Варламов склоняется ко мне, обжигает своим дыханием моё бедное ушко. Несколько тягучих мгновений его тело вжимается в моё так сильно, что не спасает никакая преграда в виде его одежды. Внутри екает от странной смеси страха и… восторга? Возбуждения? Для Льдины эта мускулистая тушка слишком горяча! Ухо вообще вот-вот сварится, особенно когда мужские губы прихватывают мочку, а потом выдыхают запредельно эротичным шепотом:

— Беги, Горошкина, пока отпускаю.

И старпер вдруг отстраняется, выпускает из своего захвата, и сразу становится холодно и неютно. Возможно, это потому, что я вспоминаю — я сейчас стою перед ним в одном белье! Инстинкт самосохранения придает мне ускорения, и я срываюсь бегом в свою комнату, пока отмороженный не передумал.

Убегаю внутрь, захлопываю за собой дверь, наваливаюсь на неё всем телом. Как будто Варламова это остановило бы. Сердце бешено колотится, коленки подрагивают, да меня саму всю потряхивает, поверить не могу, что меня так просто отпустили.

Непроизвольно касаюсь того места, которое так маньячно наглаживал старпер. Нервно сглатываю, пытаюсь выравнять дыхание.

Какая-то извращённая часть меня дико жалеет, что дело не зашло дальше. Это любопытство говорит, не иначе. Ну не могу же я в самом деле хотеть, чтобы Льдина-кобелина меня облапал или, ужас-ужас, поцеловал? Он злой, вредный и противный, он меня бесит, не могу я этого хотеть!

К счастью, я слишком устала, чтобы предаваться мысленным терзаниям. После душа вырубаюсь сразу, едва добираюсь до постельки.

Последняя мысль, перед тем как отчалить в царство Морфея: придется завтра встать пораньше, чтобы успеть забрать свои вещи из комнаты прислуги, до того, как горничные начнут свою работу. Просить никого не хочу, а самой идти придётся полуголой, одеться-то не во что.

Всё же Варламов гад, оставил меня без одежды! Чтоб ему искалось сегодня всю ночь!

ЕВГЕНИЯ

Даже странно, что я проснулась так рано без будильника. Мобильник-то остался в комнате прислуги, а другого будильника у меня не было. Но организм как знал, что встать надо! Пару минут потоптавшись у двери, решила завернуться в полотенце из ванной, к счастью, вчера я забыла его забрать. Пока кралась по тихому спящему дому — тряслась от нервов и мысленно костерила старпера на все лады. Ему хорошо, спит себе в постельке, а я тут крадусь, как воришка какой.

До комнаты, так и не ставшей моей, удалось добраться без приключений. Наверное, я бы со стыда умерла, если бы наткнулась на охранника, делающего обход, или на вставшую пораньше служанку. Собрала вещи обратно в пакеты, стала одеваться, и вот тут-то удача моя и кончилась. Из уха вылетела серёжка и с весёлым стуком поскакала куда-то на пол. Сережки эти я люблю, красивые, удобные и танцам не мешают, но вот эта правая постоянно при переодевании стремится меня покинуть. И в этот раз она решила потеряться от души. Я весь пол осмотрела — нету! Под кроватями, за тумбочками, у стенки… как сквозь землю провалилась!

Осматриваю комнату по третьему кругу, когда взгляд цепляется за лёгкий блеск. Нашлась беглянка! В открытый шкаф запрыгнула, там на дне и спряталась. Нагибаюсь, чтобы её достать, возвращаю на законное место и с облегчением падаю на кровать. Замоталась с этими поисками, сил нет! Сейчас поваляюсь минуточку, и пойду вещи относить.

И конечно, по закону подлости, именно в эту минуточку сердито хлопает дверь и с порога слышится недовольное:

— Горошкина, ты нарочно, да? Решила характер показать, типа где хочу, там и селюсь, никто мне не указ? Мне показалось, ты вчера вроде бы всё поняла, откуда новые взбрыки?

Я приподнялась на локтях и испуганно пискнула. В дверях стоял Варламов в спортивном костюме. Очень, очень сердитый Варламов. Ну да, он же по утрам бегает, но всё равно — что он забыл в моей комнате в такую рань, раз сумел обнаружить мою пропажу?

— Я… Я ничего такого! — выпалила я, вжавшись в постель всем телом и жалея, что не умею проходить сквозь предметы. Щас бы сквозь кровать на пол, оттуда к двери и бегом от разъяренного Льдины! — Я за вещами пришла!

— За вещами? — он навис надо мной, весь такой непривычно растрёпанный, неприлизанный после пробежки, без этих своих костюмов. Почти как нормальный человек, даже на лице эмоции проступили. Негативные, правда, поэтому сейчас старпера лучше не злить. Я быстро-быстро киваю и тараторю, опасаясь, что меня перебьют:

— Сам же меня вчера голую оставил! А я всю одежду вчера ещё сюда перенесла! Я и пошла всё забрать, пока все спят, чтоб никто не видел, как я полуголая по коридорам шастаю. Я в своей комнате ночевала, честно!

— Полуголая?.. — прохрипел Владимирович и в глазах его зажёгся нехороший огонёк. Можно подумать, только это и услышал. — Горошкина, ты издеваешься?

— Это ты издеваешься! Кто просил униформу вчера рвать? Хорошо хоть полотенце в ванной осталось, не пришлось трусами по всему дому светить.

Кадык на шее Варламова дернулся. Мне кажется, я его не успокаиваю, только ещё сильнее выбешиваю.

— А меня попросить, чтоб всё принёс, или Ольгу Павловну? Да любую горничную…

— Ага, и чтобы все напридумывали себе всякого, почему это я без одежды осталась! Я девушка приличная, мне неприличные слухи ни к чему!

— То есть в одном полотенце через весь дом — это для тебя прилично?

— Это уже твоя вина, дядь, ты просто не оставил мне выбора! Надо было вчера себя в руках держать.

— Я бы держал, если бы кое-кто не нарывался всеми возможными способами! Горошкина, я в шаге от того, чтобы выпороть себя до невозможности сидеть всю следующую неделю.

— Не надо! — я ойкнула и на всякий случай прикрыла ладонями находящуюся в опасности пятую точку. Точно выбешиваю. — Я ничего не сделала и ни в чём не виновата!

— Скажи это моим погибшим нервным клеткам!

— Ну давайте им совместный памятник поставим, мои от ваших постоянных претензий тоже пачками гибнут!

Варламов с тяжким вздохом садится на край кровати, едва не придавив собой мои ноги. Уверена, он нарочно, я еле успела их в коленки согнуть!

— Вобщем так, нервоубийца. У нас два варианта — или я тебя таки выпорю, или ты мне докажешь, что припёрлась сюда не нарочно, чтобы меня позлить!

Смотрю — у Льдины челюсти сжаты, во взгляде бешеный буран, и кулаки нервно так сжимаются. Походу и впрямь на грани уже мужик. Но ведь он же сам виноват! Почему должна расплачиваться моя бедная попка? Несправедливо!

— Как я докажу-то? Ну посмотришь ты по камерам, ну увидишь, как я в одном полотенце иду, но это ж ничего не доказывает!

— Не доказывает, согласен.

— Тогда что докажет?

Варламов поджимает губы. Смотрит на меня, чуть хмурится, размышляя над ответом. Глаза в глаза пялится, и я как обычно даже отвернуться не могу. Гипнотизёр хренов!

— Поцелуй меня, — выдает он вдруг. Это настолько неожиданно, что я аж рот приоткрыла от удивления. — Сама, добровольно. Покажи этим, что у тебя не было мысли меня позлить, когда ты шла в эту комнату.

— Эээ…не вижу логики!

— Нет логики. Я в бешенстве и твой поцелуй единственное, что может меня успокоить, кроме шлепков по твоей аппетитной заднице.

— Оставьте уже мою задницу в покое!

С протестующим фырканьем слезаю с кровати, всё так же прикрывая тылы руками, что жутко неудобно. Смотрю на Льдину. Ну что с меня, от одного поцелуя убудет, что ли? Мы всё равно целовались уже.

К тому же, не скажу, что мысли об этом так уж мне неприятны.

Подхожу к Варламову, встаю меж его расставленных колен. Кладу руки ему на плечи. Крепкие такие плечи. Ноздри щекочет запах пота, мужской такой, терпкий. Всегда бесило, когда в автобусе едешь, и от какого-нибудь качка, которого к тебе толпа прижала, несёт этой вонючестью. А тут… вонючесть, но другая какая-то. Вот понимаешь, что фе, а хочется и дальше нюхать. Или даже и не фе, а нечто дикое, цепляющие, будоражащее…

О чём я вообще думаю. Варламова тут потного нюхаю и балдею, совсем крыша съехала. Это от нервов, да?