– Здесь? – все же спросила я молчаливую графиню, указав на саркофаг.

Она кивнула и подошла к могиле, поправив на ней стоящие в вазе цветы.

– Я всегда хотела девочку, – с горечью произнесла она. – Но по нашей линии крови почти всегда рождаются мальчики. Когда ее подбросили нам, это был самый счастливый день в моей жизни.

– Почему вы ее не обратили? – осторожно спросила я. – Она бы тогда осталась жива.

– Обращение очень опасно и для взрослых, а уж для детей и подавно. Многие гибнут во время этого. Да и, кроме того, я хотела, чтобы у нее бы выбор, – грустно проговорила графиня. – Еще одна моя непоправимая ошибка. Мы тоже словно люди, но мы не можем испытывать того перелива наслаждения жизнью, которое порой видно в них. Да и в вас, ведьмах, тоже, – она окинула меня взглядом и вновь перевела его на цветы. – Мы более стойки, сдержанны, более строги, жестоки и прочее-прочее, что в вас более сглажено и что дает вам получать большее наслаждение теми эмоциями, которые даны вам от природы. Я не хотела забирать у нее эту возможность жить так, как не дано мне.

– Странный взгляд на людей и ведьм, – пожала я плечами. – Думала, что вы считаете это все недостатком, а не достоинством. Откуда вы знаете, что мы умеем чувствовать?

– Эмоции в крови, – графиня натянуто улыбнулась, говоря это. – Каждый из нас хоть раз да пробовал вашу кровь. Оттуда эти знания. Это так прекрасно. Жить столь ярко. Любить. Страдать. Горевать. Радоваться. Мы тоже все это можем испытывать, но в более жестком ракурсе. Любовь как таковая у нас более похожа на вашу страсть. Радость более сдержанна. А горе…горе на порядок болезненнее. В нас мало мягкости и ласки, что так выделяет вас среди нашего общества. И постоянная жажда крови. Она естественна, но порой даже нам надоедает. Это так напрягает, когда ты гладишь любимую лошадь, а в твоих ушах гулом разносится стук крови в ее венах и ты знаешь то, что если ты голодна, то тебя не остановит то, что это животное столь дорого тебе. Контроль, контроль во всем там, где есть тот, кого ты можешь выпить в момент, когда тебя будет мучает жажда.

–Боже, и вы что-то там говорили о том, что хотели бы выдать меня замуж за кого-то из ваших представителей? – удивленно проговорила я. – Ведь не факт, что я бы приняла обращение. И что тогда? Мужчина, который был бы рядом, все время боролся бы с жаждой?

– Нет, что ты, – улыбнулась графиня. – Когда женщина иного вида становится единым целым с нашим мужчиной, у него эта жажда приобретает несколько другой оттенок. Она перерастает в жажду защищать ее, оберегать, беречь. Но это только в том случае, если мужчина хочет не только обладать женщиной в постели, а любит ее. Только тогда в его организме вырабатывается нечто, что гасит желание пить ее, а заставляет видеть в ней свою пару. Одну и на всю жизнь. В противном же случае да, у нас очень часто случаются такие истории, когда ваши женщины гибнут рядом с нашими мужчинами. Голод, замешанный на страсти – это гремучая смесь, Софи. Гремучая и губительная. Помни об этом. Господи, что я тебе такое рассказываю? Ты же еще такой ребенок! – спохватилась она.

– Да, мне такие подробности ни к чему, – натянуто улыбнулась я. – Все равно скоро уеду отсюда и забуду ваше общество как страшный сон. Давайте лучше побыстрее покончим с этим. Здесь хоть и красиво, но все равно жутко, – поежилась, окинув взглядом саркофаг Натис.

Графиня кивнула и отошла в сторону. Я же наоборот подошла ближе и, подумав, положила ладони на холодный камень с начертанным на нем именем усопшей. Мало понимая, что нужно делать, поскольку меня никто такому не учил, я просто закрыла глаза и пустила все на самотек. Минута, вторая, третья…сколько времени прошло, я не знала. Ничего не происходило. Никакого тебе тумана и картинок в голове, как тогда с Рики. Посмотрев на графиню, я беспомощно пожала плечами. Та только расстроенно выдохнула.

– Дар только проснулся во мне, – проговорила, убрав ладони с камня. – Может нужно время.

– Может, – разочарованно протянула графиня.

Я отошла от надгробья и задумчиво посмотрела на него. Затем спросила:

– Может у вас есть что-то, что принадлежало ей? Мама иногда, когда нужно было увидеть будущее, брала в руки какую-то вещь, связанную с тем, что ей нужно было просмотреть.

Графиня быстро сняла с запястья тонкую нитку жемчуга и протянул мне.

– Это ее браслет. Я не снимаю его с дня ее смерти.

Взяв в руки перламутровые бусины, я вновь вернулась к надгробью. Положив одну ладонь на камень, второй же сильно сжала украшение. Едва только это проделала, как на меня словно вновь спустился туман и образ маленькой девочки ясно замаячил у меня в голове.

«– Она любит меня. Почему я должна это делать?» – говорила маленькая девочка, сидя на лавке в парке.

Сощурив глаза, словно пытаясь разглядеть, я попыталась увидеть, кому адресованы эти слова, но нет, девочка была в парке одна. В этот момент со стороны дорожки, ведущей к особняку, раздались шаги, и девочка вздрогнула. Быстро схватив лежащую рядом куклу, она запела ей колыбельную. Не прошло и минуты, как она испуганно взвизгнула. Стаф. Конечно. Кто же еще! Я даже злорадно улыбнулась, когда перед глазами замаячил образ младшего сына графини, который выскочил из-за кустов, желая напугать малышку.

– Глупый, – буркнула она, треснув его по плечу. – Вот пожалуюсь ее светлости, она задаст тебе трепку.

– Жалуйся, маленькая ябеда! – захохотал он, потом враз резко серьезным и проговорил, – ладно, будет тебе, не говори, что я хотел напугать тебя. Я просто пошутил.

– Нет, скажу, скажу, – прочирикала зло девочка, показав ему язык. – На щебень тебя поставят, как в прошлый раз.

– Не скажешь, – процедил сквозь зубы мальчик, сощурив свои потемневшие глаза.

– А то что? – прокривлялась Натис. – Выпьешь меня?

Стаф смотрел на нее всего мгновение, затем его клыки удлинились, и он зловеще двинулся на малышку, которая, казалось, ничуть не испугалась его.

– Стаф, быстро домой, – раздалось в этот момент совсем рядом.

Кто? Я напряглась, пытаясь увидеть то, что было пока вне поля зрения Натис. Стаф вмиг дал стрекача, а Натис защебетала, спрыгнув с лавки:

– Сорас! Ты вернулся? Я здесь Мили спать укладываю, а Стаф мешает. Спасибо, что прогнал его, – она показала ему свою куклу. – Давай немножко посидим здесь, пока она уснет, а потом пойдем домой.

Сорас сел на лавку и улыбнулся ей одними уголками губ. Совсем молодой. Я его таким не знала. Совсем юноша. Натис забралась к нему на колени, прижимая куклу к груди. «Да ну, нет, не может быть!» – пронеслось в моей голове. Но в этот момент Сорас осторожно убрал длинные локоны Натис с ее шеи и не успела девочка хоть что-то понять, как он с бесстрастным лицом вонзил в ее тоненькую шейку свои клыки. Малышка пискнула и начала отбиваться, да только что мог сделать шестилетний ребенок против восемнадцатилетнего вампира, в глазах которого горела такая жажда, что, казалось, даже я прочувствовала ее губительную силу просто наблюдая за тенями прошлого.

Когда маленькое тельце перестало биться в руках вампира, он оторвался от шеи своей жертвы и откинул голову назад, закрыв глаза и издав мучительный стон. Глаза…Натис еще была жива и видела это все, чувствуя, как перестает биться ее сердце, которому так нужна была живительная влага, выпитая этим беспощадным созданием. Когда Сорас перевел взгляд на малышку, она едва-едва шевеля губами прошептала:

– Тварь…

И темнота. Меня в этот момент словно вышвырнуло откуда-то, куда я имела наглость заглянуть. Упав на колени, я судорожно вцепилась в край надгробья, пытаясь встать и делая прерывистые вдохи. Графиня вмиг бросилась ко мне и помогла подняться на ноги. Закашлявшись, я оперлась на холодный белоснежный камень и кое-как привела дыхание в порядок.

– Что? Что ты увидела? – дрожащим голосом проговорила графиня. – Не молчи, Софи, кто это был?

– Я…это…, – все еще срывающееся дыхание практически не давало мне говорить. – Она не видела, кто это был, – собравшись с духом, ответила я, чувствуя, как слезы покатились по щекам. – Девочка не видела, как все произошло. Это случилось быстро. Некто схватил ее сзади, поэтому лица не видно было. Она не страдала. Последняя мысль ее была о вас. Больше я ничего не видела. Ничего, – хрипло закончила свою ложь и быстро направилась к выходу из склепа.