Мужчина не стал заезжать в гараж. Он припарковался на пустой стоянке, заглушил двигатель и, открыв настежь все двери автомобиля, пошёл за моющими средствами. Прикатив тележку с водой, тряпками и разными очистителями, водитель закатал рукава и, надев резиновые перчатки, принялся отмывать задние сидения.

– Том, хочешь сигаретку? – протягивая пачку, негромко спросил подошедший охранник.

– Не, Генри, я бросил, – взглянув на него, ответил Томас.

– Молодец. Давно? – прикуривая сигарету спросил мужчина.

– После того, как дочь умерла. Я ей обещал, когда она была жива, но всё как-то не получалось.

– Печально, что мы больше стараемся для мёртвых.

– Да-а-а. А сам-то когда бросишь? Не молодой ведь уже. Сколько тебе?

– На прошлой неделе шестьдесят три исполнилось.

– А я и не знал. С прошедшим что-ли. Жаль, подарка нет.

– Да чего там. Всё равно не праздную.

– Чего так?

– Да не с кем, – пожал плечами Генри. – Твоей дочке сколько было?

– Двадцать девять.

– А моему сыну тридцать. Никогда не любил самолёты. Вот так, в один момент погибло столько невинных людей. Среди которых и была вся моя семья.

– Мне жаль.

– Знаешь, они меня звали с собой, но мне больше нравилось прикладываться к бутылке и пялиться в телек, чем проводить время с семьёй. И в тот день, когда я провожал их на самолёт, там был Мэттью. Он был пьян и пытался сорвать рейс. Оттягивал всех назад, умолял не садится в самолёт. Но его скрутила охрана и утащила прочь. А я лишь посмеялся и подумал: «вот бы уже тоже поскорее надраться». После той авиакатастрофы меня всего вывернуло наизнанку, и я по сей день на эту отраву смотреть не могу.

– Как вы познакомились?

– Прошёл, наверное, месяц после того, как я его видел в аэропорту. Я ехал на машине. Это ещё, кажется, на День Всех Святых было. И тут я увидел его, полуживого, спящего на остановке. Предложил подвезти, – Генри затянулся и, выдыхая дым, продолжил. – Мы не проехали и пару светофоров, как он вдруг очнулся, приказал остановиться и выскочил из машины. Я выбежал за ним, подумав, что у него началась горячка. А он выхватил пистолет и начал палить в воздух, чтобы распугать людей. А потом каким-то невероятным образом он остановил нёсшуюся на него машину и с запредельной жестокостью расправился с уползающим от него водилой. И за те мгновения он получил такие раны, что я поначалу вообще не мог во всё это поверить. Скорая не приехала, приехал лишь только один небольшой фургон.

– Зачистка?

– Да. Они упаковали полуживого Мэтта и мертвого ублюдка в мешки для трупов, подтёрли за ними кровь и просто уехали. А через час или два все всё забыли и разошлись по своим делам. Но не я. На следующий день, он пришёл ко мне домой и предложил мне работу.

– Сколько ты его возил?

– Три года.

– Почему перестал?

– Мэттью сказал, что достаточно. После меня был ещё Чарли, ты его, наверное, не видел. Они хорошо тогда сработались. Наверное, потому что были немного похожи. Вроде два года откатались. Их потом грузовик протаранил, намеренно. Ждал, когда они сядут в такси, и…, – Генри хлопнул в ладоши. – Водитель сбежал. Но не надолго. Мэтт в прямом смысле свалился на него с небес. Он остановился на светофоре, а Мэттью упал на него с тридцати этажей и пришиб своей тушкой ублюдка нахуй.

– А кто это был?

– Да их разве разберёшь? Для меня все эти твари на одно лицо.

– Д-а-а-а. Пиздец.

1.3

Усталое сердце погасло. Кровь закончилась ещё в коридоре. Мэттью безжизненно лежал на полу в своей тёмной квартире. Вокруг него не было ничего лишнего: ни картин, ни обоев на серых и холодных стен из бетона, ни штор на окнах, ни скатерти на деревянном столе, белый метровый холодильник без еды, ни плиты, ни шкафчиков. Лишь металлическая навесная раковина с краном и чистый гранёный стакан. Кровати тоже не было, был только обернутый в полиэтилен белый матрас посередине комнаты. А на нём белое постельное белье. В углу, рядом со входной дверью, слева, стоял металлический стол для вскрытия трупов, на колёсиках и с высокими бортами. Во второй, ванной комнате, тоже не было ничего особенного: белая ванна у стены, над ней душ и занавеска; раковина, зеркало, унитаз и стиральная машина, которой никто и никогда не пользовался.

Мёртвое и давящее одиночество разбавил высокий юноша с приятным, выразительным лицом и пышными светлыми волосами, одетый в тёмно-синий санитарный костюм, и держащий в руке чёрный кожаный саквояж.

Включив в квартире свет, он неспешно подошёл к Мэттью и сел перед ним на колени. Затем молодой хирург поставил перед собой саквояж и вытащил из него чёрный кожаный свёрток с медицинскими инструментами. Он аккуратно разложил их, взял ножницы и принялся за работу. Юноша разрезал всю окровавленную одежду, вместе с простреленными плечевыми ремешками, к которым крепились два пустых футляра под запасные обоймы справа и ножны с булатным кинжалом слева. Хирург отложил ножницы, вздохнул и взял в руки пинцет.

Всё тело было усеяно глубокими порезами и дырками от огнестрела. Вытащив все пули и дробь, доктор промыл раны, устало вздохнул и аккуратно обмакнул рукавом выступивший на лбу пот. Потом он достал иглу и нитки, но, оценив печальным взглядом объём предстоящей работы, сморщил нос и убрал их обратно. После чего юноша встал, сладко потянулся и вышел в коридор.

За дверью два санитара в такой же одежде, что и молодой доктор, отмывали кровавые следы со стен и пола. Парень, не проронив ни слова, прошёл мимо, направляясь к престарелому консьержу. Развалившись в деревянном кресле, тот читал книгу и лениво курил деревянную трубку.

– Здравствуй. Ещё раз.

– Привет, – консьерж поднял сонные глаза на доктора и отложил книгу. – Ну как он там?

– Жить будет.

– Ему снова плохо?

– Возможно.

– На этот раз немного времени прошло. Ты чего-то хотел?

– Да. Степлер есть? Ну, знаешь, такой большой, строительный.

– Вроде был где-то. Сейчас посмотрю. – старик взял связку ключей со стола и медленно поднялся со скрипучего кресла. – Схожу в кладовку, – произнёс мужчина и, шаркая тапками по деревянному полу, пошёл к складскому помещению.

Юноша аккуратно достал из кармана скрученный накануне штакет, взял его в губы и прохлопал карманы.

– Блин, – вздохнул парень. – Хотя… – он приподнялся на носочках и, заглянув за стойку, заметил коробок со спичками.

Через пару минут консьерж вернулся обратно, неся степлер в отвисшем кармане старого вязаного кардигана. Положив ключи на стол, он потянул из кармана степлер, но тот зацепился за нитки.

– Ёлки-палки, – кряхтел дед, копошась в кармане. – Всё, держи.

Доктор взял степлер и протянул в ответ коробок. Мужчина забрал спички, уселся в скрипучее кресло и принялся вычищать трубку от прогоревшего табака. Юноша сделал затяг и передал консьержу половину скрутки.

– Благодарю, – улыбнулся дед и, привстав со стула, взял дымящийся косяк.

– Не болей. – сказал доктор и пошёл обратно к своему пациенту.

Стянув края ран, хирург стёр всю кровь, подкатил металлический стол к Мэттью и, постелив на него белую простынь, пригласил санитаров из коридора. Пока они аккуратно перекладывали обнажённого Мэтта на стол, он проверил карманы в изрезанных и окровавленных лохмотьях на полу.

– Бедный твой телефон. – вздохнул парень, вынув заляпанный кровью телефон с разбитым экраном. – Нож, пустые футляры, промокшие сигареты… А где твой пистолет?

Сложив все вещи на деревянный стол, он вернулся к пациенту.

– Одежду в мусор? – негромко спросил санитар.

– Ага, но вы заканчивайте пока в коридоре.

Мужчины вышли обратно.

– Так, а тут у нас что? – юноша засунул щипцы в рану над печенью. – Продолговатое. Нож что ли? Глубоко. Блин, застряло в рёбрах. Вот так, вылезай. Да нож, но без ручки. Вот что бывает, когда пользуешься дешёвой дрянью.

Закончив работу спереди, доктор откатил стол, и санитары вкатили тележки для уборки. А когда вся кровь была отмыта и мусор вынесен, они переложили Мэтта на матрас и принесли для него новую одежду. Затем, выключив свет, вышли из квартиры, закрыв за собой дверь.