***

Ранним утром Берестов встал с кровати, оделся и вышел на улицу. Сначала шел по пустой дороге, жадно вдыхая свежий прохладный лесной воздух. С двух сторон возвышались сосны. Потом он сошел с дороги в лес, разулся и ступил босыми ступнями на мягкий травяной ковер. Земля была еще теплая, несмотря на прохладу утренней росы.

Так он стоял минуты две, словно желая пустить корни в землю и врасти в нее, как дерево, а затем обулся.

За тенью деревьев виднелись облезлые железные надгробия и кресты. Это было тихое деревенское кладбище. Где-то вдалеке куковала кукушка. Дятел бился клювом о кору. Берестов шел по широкой дорожке, отделяющей темно-зеленый хвойный лес от мира мертвых, слегка освещенного теплыми лучами утреннего солнца.

Калитки кое-где покосились, могилы заросли сорняками. Многие покойные не оставили после себя родственников, чтобы ухаживать за местом. А у кого-то они были, но уже давно не возвращались в деревню.

Берестов за годы жизни в Европе так отвык от православных кладбищ, что все теперь казалось ему странным, но в то же время и родным, умиротворяющим. Он рассматривал фотографии и находил тех, кого помнил, но многих и не знал. С черно-белых снимков улыбаясь или сосредоточив серьезный взгляд, смотрели разные люди.

Тетя Маша умерла в возрасте семидесяти трех лет – на фото – темноволосая женщина в меховой шапке. Берестов помнил эту соседку с детства – прибегал к ней утром за парным молоком. У бабушки коровы не было, а тетя Маша еще и угощала печеньем, которое покупала "с машин", когда в деревню привозили разные товары из города и устраивали ярмарки.

Дядя Ваня – старик, который всю жизнь достраивал дом в деревне и всюду ходил с молотком. Уже за границей Берестов узнал, что в этом доме в итоге что-то замкнуло и он за ночь сгорел. Потушить не успели. Остаток своих дней дядя Ваня восстанавливал дом, и так и умер с молотком в руке.

Отсчитав девять рядов, Берестов свернул и прошел к нужной могиле, которую искал. Внутри железной ограды все заросло высокой сорной травой, и лишь на пару сантиметров оттуда виднелось высокое трапециевидное надгробие, а рядом – два креста.

Берестов повыдергивал траву, чтобы войти внутрь. Здесь был похоронен его друг детства и отрочества – Ленька. На фото был мальчик лет 15 со светлыми волосами и карими глазами. Черты лица его были не совсем правильными, но в целом приятными и выдавали в нем человека бодрого и подвижного.

"Каким бы он был сейчас?" – думал Берестов.

Рядом – без фотографии был похоронен отец Леньки, а под крестом поменьше – младший братик Леньки, который родился уже больным.

После того, как не стало Леньки, через два года его отца убили ножом во время пьяной драки. А еще через два месяца умер и братик. Мать Леньки уехала к родственникам в Псков. Дом продали – на его месте сделали баню.

Берестов, уже став звездой, разыскивал этих родственников, но мать Леньки никогда не отвечала. Человек, которого он нанял для поиска, в итоге сказал, что она ушла в монастырь и больше уже вообще ни с кем не поддерживает отношений.

Все эти попытки связаться с ней были жалким намерением что-то исправить.

Желание привести могилу Леньки в порядок в минуту захватило Колю, и он с силой стал рвать сорняки, растирая до крови не привыкшие к такой работе ладони. Покончив с травой, Берестов вынес ее через дорогу и выбросил в лес. Теплое, уже начинавшее раскаляться солнце, согревало кладбище. По надгробию бегали жучки и муравьи. Берестов увидел в соседней калитке небольшой бардачок напротив надгробия – дверь его была приоткрыта, из нее торчал веник. Он достал его, внутри было небольшое ведро – здесь недалеко был водопроводный кран. Коля дошел до ржавеющей трубы и прокрутил его по часовой стрелке. Полилась ледяная, пахнущая землей вода. Вернувшись на могилу Леньки, Коля снял с себя рубашку, порвал ее на тряпки и принялся отмывать надгробие.

Никто уже и вспомнит Леньку, его голос, походку, да и вообще сам факт существования на Земле этого мальчишки. Словно речную ракушку, его утянуло в какой-то другой, неведомый мир, а следы смыло приливом воды, подгоняемой ветром.

***

– Ешь сынок, – тетя Таня налила Коле окрошку. Рядом стояла глубокая миска с вареной картошкой, поджаренной на сковороде. – Дело давнее, – сказала она и поставила рядом еще одну тарелку – с хлебом.

– Вы что-то слышали про мать Леньки?

– Слышала то же самое, что и ты, что она в монастырь ушла. А дальше что с ней стало, не знаю.

– Помните, как Леньку хоронили? – зачем-то спросил Берестов.

Хотя он старался избегать разговоров об этом, осознание того, что Леньки больше нет, пришло к нему не сразу. На утро после того, что случилось, он все никак не мог понять, в чем причины его душевных мучений. Он пытался обмануть себя, что Ленька сейчас придет, как ни в чем не бывало, но чувство, что он что-то безвозвратно упустил, никак его не отпускало. Он подробно описал родителям и милиционерам все случившееся, словно пытаясь обмануть себя, якобы эти мелкие и ничтожные действия помогут как-то исправить трусость и малодушие, которые он допустил тогда.

На следующий день Леньку похоронили на этом кладбище.

А началось все так.

***

Колька приехал в деревню на летние каникулы. Он уже закончил музыкальную школу, но продолжал заниматься с преподавателями. Ленька за лето сильно изменился – он был выше Коли на голову, выглядел старше и вел себя развязно, но другу был искренне рад, несмотря на разницу в них, которая со временем становилась все более очевидной.

Отец Леньки пил еще больше, а братик болел. Хотя мать и возила его по больницам, конец был уже близок, но не было понятно, как долго продлятся эти мучения. Бабушек и дедушек у Леньки не было, поэтому он был предоставлен сам себе. Поработает на огороде и сбегает черт знает куда, а его никто и не ищет.

Ленька рассказал ему, что зима в деревне была холодная, и что весной он переспал с девчонкой из другого класса, но Коля ему ничего не ответил, потому что совсем никогда не встречался с девчонками.

– Ты сам как баба, – рассмеялся ему в лицо Ленька, но Коля не обиделся на него.

Ленька сжал его плечо.

– Я тебе сейчас такое расскажу, закачаешься.

***

Ребята сидели на берегу реки. Вдалеке все такая же красивая, виднелась ива. Щедро светило солнце, воздух трещал от зноя. Вокруг порхали от травинки к цветку бабочки, щебетали птицы. Луг был в той поре цветения, когда еще молодая трава отдавала все свои ароматы. Ленька достал из кармана небольшой мешочек с анашой и скрутил большую папиросину. Коля от нее отказался – ему показалось, что, если он сделает это, произойдет нечто плохое, что даже еще не случившись, вызывало в нем чувство стыда. И тогда Ленька закурил ее сам, обволакивая себя и погружая в клубы дурмана.

– Вот там у меня знаешь сколько, растягивая дым, говорил Ленька, указывая жестом на иву, которая с самого детства служила им убежищем. В дупле было спрятано два толстых доверху набитых мешка. – А что, рассуждал он, – это место в жизни никто не найдет. На этот пляж никто не ходит, про озеро никто не знает, а позади – одно болото.

Осенью Ленька связался с одной компанией. Это были какие-то разнорабочие, которые строили в соседнем селе дачу для члена союза писателей. Штукатуры, маляры, плотники. Леньку взяли на подхват штукатурить и столярничать за очень маленькие, но все же деньги.

Постарше всех был Саня – ему было около тридцати лет. Толяну и Митьке было от силы двадцать. Работали они много. Вставали рано и вкалывали до самого вечера, прерываясь только на обед. Краем уха Ленька слышал странные разговоры, что скоро надо принять какую-то посылку, после которой можно весь год жить как кремлевские члены партии: черная икра, автомобиль и поездки на море.

Толян все время говорил, что у него есть какая-то классная девка, с которой он поедет в Пятигорск. Слышал Ленька и обрывки фраз о том, что посылка прибыла, посылку передали, но никак не мог понять, что там они пересылают. Иногда кто-то из них исчезал на неделю или на две, а потом возвращался.