Да, я знаю, это по мне

Колокол вечерний звонит.

Но в тишине прохладной дышу.

Исса

***

2 августа не стало Николая Берестова, легенды оперной сцены, которого обожали поклонники. Лучший певец мира, золотой баритон – каких только званий он не был удостоен за свою блестящую карьеру. Ему было всего сорок пять. У артиста разорвалось сердце.

"Я не трогаю его вещи, здесь все как раньше".

В кадре появляется стройная женщина с копной темных кудрявых волос, она слегка покачивает бедрами, когда ведет съемочную группу за собой в комнату в стиле "прованс" с панорамными окнами. Они выходят в зеленый сад с пышными лиловыми гортензиями. На улице пасмурно, идет дождь.

Камера ловит ее, сидящей на светлом диване.

"Самое трудное – удалить его номер телефона из записной книжки и стереть все его сообщения. Я не удаляю их, а его аудиосообщения я до сих пор слушаю".

У нее большие черные глаза, и они наполняются слезами. Камера приближается и замирает на пару секунд, взяв крупный план – она расплакалась.

"Какое было ваше с ним любимое место?" – аккуратно спрашивает ведущий за кадром.

"Здесь. Дома. Мы бывали тут редко и были здесь счастливы".

Мы слышим какой-то то ли французский, то ли итальянский акцент и понимаем, что ее родной язык – не русский, хотя по-русски она говорит очень хорошо.

"Жаклин....", – вновь выступает ведущий, но она его перебивает.

"Такую любовь забыть нельзя. Никогда".

Далее в кадре – семейные фотографии из архива артиста.

Вот они – у водопадов вдвоем – красивая пара: высокая и загорелая Жаклин с золотистой, сияющей здоровьем кожей, в светлом платье в мелкий красный цветочек. На шее у нее висит фотоаппарат, а рядом – Николай Берестов – выше ее на голову, статный и подтянутый, в светлых летних брюках и голубой рубашке с короткими рукавами. У него доброе располагающее лицо и легкая проседь в темных волосах. Он улыбается в камеру.

А вот фото из кафе на берегу какого-то моря. Они оба – в тельняшках – и рядом – двое их детей – Кэти – 5 лет и Августин – ему 12.

Николай Берестов ушел из жизни в родном селе Ивницы, куда отправился после благотворительного концерта в Москве.

Артист редко бывал в России, ему хотелось навестить место, с которым его многое связывало.

В кадре – крутой зеленый склон у реки. Ветер едва колышет полевые цветы, а вдали – на холме – из-за леса видна белая церковь с золотым куполом, сияющим в лучах закатного солнца.

Певец разрывался между лучшими оперными сценами: "Ла Скала", "Гарден", "Метрополитен".

Мы видим на сцене Берестова в строгом черном костюме с галстуком бабочкой. У него красивый низкий голос, редкий для такого стройного подтянутого тела.

Уже в двадцать восемь его отправили на конкурс оперных певцов. Это был оглушительный успех. Николай Берестов сразу получил статус лучшего оперного певца мира. Ему отдавали лучшие партии: "Дон Жуан", "Евгений Онегин" и, конечно, его визитная карточка – роль "Трубадура" – его любимая, но и самая сложная в исполнении.

Вот он – уже в мягком голубом джемпере – репетирует возле рояля.

Казалось, что успех его любил, а неудачи обходили стороной, от этого так трудно поверить в его скоропостижный уход.

На экране – эпизод из недавнего интервью артиста.

"Я в жизни все сделал. Уже к этому времени я посадил деревья. У меня есть дети, прекрасная карьера".

Этот летний концерт в Москве в уютном зале столичной консерватории стал для Берестова последним. Он организовал его, чтобы собрать деньги на лечение больных детей. В антракте ободрил каждого.

В кадре – Берестов – принимает цветы от женщины с ребенком на руках и что-то ей говорит.

Вновь вставка с коротким интервью.

"Нужно помогать людям. Самое главное, что у нас есть – это наши дети".

Он так хотел спеть именно здесь – в России – на последнем концерте, словно предчувствуя прощание, он отдал зрителям всего себя, и зал ответил ему взаимностью.

***

Прощание с артистом проходило в одном из концертных залов Москвы. Среди пришедших была и журналистка Джуди Чейн, прибывшая в столицу из Нью-Йорка пару дней назад.

Джуди брала интервью у Берестова, сидя с ним поздно ночью в баре одного из отелей. Кроме них там было всего несколько человек – какие-то японцы.

Вообще Берестов был довольно закрытым, не любил шумиху вокруг себя. Связаться с ним, да еще и назначить интервью было не так просто. Джуди пришлось специально лететь в Москву, потому что по какой-то непонятной причине Берестов согласился, и упускать такую возможность было нельзя. Кто бы мог подумать, что всего через пару дней Джуди будет видеть его в гробу. Все же есть в мире какое-то провидение – зачем-то это было нужно, чтобы вся эта история вошла в ее жизнь, и это короткое соприкосновение со звездой, с этим легендарным человеком, бог устроил не просто так, а зачем? Станет ли это ей когда-нибудь понятно? Правда ли, что все люди, которых бог ставит на нашем пути, играют в нашей жизни какую-то важную роль, чтобы мы становились лучше и духовно совершенствовались?

"Мы искренне благодарны за внимание всем пришедшим сегодня, – говорил в микрофон голос из-за сцены, где было расположено тело покойного. – В эти минуты на сцене остаются только родные и близкие. Мы искренне надеемся на ваше понимание. Публика должна покинуть свои места".

В зале приглушили свет. На выходе люди аплодировали. Стоя возле гроба, рыдала жена Берестова. Черный платок, отделанный по краям кружевом, красиво оттенял мягкие блестящие черные кудри.

На экран вывели фото артиста с цветами. Все подходили, чтобы обнять вдову и, перед тем, как возложить цветы на гроб, крестились.

****

– Вы знаете, Джуди, ведь есть три версии этой картины, – Берестов слегка приподнял руку, в которой держал бокал с ромом, и указал на папку с бумагами – Джуди положила ее рядом на стол. Там была репродукция картины Винсента Ван Гога "Пшеничное поле с кипарисом".

Лед негромко звякнул в бокале. Честно говоря, Джуди не думала, что оперные певцы пьют что-то со льдом, да еще и алкоголь.

У Берестова было довольно молодое лицо.

Белые облака на картине закручивались в барашки и заплетались в темно-голубые и мятные. Зеленые кустарники склонились от порыва ветра к светло-желтой пшенице. Словно мистический языки пламени, к небу тянули ветки кипариса.

– Видела одну дома – в Нью-Йорке, в "Метрополитен-музее".

Берестов заранее сообщил ей, что можно обойтись без переводчика. Он свободно говорит по-английски и не хочет много людей на интервью.

– Еще одна – в Лондоне. Пейзаж тот же, но немного отличается по цветовой гамме. Еще одна – в чьей-то частной коллекции. Мне кажется, чтобы написать эту картину, надо очень внимательно наблюдать за природой.

Играл какой-то джаз, мягкий свет ламп создавал полусонную слегка кинематографичную атмосферу. Рядом с Берестовым было легко и приятно находиться.

– Знаете, Джуди, эта картина всегда была для меня особенной. Этот пейзаж напоминает мне место, где прошло мое детство. Я проводил там каждое лето. Каждый раз, когда я вижу ее, я вспоминаю. Вот только кипариса не было. Было другое дерево.

Джуди почувствовала, что зацепилась за что-то важное, но он внезапно замолчал и больше не возвращался к теме Ван Гога.

– А вообще, Джуди, я пришел, потому что мне показалось интересным ваше предложение. Мне еще никто в открытую не предлагал написать обо мне некролог, ведь я еще жив, – и внезапно Берестов засмеялся.