Говорят «ходить в моря» – это образ жизни.

Это так, мои друзья: от юности до тризны.

Не меняется моряк, в этом его суть.

И поймет его лишь тот, кто прошел тот путь.

Таисия Нестерова

Заканчивается 1991 год. За окном квартиры неприветливая зима. Порывистый ветер бросает колючие ледяные хлопья в окна. От этого стука в окно и воющего звука на душе так неуютно и беспокойно. В ожидании сына с тренировки по плаванию я сижу у зеркала и пристально вглядываюсь в свое отражение. И с огорчением замечаю новые «поцелуи» возраста. Да-а, морщинки подкрадываются как грабители в банк – внезапно и нагло, не спрашивая у тебя разрешения. А так хочется быть долго-долго молодой и красивой. Но к моему великому сожалению эликсира молодости пока не существует, годы неумолимо берут свою дань: внезапно появляется одна морщинка, затем вторая.

Горестно вздохнув, оторвалась от зеркала и посмотрела в окно на темную улицу. Да где же Игорь так долго? Что-то он сегодня сильно задерживается. А у меня, признаюсь, всегда тревожно на душе, если он приходит позже обычного времени. Уж больно тревожные настали времена на Кавказе. В Грозном сейчас практически полное безвластие. Вернее власть есть, но защиты от бандитов нет никакой.

Наконец-то звенит дверной звонок, и я быстро бегу к двери. Открываю, и мне на руки падает сынуля. Оцепенев от ужаса, смотрю на него: Игорь очень сильно избит. Вместо лица кровавое месиво, нет шапки, курточки, оставшаяся одежда изорвана в клочья и залита кровью.

– Игорек! Кто тебя так? За что? Что произошло? – испуганно расспрашиваю и осторожно помогаю снять пропитанную насквозь кровью рубашку. Мои руки непроизвольно трясутся. Сын тихо стонет.

– Сейчас «Скорую» вызову, – метнулась к телефону.

– Мам, не нужно. Я в больницу все равно не поеду. Завтра полугодовая контрольная работа по математике, а мне ее обязательно нужно написать. Я помоюсь и посплю, а к утру все пройдет. Не переживай ты так.

Игорь учится в медицинском колледже, а сейчас у него началась сессия, поэтому ему нельзя пропустить ни одного дня. Я понимаю, что произошло что-то страшное. Потому что мой мальчик первый никогда не ввязывается в драки, он очень спокойный по характеру.

– Да кто же тебя так избил и за что?

– Трое взрослых чеченцев. Я стоял на остановке после тренировки и ждал автобус. Они подошли ко мне и нагло потребовали, чтобы я им отдал деньги. А у меня какие деньги? Я им ответил, что у меня ничего нет. Да и не нужны им мои копейки, это же был повод прицепиться. Двое сразу же схватили меня за руки, а третий ударил в лицо ногой. Потом сбили меня с ног, повалили на землю и стали бить ногами. Обидно, мам, очень обидно. Ты же знаешь, что я по натуре не задира, но за себя постоять всегда сумею. Понимаешь, они хотели меня убить за то, что я русский. Избивали и все время ругались, и в голову ногами целились. Но я все же сумел подняться и ответить им достойно: руками закрывался, а ногами тоже их бил. Тут на мое счастье, какой-то мужчина мимо шел, закричал на них, они и убежали. Странно, что его не стали избивать, он же тоже русский. Если бы не он, точно бы меня убили. Ведь численный перевес был на их стороне. Хотя и я в долгу не остался. Гады, по одному не нападают. Тогда я бы с ними по отдельности точно разделался.

– Нет, сынок, на двоих они бы не кинулись. Такие как они нападают как шакалы стаей – только на одиноких прохожих. Дай Бог тому мужчине здоровья, что не побоялся заступиться за тебя. Тебе очень больно?

Как же за него от страха сжимается мое сердечко! Но я не должна подать вид, что боюсь. Для сына – я сильная женщина.

– Все в норме, мам. Я сейчас помоюсь, и к утру все пройдет.

Пока Игорек моется в ванной, я сижу на кухне и тихонечко плачу от бесконечного животного ужаса. То, что мальчишки дерутся в школе между собой, это нормально, никто еще без синяков и шишек не вырос. Но в нашей сегодняшней ситуации все более трагично: детей избивают взрослые. Раньше такого не было никогда. За последний год в окно нашей квартиры уже несколько раз бросали бутылки с зажигательной смесью. Хорошо, что в нас не попала эта смертоносная тара, только шторы сгорели. Но это такая мелочь: сгоревшие портьеры. Намного страшнее другое – Во время пожара на улице гортанные мужские голоса кричали, что если русские свиньи не уберутся к себе в Россию, они нас всех зарежут. И не нужно быть оракулом, чтобы не заметить, что напряжение в республике достигло верхней точки.

Да и на работе у меня творятся странные вещи – в день иногда увольняется по сто человек. Но руководство делает вид, что ничего не происходит. Уехали почти все русские, да и не только. Все, кто мог, и было куда, уже уехали. Но мне ехать некуда. Моя единственная сестра живет в Украине. Она, конечно, зовет к себе. Но теперь и Украина становится заграницей, поэтому этот вариант отпадает. В принципе, нас еще родная сестра папы зовет к себе во Владивосток. Там вроде бы даже работа есть. И остановиться на первое время есть где. Но принять такое заманчивое предложение я не могу. Ведь Владивосток так далеко от Грозного – на другом конце земли. А у меня здесь на руках еще и старенькие родители. И я на сегодняшний день в семье единственный кормилец.

Еще одна ночь без сна. В последние месяцы практически перестала спать. Даже если все-таки засыпаю, то и во сне испуганно прислушиваюсь к малейшему шороху. А как хорошо мы раньше жили! В трудную минуту во всем поддерживали друг друга и помогали. И нам было абсолютно безразлично, кто ты по национальности. Главным было – хороший ты человек, или плохой. Это был единственный жизненный критерий. Все праздники как одна дружная и огромная семья встречали вместе. Тосты лилось полноводной рекой. И казалось, что так будет вечно. Потому что мы все были одной национальности – дети России. Сын стонет во сне. Услышав, я замираю от страха за свою кровиночку. «Господи, что мне делать? Подскажи, помоги», – шепчу Ему. Только на Всевышнего моя последняя надежда. Больше не на кого надеяться.

Утром, увидев Игоря, невольно вскрикнула от ужаса: все тело сына черно-синего цвета. Губы распухшие, глаза, как крошечные щелочки, заплыли от отеков.

– Мам, перестань. Все нормально, – мой мальчик еще и утешает. Хотя видно, что каждое слово причиняет ему сильную боль. – Я напишу контрольную работу по математике и сразу же вернусь домой. Отлежусь, и все будет хорошо. Сама понимаешь: конец полугодия, я не могу ничего пропустить. Не переживай так. Живой же.

Сын очень терпеливый и не переносит ахов и вздохов вокруг себя, считает, что жалость унижает. По этой причине слезы, вздумавшие без разрешения выкатиться из моих глаз, я моментально вернула назад. И, перекрестив его на прощание, отправила в колледж. Сама быстренько стала собираться к себе на работу. Но жестокое избиение сына совершенно выбило меня из колеи. Я почти ничего не соображаю, все как в тумане. Спасибо, ноги автоматически несут меня в нужном направлении.

Когда пришла в кабинет и села за стол, то поняла, что делать ничего не могу, все валится из моих рук. Так, нужно немного успокоиться. Привычно оглядев уютный, располагающий к работе, свой кабинет, встала и полила огромную пальму. Погладив ее тонюсенькие нежные листочки, вроде бы начала успокаиваться. Но в голове тревожно пульсирует только одна мысль о том, что же мне делать. Бежать – вот очевидный ответ. Да, да, бежать отсюда нужно срочно. Но куда? Где и кому мы нужны? Кто нас ждет? Мы прожили в Чечне всю свою жизнь.

Но с леденящим сердце ужасом прекрасно понимаю, что именно здесь, дома, сына могут убить в любую секунду. Убить за то, что он – белокурый и синеглазый, а это очень раздражает местных националистов. И мне нужно спасать его. Да и родители уже старенькие, и пока не поздно, нужно отсюда всем уезжать. Невеселые мысли прервал приход мастера цеха, который принес триста заявлений на увольнение. Я смотрю на эту кипу бумаги, и удивленно спрашиваю: