— А мы это любим, правда? — Маша бросила на Сергея лукавый взгляд.

— Правда, правда, — мягко отозвался он. — Соседскую Алёну сразил недавно, позвонил ей на следующий же день после знакомства.

— А она? — мне казалось эта Алена была рада, но шокирована, ведь прошло так мало времени!

— Аленка говорит: Привет! Причем важно заявила, будто ждала прямо! — сказала Маша. Вот ведь чертовщина, не угадала!

Мы трепались о всякой чепухе, разговаривали и веселились, но легкая улыбка Серго казалась мне немного натянутой. Будто он размышлял о чем-то своем, причем о чем-то грустном и весьма важном. Маша, казалось, тоже почувствовала это, так как нахмурила тонкие брови.

— Идите прогуляйтесь, хорошая погода! — вывел меня из размышлений голос мамы.

Сказочная красота зимы притягивала к себе, будто призывая полюбоваться, но нам было не до этого.

— Что случилось? Сам не свой! — в звонком голосе Маши ясно слышалась тревога. Сергей смерил нас обоих задумчивым взглядом и тихо, но уверенно заявил: Грядут трудные времена из-за убийства Кирова.

— А что тут удивительного? — спросила Маша. Снег, укутавший коней на Аничковом мосту, сиял нестерпимо.

— А вот смотри, — понизил голос Сергей. — «Убийца, подосланный врагами рабочего класса» — и тут же «личность стрелявшего выясняется». Так выясняется или уже известно, что он подослан врагами рабочего класса? Странно даже как-то…

— Ну, а кто еще мог убить Кирова? — Маша зачем-то дернула брата за рукав шинели.

— Черт знает. Только заметь: сразу постановили: дела о терроре рассматриваются в течение десяти дней без участия сторон, то есть без защиты! Никаких обжалований, никаких помилований! Расстреливать немедленно по вынесении приговора… А ты говоришь…

Сергей достал портсигар и закурил папиросу. Мимо вдоль набережной мелькнула черная «эмка», сверкая фарами.

— Ильич вот даже не давал таких полномочий ЧК во время Гражданской… — затянулся он, словно поймал счастливый запах.

— Ты чего мелешь! — строго сказала Маша. Мне вдруг показалось, что это она была старшей сестрой, а не Серго ее старшим братом.

— Пытаюсь разобраться в ситуации, — спокойно отозвался собеседник. — Не волнуйся так.

Киров, Киров…казалось, эта смерть покрыта тьмой и множеством тайн. Наказание будет беспощадным как я и думала, но даже без защиты, смерть сразу же после приговора… Ну и ну, ничего себе! Никогда такого не было! Да и знают ли там, кто именно был убийцей? Мне казалось, что информации не хватает, раз не определятся известна личность или нет.

Я хлопнула ресницами. Казалось, никогда не знаешь, чего ожидать на следующий день — рушится семья Мишки, убит Киров, что еще предстоит перенести?

====== Глава 22 ======

Алексей

Когда следующим утром я пришёл в школу, нас ожидали перемены. Подбежавшая Юлька Янова, махая рукой, сказала, что наш директор временно отстранён, а исполняющим обязанности назначен Глеткин. Вика довольно сказала, мол, хорошо не Вера, и я был с ней полностью согласен.

 — За что его сняли? — спросил Влад, вешая серое пальто. Кое-где на нем ты ли видны швы и заплатки.

— А кто знает? — Женька ткнул пальцем вверх. — Говорят, там решили!

Я задумался. Антон Юрьевич был старым большевиком. Ходили слухи, что он чуть ли не участвовал в обороне Питера вместе с Подвойским в конце 1917 года. Затем работал долго при Коминтерне, но с двадцать седьмого года возглавил нашу школу. Вика как проболталась, что его считали наверху зиновьевцев — наверное, услышала от матери. Но я тогда не придал этому значения. Ира, махнув нам, тоже вошла в раздевалку и повесила зеленое пальто с белым меховым воротником. После смерти отца она стала очень задумчивой, редко шла на разговор. Мы понимали, как ей больно, и старались не напоминать ей лишний раз о горе. «Главное, чтобы Ленка ее не тронула», — подумал я.

— А как его сняли? — вытянул шею Женька.

— Понятия не имею, — проворчал Влад. — Вроде вчера общее собрание было в учительской.

— Не в учительской, а в партбюро, — назидательно сказала подошедшая Марина Князева.

Я присмотрелся. В последнее время Марина стала проявлять сильный интерес с общественной работе. Иногда она начинала и подменять Иру, уходящую в себя из-за горя. Я не успел ничего ответить Маринке. Сверху по ступенькам бежала Вика и отчаянно махала мне рукой.

— Леша… Зайди к Вере скорее. Она ждёт!

— А алгебра? — спросил я с легкой растерянностью.

— Сказали, тебя освободят! Разговор будет долгий…

— Ого! — Женька удивлённо посмотрел на меня. Вслед за ним на меня уставилась и Марина.

Я вошел в учительскую. Однако Вера Сергеевна сидела не за общим учительским столом, а в маленькой комнате — за столом, покрытым синим бархатом. Рядом с ней сидел невысокий рыжий человек в форме НКВД. Я вспомнил, что видел его весной, когда обсуждался вопрос об исключении Мишки. Я вытянулся и с уважением посмотрел на чекиста.

— Заходи, Суховский, товарищ Никольский из НКВД хочет с тобой поговорить.

Я вытянулся. В глазах Никольского мелькнул веселый огонек.

— Не волнуйся, у меня на тебя Алексей самые положительные отзывы. Я хочу только уточнить некоторые моменты.

— Алексей, что ты слышал об Объединённой оппозиции? — Никольский постучал ручкой пера по столу.

— Что Троцкий объединился с Каменевым и Зиновьевым против советской власти. Их разбили в двадцать седьмом, — не задумываясь ответил я.

Вара посмотрела на Никольского, словно желая сказать: «А я вас предупреждала!»

— Верно. Но я имел ввиду не вообще, а в разговорах, — кивнул Никольский.

— Слышал от отца, — кивнул я.

— Где? — насторожился Никольский.

— Пять лет назад. Мы ехали на море с отцом Насти Майоровой, и они говорили в купе про неё. Что Троцкого разбили на Пятнадцатом съезде, и это было связано с Китайской революцией.

— Так… говорили со Всеволодом Эмильевичем Майоровым? — уточнил чекист

— Да. Они какую-то статью про Китайскую резолюцию обсуждали.

— Статью Троцкого? Или Бухарина?

— Вот это не знаю. Мама дверь купе закрыла, а я в коридоре был, — потупился я.

Жаль… — посмотрел в блокнот Никольский. — А не упоминали ли они какие-то фамилии?

— Бухарина точно упоминали. И Троцкого… — вспоминал я.

— А кого-то пониже? Может, из французов? — посмотрел он на меня.

— Готье кажется… да, Готье! — вспомнил я. — И ещё назвал этого негодная Суварина!

Должно быть это прозвучало слишком патетически. Никольский с интересом посмотрел на меня и поднял брови.

— Ты знаешь о Суварине?

— Знаю! — Выпалил я. И тут же осекся: в самом деле, кто, кроме чекиста, может мне помочь? — Он выступал на Пятом Конгрессе Коминтерна и. вредил моему отцу!

Никольский улыбнулся, словно задумался о чем-то. Потом что-то пометил в блокноте.

— Ты уверен? — спросил он.

— Да это известно! Отец готовил тезисы против него, а с ними что-то случилось… — немного растерялся я

— Такие слухи в самом ходили в то время, — кивнула Вера. — Я слышала об этом от Серова.

Мне показалось, что у меня зазвенело в ушах. Серов… Ведь эта фамилия было в письме моего отца матери Вики! Серову или Звездинскому — только им одним она могла отдать бумаги. Вера знала Серова, причём в то самое время… эх, была не была — другого шанса у меня не будет…

— Серов из Наркомата иностранных дел? — спросил я. Мне не надо было разыгрывать удивление.

Никольский оторвался от блокнота и резко спросил:

— Тебе знакома фамилия Серова?

— Да… в детстве пару раз слышал дома. — Сейчас я и сам не знал, соврал я или нет: это все было закрыто для меня, как туман.

— Постарайся вспомнить, в каком именно контексте ты слышал про Серова.

— У нас гости, вот они и упоминали… Но точно не помню! — махнул я головой. — Вот Зворыкин…

— Фамилия Зворыкина тебе тоже известна? — спросил чекист. Его голос стал монотонным, но жестким, как сверло.

— Не только известна, но я и видел его! В Алупке… Незадолго до смерти отца. Они тогда про войну говорили, и Зворыкин доказывал, что Германия наш враг.