Тем более ни слова о проблемах с Кондрашом. О нем Лёшка и маме не рассказывал.

Потом папа спросил:

– Как ты сам к этому относишься?

– Не нравится, – искренне ответил Лёшка. И постарался, чтобы вопрос остался без развития.

– До сих пор не понимаю, как она могла так поступить, – сказал папа.

Лёшка просто кивнул. Чего спорить, он тоже не понимал.

К чаю папа достал из холодильника пирожные – «ты же любишь». Пирожные Лёшка любил. Но это опасное угощение. Съешь эклер, потянешься за вторым – в глазах папы проскользнет усмешка: «Эх ты, Обжоркин!»

Поэтому Лёшка съел лишь одно пирожное и старался больше не смотреть на коробку. На папу – тоже.

Это было нелегко. Но Лёшка давно научился. За папиной головой – бежевые обои с пальмовыми листьями. Можно смотреть на эти листья, воображать пальму целиком. И остров с пальмами. И крокодилов под пальмой, и обезьянок на пальме… только не мартышек. Вроде смотрит папе в глаза, вроде и не смотрит.

Потом папа поглядел на часы. Принес подарок – набор «Юный доктор», его Катюша просила еще весной. Хорошая память у папы!

Подарок влез в рюкзак со скрипом, пришлось удлинить лямки. Пока Лёшка возился, папа молчал. Лёшке казалось – он делает неправильно, сейчас папа с усмешкой посоветует, как надо. Но тот не стал.

Лёшка оделся. Папа вышел с ним в коридор, обнял, сказал:

– Передай маме: если проблемы с водопроводом или светом, я подъеду, помогу.

Лёшка хотел сказать, что проблемы уже бывали, но мама справлялась. Обещал передать.

Замялся на пороге. Папа спросил:

– Есть деньги на дорогу?

Лёшка качнул головой. Папа дал несколько бумажек, похлопал по плечу и закрыл дверь.

В своем микрорайоне Лёшка шел быстро и с оглядкой – не хотел встретить прежних школьных друзей. Настроение не то, да и непонятно, что отвечать на вопросы: «Ты чего, совсем в этой Рамбовке поселился? Может, квартиру отобрали за долги?» Тут кто-нибудь скажет, что не отобрали, что видел недавно папин автомобиль возле парадной. Тогда спросят, почему папа здесь, а Лёшка в Рамбовке?

Поэтому спешил и оглядывался. Обогнул остановку дворами, на всякий случай вышел на параллельную улицу. И направился к метро пешком.

Не то чтобы Лёшка любил пешие прогулки, но возвращаться не хотелось до дрожи и тоски.

В принципе жить в Мартышке можно: газ, нормальный туалет, а не будка на огороде, водопровод, бойлер. Папа за два года отремонтировал дом, так что можно зимовать. Но Лёшка вспоминал темные улицы поселка, длинные глухие заборы, злобный лай цепных собак, непривычную и оттого мрачную ночную тишину.

Потому-то и не хотелось расставаться с городскими огнями и городским шумом. Лёшка неторопливо проходил мимо витрин, заглядывал в них, а если внутри магазина было особенно ярко, то заскакивал – не столько погреться, сколько напитаться светом.

В компьютерном магазине «Байт и блок» задержался надолго. Засмотрелся на моноблоки и большие ноуты. Был бы такой в Мартышки-не, тогда жить терпимо. Надел наушники, врубил «Танки» или «Большой зомби-квест»… Увы, у Лёшки старый планшет-андроид.

Клянчить замену не решался. Знал: у мамы напряг с деньгами. Поэтому Лёшка берег планшет. Даже в школу не таскал – вдруг однажды Кондрашу приглянется?

Да, кстати… Ну зарубился бы в «Танки», просидел бы час-другой. А за окном осенняя темень, и с каждым вечером все темней. И где-то в этой темноте – Кондраш. Запланировал с тобой встречу завтра в школе. И она состоится.

Весь кайф от игры пропал.

Большой ноутбук, моноблок… Разве это мечта? Вот подружиться бы с Полинкой и ее компашкой. Катался бы к ним в Петергоф, может, они прикатились бы в Мартышку. Кондраш увидел бы их вместе – отстал бы. Или ребята объяснили бы, как отделаться от Кондраша. Они журналисты – должны всё знать.

Лёшка резко остановился. Вздохнул, побрел совсем уж печально.

Ну да, они журналисты. А он кто? В школе с тройки на четверку, дома – танки и зомби. Они же с ним заскучают! Заговорят о своих репортажах, а ему только кивать и краснеть, не въезжая в темы. Погуляют с ним раз-другой, от доброты. Потом он сам отстанет, поймет – им скучно. И вернется за монитор.

Между тем улицы стали еще светлей и оживленней. На самом деле не улицы, а линии – было уже недалеко до «Василеостровской». Лёшка представил, как быстро-быстро домчится до «Балтийской», мимо ярко освещенных станций. И сядет в тусклый вагон электрички. За окном сначала будет светло, потом, с каждой станцией, темнее и темнее. Потом – Мартышка. Да еще ехать мимо места, где днем отобрали деньги…

Можно растянуть поездку в метро. Добраться до одной из конечных станций и сесть в маршрутку, помчаться по Петергофскому шоссе и пару раз увидеть в окно море. Если ясное небо, разглядеть огни кораблей, идущих в питерский порт.

Вот только маршрутка остановится недалеко от школы. Значит, идти темными улицами, с повышенными шансами встретить Кондраша. Тот вроде бы обещал поговорить в понедельник. Но Лёшка знал: такие типы, как Кондраш, хозяева своего слова – сам дал, сам взял. Тем более теперь Лёшка опять ценная добыча. В кармане деньги, заодно можно посмотреть, что в рюкзаке.

Лёшка представил, как Кондраш заставляет его снять рюкзак, открыть. Роется в упаковке, достает коробку. «Га-га-га! Пацаны, приколитесь, во что новенький играет! А клизма тут есть?»

Лёшка так живо вообразил эту картину, что застыл и в него врезался прохожий.

Нет уж, надо ехать поездом, не может же Кондраш полдня шляться по вагонам. Приехать, сбежать с платформы, еще три минуты шагом-бегом по темной улице. Открыть калитку – и он в безопасном домике. Как в игре, только домик настоящий.

До метро даже черепашьим шагом идти десять минут. В гостях у папы Лёшка почти не ел. А тут из открытой двери кондитерской-пекарни призывно потянуло вкуснятиной, только что вынутой из печи. А еще в витрине стоял мешок с зерном и висел огромный бутафорский калач. Или даже настоящий. И было очень ярко.

Лёшка взглянул на мобильник – наручные часы в прошлом году намочил в речке. Решил посидеть внутри этого света и теплых ароматов минут двадцать. А после приступить к самой унылой части путешествия.

Взял горячую завитушку – продавщица предупредила: «Не обожгись!» – чашку чая, сел возле окна. По тротуару беспрерывно проходили люди, па́рами, одиночками, компаниями. За минуту – больше, чем за день по всей платформе на станции Мартышкино. Требовательно гудели машины на перекрестке, звенел трамвай, приказывая уступить дорогу. Булочка, должно быть, остыла, и можно откусить.

Лёшка откусил, опять взглянул в окно. И увидел двух мужчин, смотревших на витрину. Дяди были разными: один пожилой, в очках и в свитере, а другой – помоложе и в костюме. Не то чтобы Лёшка был большой знаток костюмов, но догадался: такой дядя обычно заходит в дорогое кафе или ресторан, а не в пекарню, пусть даже с самыми вкусными плюшками на свете. Странно.

Через секунду стало ясно – смотрят на него.

Один из мужчин даже показал на Лёшку, но не пальцем, а странным предметом вроде зажигалки.

«Что такого я сделал? – с удивлением, переходящим в панику, подумал Лёшка. – Ой, я ведь проехался «зайцем». Может, сейчас целая кампания по борьбе с безбилетниками? Я попал на камеру, мое фото разослали всем патрулям в форме и в штатском. Похоже, вычислили. На штраф-то хватит?» Между тем мужчины вошли в пекарню. Тот, что помоложе, в дорогом костюме, сказал Лёшке:

– Здравствуй. Меня зовут Игорь. А тебя?

– Алексей, – сказал Лёшка. И, спохватившись, добавил: – Мне запре… я не разговариваю с незнакомыми людьми на улице.

Подумал: «Вот бы сказать сегодня такое Кондрашу! Не, не прокатит: Кондраш, к сожалению, знакомый с первого сентября».

– Мы не на улице, а в кафе. Но я все равно не буду говорить с тобой без маминого разрешения, – улыбнулся Игорь. – Пожалуйста, скажи номер маминого телефона. Но перед этим ответь на один вопрос.