«Разве человек не тратит большую часть своих лет на мысли о своих делах, каждодневных делах? Почему бы ему не выделить хотя бы час на мысли о настоящих вещах: Кто он? Зачем он пришёл в этот мир? Что хочет от него Г-сподь Б-г? Каков будет конец всех его дел?» – пишет Рамхаль79 в книге «Эц а-Хаим», обосновывая необходимость такой молитвы.
Хефец Хаим80 в книге «Мишна брура» приписывает великому Аризалю (снова Аризалю!) следующие слова: "Один день в неделю отдалится человек от других людей и останется наедине со своим Создателем и представит, как будто он стоит перед Ним в день суда и будет говорить с Ним, как раб со своим господином и как сын со своим отцом".
И все же постоянной и обязательной религиозной практикой «итбодедут» становится именно после появления хасидизма, и истоки его уходят к Бешту.
Судя по всему, после того, увещевания, угрозы и наказания не помогли, и Исролик продолжал сбегать, к семи годам его исключили из хедера и предоставили самому себе. Теперь он проводил в лесах и полях Подолии с их роскошной природой большую часть дня, а иногда и ночевал там. При этом он продолжал молиться и изучать Тору, но уже в одиночку, а вернее, если говорить языком хасидских рассказов, вместе с самим Творцом, присутствие и помощь которого чувствовал постоянно.
В один из таких дней с семилетним Исроэлем произошла странная история, в значительной степени определившая всю его последующую жизнь.
В свое время Бааль-Шем-Тов сам подробно рассказал об этом в одном из своих писем. А вот как звучит эта история в пересказе Эзры Ховкина81:
«Началось с того, что Исройлик, помолившись спозаранку вместе с самым ранним миньяном82, вместо хедера отправился в лес. Мальчик услышал в чаще чей-то голос и, раздвигая ветки, пошел на него. Голос принадлежал еврею, который стоял на поляне, завернувшись в талес83, и молился так жарко и "из души", что Исройлик замер и стал слушать, потому что ничего подобного прежде не встречал.
Спустя какое-то время незнакомец закончил молитву и стал учить Тору, получая, видимо, от этого огромное наслаждение. Потом он сложил вещи в мешок и собрался продолжать свой путь. Исройлик вышел ему навстречу.
– Как такой маленький мальчик не боится бродить один в глухом лесу? – спросил незнакомец. Исройлик ответил:
– Я люблю лес и поле, потому что здесь не водятся лжецы и обманщики. И потом, я ведь сирота, а отец сказал мне перед смертью: "Не бойся никого и ничего, кроме Творца". Вот я и не боюсь.
– А, так ты, наверное, сын реб Элиэзера? – сказал незнакомец. И он достал из мешка том Талмуда и стал учиться вместе с мальчиком. А потом загадочный еврей (сколько их еще будет в нашей истории!) взял в руки посох и позвал Исройлика с собой. Куда они идут, незнакомец не говорил, а мальчик не спрашивал.
Они бродили вместе три года, обойдя полсвета. Мальчик приметил в своем спутнике несколько странностей. Например, он так и не назвал своего имени. И еще: он никогда не просил подаяния, но у него всегда были в кармане деньги, чтобы расплатиться за скромную пищу и ночлег для них обоих. Каждый день – дождь ли, снег ли – у них был урок Торы.
Когда миновали три года, таинственный поезд судьбы, скользя по невидимым рельсам, привез Исройлика к следующей станции. Однажды, остановившись передохнуть в маленькой деревушке, его спутник сказал:
– Недалеко отсюда, в лесном домике, живет очень ученый и Б-гобоязненный еврей, реб Меир. Он ведет жизнь простого ремесленника, кем его и считают окружающие. Ты должен будешь у него пожить какое-то время…
На том их пути разошлись, Исройлик стал жить у реб Меира, который совсем не удивился его появлению. Довольно скоро Исройлик понял, что реб Меир – цадик и гаон, был членом тайного союза нистарим… Дом в лесу был перекрестком, тайным местом встреч скрытых праведников. Исройлик увидал там много чудесного. И даже пророка Элияу.
До четырнадцати лет Исройлик жил у реб Меира, каждый день подолгу занимаясь Торой с хозяином дома»84.
По хасидской традиции, этим учителем, так и не назвавшим мальчику своего имени, был тогдашний глава нистаров р. Адам Бааль-Шем, о котором много рассказывается в «Воспоминаниях Любавичского ребе» и во многих других книгах – от серьезных научных исследований до сборников увлекательных еврейских народных легенд и преданий.
Но обратим внимание: встретив Исролика, р. Адам Бааль-Шем из Ропшицы (если это действительно был он, что весьма сомнительно, так как, согласно другой версии, два этих бааль-шема никогда не встречались, а если руководствоваться здравым смыслом, то, как увидим, вообще не могли встретиться) мгновенно понял, что перед ним сын реба Элиэзера, а затем взял мальчика с собой, и, судя по всему, очень много научил его за три года не только в области Письменной и Устной Торы, но и в кабале.
А заодно, возможно, и знанию лекарственных трав, и другим премудростям народной и кабалистической медицины.
Сама описанная сцена наводит на мысль, что р. Адам Баал Шем (или кто-то другой, кто фигурирует в хасидских историях под его именем) был лично знаком с р. Элиэзером. Это и наводит на мысль, что отец Бешта был нистаром, а после его смерти орден взял над собой опеку над мальчиком и, возможно, оплачивал общине Окопа его учебу и содержание. Узнав об исключении Исроэля из хедера, он явился, чтобы забрать его и сделать своим товарищем по странствиям от местечка к местечку.
Во всяком случае, версия эта выглядит вполне правдоподобно. И, что уж совершенно точно, если ежедневные уроки Торы с его спутником неминуемо должны были сделать юного Бешта религиозным эрудитом и отточить его интеллект, то постоянные встречи с жителями различных мест, дали ему не по возрасту богатый жизненный опыт и научили разбираться в людях.
Впрочем, ряд историков вслед за Дубновым выдвигают версию о том, что таинственный учитель, с которым Бешт бродил несколько лет по Подолии, был отнюдь не нистаром и, тем более, ни давно к тому времени почившим р. Адамом Бааль-Шемом из Ропшицы, а тайным саббатианцем, многие из которых, спасаясь от преследований, кочевали с места на место. Саббатианцы были знатоками Каббалы, и если это так, то отсюда и могут брать начало обширные знания Бешта в тайном еврейском учении. Намек на то, что в отрочестве и ранней юности Бешт находился под влиянием последователей Шаббтая Цви, а потом решительно отмежевался от их взглядов, можно найти в одном из его писем, написанных уже в зрелые годы: «В молодости я многократно заблуждался и ошибался – до тех пор, пока Всевышний, да будет Он благословен, не даровал мен свет через моего святого наставника»85. Об этом же косвенно свидетельствует тот факт, что в начале деятельности Бешта по распространению своего учения многие раввины подозревали его в тайной приверженности к саббатианству, и даже пытались объявить хасидизм одним из его течений.
Но с тем же успехом это мог быть и некий выдающийся «талмид-хахам» – знаток Торы, решивший уйти в «галут» – странствие с целью духовного самосовершенствования, во время которого дается обет не задерживаться нигде больше, чем на одну ночь, за исключением праздничных дней. Такой талмид-хахам вполне мог взять себе в спутники мальчика-сироту, сделав его на время свози странствий приемным сыном. Наконец, по одной из легенд этим учителем Бешта был никто иной, как пророк Ахия Ашилонянин, которому предстояло пестовать Бешта и дальше – он на три года принял облик современника мальчика и странствовал вместе с ним, занимаясь формированием его личности.
Но вернемся к пребыванию Исролика в доме р. Меира и обратим внимание еще на один момент: живя здесь, юный Исроэль невольно стал свидетелем заседаний ордена нистаров. Таким образом, его присоединение к ордену было практически неизбежным. И именно нистары первыми должны были обратить внимание на его религиозный гений, а также на пока еще спящую глубоким сном харизму.
