Город был раздавлен словно лягушка, на которую опустился тяжелый солдатский ботинок.

   Земля взбесилась в ночь с первого на второе ноября, когда столицу заполнили толпы празднующих День Мертвых. От первых же толчков просевшие и покосившиеся дома сложились словно карточные. Обрушившись на узкие улочки, они за считанные мгновения превратили их в набитые раненными и покойниками склепы, а тысячи свечей и факелов, находившихся в руках людей, разожгли охвативший половину города погребальный костер. Последующие толчки придали воцарившемуся хаосу законченный вид, повалив многочисленные парковые статуи и кресты на соборах. Стихия пощадила большую часть каменного центра - по зданиям кое-где пробежали ветвистые трещины, большинство и вовсе отделались выбитыми стеклами да отвалившейся лепниной, однако все равно выглядели так, словно в ужасе вжались в землю.

   Когда багровый диск солнца поднялся из-за гор, над стелющейся поверх руин чадной, расцвеченной сполохами пожаров пеленой непоколебимо возвышалась лишь громадина Темпло Майор, также известная как пирамида Уицилопочтли.

   Возможно невероятная прочность древнего храма и удивила бы кого-нибудь, но только не Джозефа Гулда, пробиравшегося по запорошенным пеплом трущобам. Более того, он был абсолютно уверен, что никакая в мире сила не сможет стереть эту пирамиду с лица планеты, и что в те дни, когда от человечества останется только тлен, она все также будет подпирать небеса своими ступенчатыми склонами. Гулда же в данный момент гораздо больше волновали преследовавшие его слишком прилично одетые для этих мест господа в черных костюмах, а также газовых масках и приборах ночного видения на головах. В руках у них поблескивали револьверы Кольта, которые не раз уже приходилось пускать в ход - землетрясение не сделало трущобы более безопасными для чужаков. Доносившиеся время от времени сквозь треск пламени и завывание ветра резкие хлопки выстрелов подсказывали Гулду, что его преследователи, возможно, уже близко, но забирают сильно в сторону. Что, как он надеялся, значительно отсрочит встречу, которой Гулд так старался избежать.

   Еще над трущобами кружили два военных дирижабля, но и их экипажи заботило отнюдь не спасение выживших. Гулд знал, что направленные на догорающие трущобы огромные радужные линзы подзорных труб с механической настройкой выискивают его одинокую фигуру. Вряд ли дорогая цейссовская оптика помогла бы обнаружить Гулда в этом аду, если бы к трубам не приставили проклятых индейских ясновидящих-тламакацке, а уж они-то свое дело знали. В более спокойной обстановке у беглеца вообще не было бы ни единого шанса скрыться, сейчас же выручали мощный спиритический фон и насыщенный человеческим пеплом дым, сбивающие с толку жрецов.

   Но погоня волновала Гулда не так сильно как то, что выверенные до запятой расчеты, указывающие на точные координаты места, в царящем вокруг хаосе оказались бесполезны. Разбросанные по склону городские трущобы, эта zona marginal, и так не отличались упорядоченностью, а теперь жалкие останки лачуг местных обитателей и вовсе превратились в груды щебня и деревянных обломков, не имеющих ничего общего с результатами аэрофотосъемки, которые Гулд систематизировал долгие годы в Национальном фонде этнических исследований.

   Смяв ставшие бесполезными листы карты, Гулд остановился и растерянно огляделся по сторонам. Среди коптивших развалин сновали сутулые тени, волокущие нехитрый скарб. Как подозревал Гулд, не всегда те, кто его несли, были настоящими хозяевами вещей. В трущобах каждый выживал как мог, и сейчас те, кого пощадила стихия, старались хоть чуть-чуть улучшить свое будущее за счет тех, кого Отец Небесный уже принял в свои объятия.

   Рядом кто-то закричал, но этой ночью уже было так много криков и плача, что никто даже не подумал поинтересоваться, что случилось. Впрочем, здесь и раньше предпочитали, услышав призыв о помощи, поплотней заткнуть уши. Сюда почти не совались ни полиция, ни армия, и уж точно их не стоило ждать теперь, когда помощь нужна была в куда как более фешенебельных районах.

   В дыму раздался грохот и на Гулда выскочил механический конь с покрытыми многочисленными вмятинами боками. Встав на дыбы, он забил в воздухе копытами, каждое из которых было с голову взрослого человека. Усыпанное заклепками латунное брюхо коня гудело словно внутрь набился огромный рой ос, но снопы искр из выхлопных труб указывали на то, что это гудение издает котел, который вот-вот взорвется. Керамические шарики глаз закрутились в разные стороны, одна из труб плюнула грязным языком пламени и конь рухнул на подломившиеся передние ноги. Гулд попятился прочь от взбесившегося механизма, споткнулся о груду кирпичей и грохнулся на спину, инстинктивно закрыв лицо руками.

   Конь окутался паром, ударившим из сорванных клапанов, и приключившийся при этом рев оглушил Гулда, который вскочил на ноги и ринулся прочь. Прозвучавший следом взрыв толкнул его в спину, но не свалил с ног. Мимо уха Гулда просвистел скрученный кусок железа и воткнулся в чудом уцелевшую деревянную стену кривой лачуги.

   Привалившись к стене сидела молодая женщина. Изможденное круглое лицо, когда-то бронзовое, как и у большинства потомков ацтеков, приобрело пепельно-серый цвет и было вымазано в саже. Залатанное цветастое платье и пончо пришли в негодность, рядом валялась распотрошенная холщовая сумка. Руками женщина крепко вцепилась в тряпичный сверток, лежащий на коленях. Судя по порывистым вдохам и протянувшейся из угла рта грязно-коричневой полосе, жить ей оставалось уже недолго.

   Вынырнувший из-за угла оборванец-метис, обвешанный нанизанной на веревку медной посудой, заинтересовался содержимым сумки, поворошив его грязной босой ногой.

   При виде мародера женщина с еще большей силой вцепилась в сверток и попыталась прижать его к груди.

   Раздался детский крик.

   При этих звуках Гулда словно молния поразила. Господи, подумал он, может ли это быть совпадением?

   Мародер уставился на женщину, прижимающую к себе завернутого в тряпки младенца. Косящие глаза на лице с явными признаками вырождения загорелись злобным огнем. Вытащив из-за болтающегося на пузе ремня ржавый мачете, оборванец подцепил им край укрывавшего ребенка одеяла.

   - Эй, сеньорита, да ты ведь не жилец уже, - ухмыльнулся метис, выставив напоказ обломки гнилых зубов. - Давай прибью твоего выродка, чтобы тоже не мучался. Все равно ведь не долго не протянет...

   В глазах матери отразился дикий ужас, она попыталась отодвинуться от мародера. Однако сил на это у нее не осталось, и она едва не выронила младенца.

   Метис сунул лезвие под подбородок женщине, заставив ее поднять голову. В ту же секунду изо рта у нее хлынула кровь, заливая мачете.