Руднев достал телефон. Он позвонил ей. Голос на той стороне был сонный.

– Я вас не разбудил?

– Кто это?

– Доктор из детской областной.

– Ой, что-то случилось? – испугалась Дарья.

– Нет, все хорошо, я звоню поинтересоваться…

– Доктор, я ведь совсем забыла спросить, нужна ли какая-нибудь помощь. Вот дура! Мальчику что-нибудь надо?

– Ничего. Может быть, после…

– Да-да, я всегда готова, доктор. Чтобы вы знали! Всегда готова помочь! Как вас зовут? Сегодня я даже не узнала, как вас зовут.

– Илья Сергеевич. Можно просто Илья.

– Илья Сергеевич, – повторила она, запоминая. – А меня…

– Дарья. Я помню. Дарья, я звоню с таким странным вопросом.

– Он очнулся?

– Да, он пришел в себя.

– О! Какое счастье. Могу я его повидать?

– Мальчик очнулся, но ничего не говорит. Поэтому я и звоню вам. Понимаете, мы до сих пор не знаем его имя, не знаем, где его родители. Я подумал, может быть, вы могли бы помочь найти родственников.

– Я?! – голос ее поднимался. – Но каким образом?

– Если вы скажете, где случилась авария, я попытаюсь найти кого-нибудь, кто знает мальчика.

– Я думала, этим занимается полиция, разве нет?

– Пока от них мало толку.

– Мне действительно очень хочется помочь… Если нужно, я готова дать денег!

– Скажите, в каком месте вы… Где произошло столкновение?

– Ох, – она задумалась. – Я совсем не знаю ваших дорог. Помню, был лес… Все это я уже рассказывала полицейским!

– Они нашли, где это случилось?

– Говорят, нашли.

– А вас туда возили?

– Нет, больше я там не была. Послушайте, вы точно доктор? Это разговор напоминает допрос.

– Вспомните, что показывал навигатор.

– Навигатор показывал, что я сбилась с маршрута. Он искал выезд на трассу. Что вы еще хотите?

Руднев узнал панику в голосе Дарьи. Он всегда мог разглядеть, расслышать ее первую поступь.

– Простите. Но важно выяснить, что случилось в тот вечер. – Он стал придумывать, почему это в самом деле важно. Получалось слабо. На ум приходили только фразы из брошюрки для посетителей детской реанимации. – Родитель всегда должен быть рядом с ребенком, чтобы ребенок понимал, что он не брошен. Поэтому крайне важно поддерживать связь.

– Илья Сергеевич, – сказала она, задержав дыхание. – Сожалею, но я… Там был лес. Он выскочил прямо под колеса. Я ударила по тормозам… Понимаете, я даже не сразу поняла, что это было. Выбежала. Увидела мальчика. Он лежал на боку.

– Он был в сознании?

– Мне показалось, что он мертвый. Но когда я стала набирать скорую, он зашевелился…

С ее слов Руднев постарался представить, как было дело. Но у него не получалось. Точнее, он представил себе, что все было иначе. Он увидел женщину, мечущуюся от машины к сбитому ребенку. Она кусает губы, соображая, что ей предпринять. Осматривает бампер, фары, капот. Все цело, гладко. Глядит дикими глазами по сторонам, глядит на дорогу, не едет ли следом свидетель. И она делает выбор. Решает бежать. Оттаскивает мальчика к канаве, но тот вдруг поджимает ноги, свертывается от боли. Мычит.

– И я решила отвезти его сама…

Сама.

Теперь ей ничего не остается, кроме как положить ребенка на заднее сиденье и отвезти в больницу. Она проклинает себя, что мчалась с недозволенной скоростью и отвлеклась от дороги. Наверняка мальчик шел обочиной и махал издали руками, думая, что водитель его заметит. Правда, которую видел Руднев, была в том, что ребенок пытался остановить машину, а не скрывался от нее.

– Зря! Зря я это сделала. Нужно было дождаться полиции и врачей!

– Вы все сделали правильно, – сказал Руднев, рассматривая в руках модельку скорой. – Пока они приехали бы из города, мальчик мог умереть.

– Нет, они говорят, я нарушила…

– Он умер бы там от потери крови. Если будет нужно, я готов подтвердить это в суде.

– О, это было бы… Я была бы вам благодарна! Но я нарушила… Я довезла его до поста ГАИ. Они уже вызвали скорую. Врачи приехали очень быстро. Очень быстро! А теперь они рассказывают мне бог знает какие ужасы и разговаривают со мной, как… Как с зеком!

– Вы спасли ему жизнь. А теперь помогите мне.

– Хорошо, я готова.

– Я заеду за вами завтра, и мы постараемся повторить маршрут.

– Что?

– Мы вместе найдем место…

– Нет! – возразила она, не дослушав. – Мне нельзя уезжать из города!

– Мы никуда не уезжаем.

Тишина длилась минуту.

– Не могу, простите. Мне пора, я устала. Не спала три ночи кряду.

– Да, я понимаю, – согласился Илья. – Но все же прошу подумать еще раз.

– Пообещайте мне, что позвоните, когда можно будет навестить мальчика.

«Пообещайте мне» было похоже на «забудьте мой номер».

– Какого цвета у вас машина? – спросил Илья напоследок.

– Зачем вам это?

– Можете не отвечать.

– Красного.

– Я почему-то так и думал.

– У меня красный «гольф».

Он зашторил окна, выключил свет, и комната погасла. Почернели иконы. Руднев захлопнул дверь, но она отскочила от рамы. Тогда он вспомнил, что замок сломан.

Пиликнул телефон, мелькнула бледная вспышка. Руднев посмотрел на экран и увидел сообщение от Дарьи – карту навигатора с обведенной красным овалом дорогой и подписью «Где-то здесь!».

Саша пила растворимый кофе. Сыпала две ложки сахара, заливала по края молоко. Еще зефир, обязательно ванильный. Зефир был на завтрак, обед и ужин, а бывало, и вместо них. Она ставила перед ноутбуком ленивое питье, подбирала под себя ноги, отламывала от зефира ватку и, растопив ее во рту, облизывала сахарные пальцы.

И он, приходя с рассветом, заставал ее все в той же позе и ругал устало, что она не ела и не спала. Он подходил к ней – слова его тихие сыпались вслед по полу, как сухие листья, – целовал в макушку, скидывал одежду и зарывался в постель. Она зашторивала окна и ложилась рядом. И каждое подобное утро Илья засыпал легко и приятно, точно прожил цельную тихую жизнь, а Саша, отвернувшись от его спокойного дыхания, глядела перед собой и долго укачивала себя, ворочая ногой холодную простыню.

– Давай поедем в Париж, – сказала она однажды, так и не сумев заснуть. Саша приподнялась на локтях, запрокинула голову и смочила языком губы, будто пробуя зашедшую мысль на вкус. Лицо ее прояснилось влажной блестящей улыбкой. – Мы едем в Париж!

Саша потрясла Илью за плечо. Потом поцеловала, упала на его грудь и ждала, когда он наконец очнется ото сна.

– Сколько времени? – спросил он, поглядев на часы.

– Прошу тебя, поедем в Париж. Я умру, если мы не поедем.

– У нас нет денег, – пробубнил он, не разбирая идеи и отворачиваясь к стене.

– Отговорки!

Не бросая своей счастливой улыбки, она встала, прошла на кухню, налила полный стакан воды и выпила его жадными глотками. Потом вернулась в комнату и снова нырнула в постель.

– Иля…

Он резко обернулся. Он не спал.

– Что?

Смотреть было больно, и он глядел полузакрытыми глазами сквозь серую мерцающую пелену неслучившегося сна, смотрел на нее со злобой и досадой. Она похудела – он не замечал раньше, насколько сильно: выцвело, осунулось лицо, упали плечи, и голос Сашин от нервной вибрации казался незнакомым и фальшивым. И все же больная худоба нисколько не портила, а только нагнетала ее точную, черно-белую красоту.

– Я вдруг поняла, что нам нужно отдохнуть. Когда у тебя отпуск?

– Сильно ты устала?

– Август или сентябрь было бы здорово.

«Сильно ты устала, сидя месяцами без дела? – повторил про себя Илья. – Август, сентябрь…»

– В сентябре у тебя институт.

– Я решила его бросить.

– Отлично. И что будешь делать?

– Ты сам говорил, что институт бесполезен!

– Я говорил это, когда ты в третий раз решила сменить специальность. Любой институт будет напрасной тратой времени, если там не учиться. Когда ты последний раз была на занятиях?