Реакция матери была спокойнее, но много страшнее. О свадьбе она ничего не сказала, ничего не сказала даже о Фрэнке. Но мать вообще говорила мало. В семье Мор предполагалось, что все важное должно быть понятно и без слов. С замужеством и Фрэнком был как раз тот случай, когда о правилах, которые Мэй, видимо, всосала с молоком матери, Аманда даже не подозревала. Когда после короткого медового месяца в Сент-Луисе они уже подъезжали к дому, Аманде страшно захотелось писать. На главной улице тогда еще не было ни бара, ни кофейни, ни магазина для рукоделья, так что зайти было некуда. Вот она и попросила Фрэнка притормозить возле «Мими».

– Ты уверена?

Почему он спрашивает, Аманда не понимала. Что за вопрос? С чего бы им туда не заехать?

Машина остановилась перед «Мими», и Барбара вышла на порог. Аманда ринулась в дверь – поцелуи подождут, но сначала надо срочно пописать. Но, шагнув вперед, мать загородила ей вход.

– Нет.

– Что ты имеешь в виду? Почему нет? – Аманда до сих пор помнит свое наивное удивление.

– Нет значит нет. Ты, Аманда, теперь с «Фрэнни». а фамилия твоя теперь Погочиелло. И значит, отныне дальше крыльца ты здесь не ступишь.

Оторопев, Аманда замерла:

– Не может быть! Ты шутишь?!

– Это не мои правила, Аманда. Так издавна заведено. И ты об этом должна бы знать. Или ты думала, что будешь как дома и в «Мими», и во «Фрэнни»? – По лицу дочери Барбара не могла не увидеть, что именно так Аманда и думала. – Ты или с «Мими», или с «Фрэнни», и если ты с ними, то сюда тебе входа нет.

Плечом она теснила дочь от двери, но Аманда все же попробовала проскочить мимо.

– Мама, перестань, мне же только в туалет. Это какая-то ерунда!

Барбара не двинулась с места. Постояв секунду в остолбенении, Аманда повернула назад. Не шевельнувшись, Барбара смотрела, как она садится в машину.

– Можем попробовать заехать в хозяйственный магазин, – пробормотал Фрэнк.

Аманда рухнула на сиденье и, так и не убрав ноги в салон, не отрывала взгляд от «Мими»:

– Она меня туда не пустила.

– Конечно, не пустила. С чего бы ей тебя туда пускать? – Он посмотрел на нее, и Аманда почувствовала, что чем-то его разочаровала. Фрэнк понуро уставился на руль: – А ты думала, она тебя пустит?

Не проронив больше ни слова, Фрэнк поехал к своим родителям. Там Аманда бросилась в туалет, а он вошел только после того, как минут десять просидел в машине один. Фрэнк в ней засомневался – ей тогда это было непонятно и дошло только много позднее. Он-то воображал, она за него с открытыми глазами замуж пошла, а тут вдруг обнаружил, что она о последствиях и не подозревала. Он придумал себе жену, которая всем ради него пожертвовала, а она у него идеал отобрала и взамен подсунула просто безмозглую дурочку.

Аманда так никогда ему и не сказала, что все равно вышла бы за него замуж, даже если бы все знала. Ей было девятнадцать лет, и Фрэнк дал ей все, чего она хотела: любовь, заботу, надежность, уверенность в будущем. Но разве в девятнадцать лет кто-нибудь знает, что нужно на самом деле? По крайней мере, ей повезло. Вслепую или нет, но благодаря мужу она нашла только все лучшее. Аманда посмотрела вокруг: рядом друзья, дети, Нэнси, которая теперь успокоилась и улыбается ей через стол. Мать с сестрой – ее прошлое. А это – ее настоящее.

– Ромео и Джульетта, – просияла Сабрина. – Боже, как романтично! И теперь это твоя жизнь.

Она обвела рукой сидящих вокруг стола. Аманда кивнула.

– Да, это моя семья, – подтвердила она, думая о Фрэнке, но обращаясь к свекрови. – Я их ни на что не променяю.

У всех вырвался дружный вздох восхищения, и под их умиленными взглядами Аманда смутилась. Однако Сабрина быстро положила конец сантиментам. По ее изменившемуся голосу и жестам стало понятно – семейную идиллию она разыграла перед камерой.

– Нам нужно какое-то помещение, чтобы брать интервью, – деловито сказала она. Аманда, есть у вас какой-нибудь офис? Для звукозаписи лучше всего подойдет маленькая комната. Мы даже можем сами разобрать кладовку.

– Отлично! – Сабрина одобрительно закивала, войдя в крошечный офис, где не было даже окна и где Аманда и Нэнси вели бухгалтерию «Фрэнни». Болтая ногами, она уселась на стол, за которым Аманда обычно рассчитывала зарплату, а иногда, оставшись допоздна, рисовала.

– Аманда, милая, бери стул, садись, поболтаем. – Она повернулась к оператору: – Гордо, не пора ли тебе установить аппаратуру? Попробуй на Аманде, как тут работает твое освещение и все остальное.

Гордо показал Аманде, куда пододвинуть из угла старое кресло. Она села, глядя, как он суетится вокруг, устанавливает штатив и камеру, как достает из объемистой сумки светильники, как переставляет их в разные места, то и дело сверяясь с маленьким экраном на камере. Она старалась расслабиться. Это еще не интервью, это всего-навсего проба. И волноваться тут нечего. Она откинулась на спинку кресла, положила ногу на ногу и принялась думать, о чем бы ей говорить и как бы не сморозить какой-нибудь глупости.

Но в голову ей ничего не пришло.

– Не могу поверить, что вы нас выбрали. – Она и вправду все еще не могла поверить в то, что сидит в своем собственном офисе с самой Сабриной Скелли. – От таких, как мы, вы, наверное, тысячи писем получаете? Мы безумно рады. Я имею в виду, так здорово, что вы приехали!

– Хотите верьте – хотите нет, но писем к нам приходит совсем немного, – ответила Сабрина. – Люди, может, и хотят написать, но храбрости мало кому хватает. Планы строят, мечтают, но чаще всего мечты так и остаются мечтами.

Аманда провела рукой по волосам. Она была довольна. ей не слишком часто говорили, пусть даже и не напрямую, что у нее на что-то хватает храбрости.

– А тот юноша, который рядом с тобой сидел, разве это твой сын? Ты, должно быть, совсем ребенком была, когда его родила? Тебе ведь сейчас не больше тридцати? – спросила Сабрина как бы между делом. Вопрос показался Аманде слишком неожиданным.

Гордо, по-прежнему не обращая на них никакого внимания, возился со своими светильниками и проводами. Сабрина, видно, привыкла задавать интимные вопросы. Но рано или поздно все в конце концов ее об этом спрашивали. Так что чем раньше они с Амандиным возрастом разберутся, тем лучше.

– Да ведь мне уже тридцать пять.

Да уж, до тридцти пяти лет дожила, а физиономия как у младенца. По крайней мере, пару лет назад у нее хоть удостоверение личности перестали спрашивать при покупке спиртного.

– Мне девятнадцать было, когда Гас родился.

Сабрина задумчиво ее оглядела:

– Залетела?

Аманда засмеялась:

– Вовсе нет.

До чего же ее раздражает, когда люди думают, что с Гасом она залетела. Ребенка она не планировала: что правда, то правда. Но ничего лучшего у нее в планах не было, а Фрэнку хотелось, чтобы дети у них пошли, пока они еще молодые. Не всем надо все и всегда держать под контролем. Мэй этого тоже никогда не могла понять. Иногда лучше просто плыть по течению: что тебе судьба пошлет, то и хорошо. Но оказаться в глазах Сабрины деревенской простушкой Аманде совсем не хотелось: ни сейчас, ни даже задним числом в восемнадцать лет.

– Раньше сядешь – раньше выйдешь, – отшутилась она. – Мои двое уже сами о себе позаботиться могут, а я еще молодая.

– Вот именно! Перед тобой все дороги сейчас открыты. А какие у тебя планы? По-прежнему «Фрэнни» и еще раз «Фрэнни»? Свекровь у тебя, похоже, отличная.

– Нэнси замечательная, – подтвердила Аманда и остановилась. «По-прежнему «Фрэнни» – это как раз и был ее план. Но как-то это звучит… Мэй сказала бы «тягомотно». Разве может она признаться этой гламурной ведущей, что хочется ей только одного: чтобы все шло по-прежнему и ничего не менялось. Нет, лучше уж о Нэнси разговаривать. Про Нэнси она готова говорить без конца:

– Она нас любит, всех-всех, я имею в виду, всех, кто здесь работает. Ей всегда хотелось большую семью, а вышло, что у нее только один Фрэнк родился. Так что все мы для нее вроде бы как семья.