В статье Е. Н. Князевой, посвященной биосемиотике [6], смысл понимается расширительно, что вызвано тем, что автор статьи смазывает качественные различия между человеком и животным, тем более растением, в характере как улавливания, восприятия информации, так и ответов на нее. Ряд правильных положений Е. Н. Князева приводит, излагая учение Я. фон Икскюля – основателя биосемиотики. Совершенно верно, что животные по-своему фильтруют мир, выделяют в нем метки и сигналы согласно механизмам безусловных и условных рефлексов. Да, живой организм выбирает из окружающего мира данные, лишь значимые для его жизни и действий, ориентируясь на некоторые существенные для него метки. Но не преувеличением ли способностей животных будет говорить, будто они «научаются интерпретировать» знаки и сигналы, что знаки для них «несут смысл» [6, с. 87, 88].
Верно, что «окружающая среда несет метки и знаки для живых существ» [6, с. 88], но придавать и выводить смыслы, интерпретировать явления могут лишь высокосознательные существа. Здесь уместна та оговорка, что, судя по наблюдениям ученых, так называемые «умные» животные (это, например, дельфины, белухи) обладают достаточно для них развитым языком и при определенных ситуациях выводят нечто, приближающееся к человеческим смыслам, что можно назвать «прасмыслами». Объективируясь в языке и реакциях особи, прасмыслы составляют одну из весомых основ коммуникаций между особями животных определенного вида, являются одним из средств их выживания.
В умвельт[4] животного входит выделение им из среды меток и сигналов согласно виду животного, ориентация по ним и реагирование на них, то есть семиотика, а не семантика! Что же касается смыслополагания, то оно, развертываясь в качестве человеческой психической и умственной деятельности, предполагает формирование субъектов, в ряду атрибутов которых находится выделение себя из среды (в том числе из подобных себе) и некоторое самообособление в ней, обладание собственной, пусть относительной, самостоятельностью. В смыслах, как и в некоторых иных проявлениях, субъект обнаруживает себя в качестве думающего, оценивающего, относительно автономного актора. Наделяя смыслами данности и компоненты происходящего, субъект нередко пытается определить, имеет ли для него объект смыслополагания положительную или отрицательную значимость, пытается уловить, сродни ему объект хоть в чем-то, либо он сродни ему во многом, или же объект совершенно ему чужд. Таким образом, субъект, духовно формируя свой человеческий умвельт, виртуально либо сокращает дистанцию между собой и другими, либо удлиняет ее.
Личности – биосоциальные духовные существа – обладают вовсе не позитивистским складом восприятия, то есть из доступной информации ими выбираются сведения не только о том, что вот это и это и т. д. есть. Что есть, то личности и человеческие общности, оценивая, духовно и/или практически принимают или отвергают. Вокруг длинного ряда данностей и взаимодействий с ними они продуцируют смысловые выражения удовлетворенности или неудовлетворенности, а в связи с этим вынашивают пожелания и питают надежды. Отталкиваясь от осознания наличного, от своих потребностей и знаний, субъекты приходят к уразумениям и о том, чего в данной среде нет, что из отсутствующего желанно или, наоборот, нежеланно, если появится. Значит, они еще придают смысл нехваткам и недостаточностям.
Растения и животные не осознают того, что им необходимо для существования, хотя «мастерски» инстинктивно отбирают из внешней среды информацию о потребных для них ее составляющих. Животные и растения неизбежно реагируют на отсутствие или недостаточность необходимых для них компонентов в условиях среды. Растения в таких случаях плохо плодоносят или совсем не плодоносят, они чахнут, если, скажем, в почве не хватает нужных им веществ, а в воздухе – кислорода. Животные при дефиците условий их существования могут мигрировать в другие местности, где находят такие условия, их организмы, как известно, могут при подобных обстоятельствах претерпевать мутации, в том числе такие, которые влекут вырождение некоторых видов фауны. Но это не значит, что растения и животные осознают то, чего им не хватает в имеющихся условиях.
Наделение людьми наличного и отсутствующего смыслами в связи с жизнедеятельностью, потребностями, интересами участников общественных отношений влечет постановку субъектами проблем, которые они обычно так или иначе пытаются решить. То есть смыслополагание способствует выведению векторов человеческой озабоченности.
Полемика с Е. Н. Князевой несколько затруднена из-за отсутствия в ее работе определения понятия «смысл». С этим автором полемизирует Н. М. Смирнова [7], она резонно пишет: «В русле “натуралистического поворота” в современной эпистемологии происходит становление телесно ориентированных подходов и, как следствие, значительное расширение понятия смыслополагающей агентивности (agency). Энактивизм как новая форма конструктивизма в эпистемологии существенно расширяет объем понятия смысла, наделяя атрибутом смыслополагания всех живых существ… Постулат смыслополагающей деятельности всех живых существ, независимо от уровня их организации, является манифестацией расширительного понимания смысла – биосемиотического энактивизма» (курсив Н. М. Смирновой. – Т. Л.).
«Стирание качественной разницы, – продолжает Н. М. Смирнова, – между процессами конструирования экологической ниши живого существа (Umwelt) и смыслополагающей деятельностью в жизненном мире человека (Lenbenswelt) – философски наиболее изощренный вариант натуралистической интерпретации смысла в парадигме адапционистски понятой когнитивной биологии» [7, с. 67–68].
Критика Н. М. Смирновой точки зрения Е. Н. Князевой справедлива. Говоря о «трансдисциплинарности как характеристике исследований», Е. Н. Князева в принципе-то верно отмечает, что трансдисциплинарности присуще «сращение исследовательских полей: перенос понятий, стратегий и образцов исследований из одной дисциплинарной области в другую» [6, с. 87], но слишком углубляет это «сращение». При таком подходе нивелируется качественная специфика дисциплин. Князевой абсолютизируется «перенос» понятий из одной дисциплины в другие, который приемлем лишь в той степени, в какой не происходит отождествления объектов исследования одной дисциплины с объектами исследования другой дисциплины. Жизненный мир представителей флоры и фауны недопустимо отождествлять с миром человека, хотя в чем-то есть сходство между ними.
Но и Н. М. Смирнова не дает определения понятия «смысл», хотя возлагает на смыслы большую содержательную нагрузку. По-философски рефлексируя над феноменом творчества, она красиво пишет: «Искра творчества озаряет ранее невиданные грани бытия, созидая новые культурные смыслы человеческого мышления, действия и социальной организации. Творчество обогащает смысловую палитру культуры…» [7, с. 69]. Н. М. Смирновой творчество несколько тавтологично определяется как «сотворение новых культурных смыслов» (курсив Н. М. Смирновой. – Т. Л.) [7, с. 69]. Однако придание новых смыслов, даже если субъекты их полагания считают эти смыслы «культурными», далеко не всегда является делом творческим. Например, согласно ленинской идеологии, большевиками в СССР мелкому и среднему сельскохозяйственному производителю (удачливому крестьянину-единоличнику, фермеру) был придан смысл кулака и эксплуататора, но это не явилось творческим и правильным осмысливанием экономической и социальной роли названных субъектов сельской экономики. В частности, из-за отношения к ним как к врагам советского общественного строя сельское хозяйство в условиях СССР постепенно развалилось.
Но несомненно сопряжение творчества с введением новых смыслов. Новое может быть нерадикальным и представлять собой нечто воспроизведенное или лишь частично – и не всегда по существу – обновленное. Так, врачи вновь и вновь применяют ранее открытые методы лечения, повторно субъектами могут применяться различные технологии. Условно о новом иногда можно говорить как о воспроизведении «хорошо забытого старого». А есть радикально новое как создание ранее небывалого, как впервые открытое и примененное, то есть имеется и созидательная новизна. А выведение и придание новых смыслов в качестве неожиданного открытия истин, внесения новых пониманий, то есть в виде откровений, часто наблюдается при создании людьми чего-то поразительно небывалого, особенно в сфере художественного творчества.
