тут было немало тех, кто положительно отзывался по поводу прихода немцев. Этих я постарался хорошо запомнить. Чтобы бесцельно не бродить, что могло вызвать ненужные подозрения, я купил у разных продавцов шмат сала, буханку хлеба, поллитру самогона, расплатившись советскими рублями.

Когда я только вышел с базара, к мне подошла симпатичная юная девушка с русой косой в голубом платье и белых гольфах, обратившаяся ко мне на плохом немецком:

— Добрый день, господин солдат, я могу для Вас сделать хорошо.

— Что значит хорошо? — я не сразу сообразил, о чем идет речь.

Девушка подняла подол платья и с игривой улыбкой на полных губах провела рукой с внутренней стороны своего обнажившегося бедра.