Марта, сидящая у ног Яра в позе лотоса, тоже лукаво улыбнулась, осторожно поднесла к губам двойную флейту, и в саду раздался еще один голос. Но теперь женский. Чуть испуганный, сомневающийся и обволакивающе притягательный. И тоже влюбленный. Два голоса, мужской и женский, переплетаясь, начали шепотом разговаривать между собой. Среди наступившей полной тишины мужской голос, мягко на чем-то настаивал, а женский смущенно отказывался. Но отказывался так, что его «нет» флейта в руках Марты выводила как «может быть»…
Яр взмахнул тростью, и мужской голос стал настойчивее. Флейта еще несколько раз произнесла «может быть», а потом вздохнула и смущенно произнесла «да»… В саду раздалось многоголосое, изумленное «Ах!!!» Перед зрителями разворачивалась несомненно любовная, чувственная сцена. Неведомый музыкальный инструмент в руках фенешийца и флейта в устах его спутницы, на глазах у гостей Повелителя творили невозможное. Они звуками рисовали картину соития двух влюбленных. Но если первые движения и позы этих двух воображаемых любовников были скромны и целомудренны, то с каждым следующим движением трости, порхающей над инструментом фенешийца, и с каждым новым звуком издаваемым флейтой, позы и движения становились все более раскованными и вызывающими. Из-под красивой страсти между мужчиной и женщиной начала незаметно проступать похоть самца и самки хезуров.
Так неприметно меняется белоснежное полотно, превращаясь в грязную, вонючую тряпку, если его постоянно не стирать в звонкой, проточной воде. Так пирушка старых друзей, после непомерных возлияний крепким вином, перерастает в поножовщину остервенело воющих тварей, потерявших все человеческое, со сладострастием режущих друг другу глотки и выкалывающих глаза товарищу, с которым вместе росли и делили последнюю краюху хлеба. Эта музыка развращала, неуловимо и беспощадно, как убеленный сединами мерзавец развращает невинного ребенка. Нет, присутствующие на пиру, конечно, были далеко не детьми и знали толк в телесных удовольствиях. Но для тех, кто эту музыку творил, они в своих желаниях действительно были безобидными детьми. Младенцами в своих желаниях. Чарующая музыка исподволь стирала из сознания ей внимающих гостей Императора нравственность и мораль. Она стирала грань между «можно» и «нельзя», оставляя только одно — «хочу сейчас и немедленно»…
Еще несколько взмахов тростью, зажатой в правой руке, и пальцы левой руки Яра паучьими лапами, нечеловечески изгибаясь, порхая над струной, стали творить уже не прикрытую музыкальную волшбу животной похоти самца к самке. Серебристые, длинные волосы фенешийца распустились, он полностью ушел в себя, закрыв глаза, создавая магию отвратных звуков. Также с закрытыми глазами, уйдя в какой-то транс, творила такую же магию флейтой его спутница. Но это была магия женского желания. Нет, не того естественного, освященного богами желания, когда женщина хочет зачать ребенка и поэтому отдается выбранному ею мужчине. А темного, звериного вожделения человеческой самки жаждущей получить наслаждение. Желание нимфоманки. Шлюхи, ушедшей в шлюхи не ради заработка для своих голодных детей, а ради удовольствия.
И эта сверхчеловеческая музыка сделала свое дело. Она приняла в свои объятия Императора, его трех жен, наложниц, всех гостей, музыкантов, слуг и рабов. Мужчины и женщины, присутствующие в зале, независимо от сословия оказались очарованы ею. Груди женщин в волнении вздымались, они тяжело дышали, глаза заволокло поволокой непреодолимой страсти. А некоторые из них, особо чувственные натуры, внезапно тяжело откинулись назад, так как эмоциональная буря, поднятая в душе этой музыкой, вызвала у них множественный, незатухающий оргазм. Мужские и женские тела в разных частях сада начали сплетаться в любовных объятиях, повсюду стали слышны стоны и хрипы. А музыка продолжала парить как темное облако над головой каждого, кто имел неосторожность сегодня явиться на пир к Повелителю.
Фенешиец же и его спутница, будто не замечая происходящего вокруг, продолжали играть. Очередной взмах трости, и зазвучала вторя струна неведомого музыкального инструмента, и вслед за ее звуком раздался голос второй флейты Марты. Это были голоса еще одного мужчины и одной женщины, которые присоединились к первым двум любовникам. Но не только их голоса. Блеянье, мычание, лай, рычание и к сладкому ужасу всех слушающих — музыка невообразимым образом начала передавать молчание мертвых с заросших белыми дикими тюльпанами полей в царстве смерти богини Эхаби. Магические звуки продолжали творить никогда не слышаное во всей человеческой ойкумене. Они рисовали звуковые образы любовных сцен, когда воображаемые персонажи, меняясь партнерами, предались телесным утехам. Все любили всех. Мужчины — женщин. Женщины — мужчин. Женщины — женщин. Мужчины — мужчин. Мертвые — живых. Живые — мертвых. Животные — людей. Люди — животных…
Яр и Марта, казалось, безгранично погруженные в творение этой фантастически сексуальной, и безгранично грязной мелодии, внезапно переглянулись совершенно спокойным, циничным взглядом. Марта глазами указала своему спутнику на барабан и бубен, которые лежали у ее ног. Яр кивнул и, продолжая извлекать волшебно-отвратные звуки из своего инструмента, сел рядом с ней. Они еще раз переглянулись и одновременно перестали играть. Наступившая тишина произвела тот же эффект на зрителей как ледяная купель для разгоряченного тела после омовения паром, которым пользуются далекие северные варвары на краю мира. Но ведь та ледяная купель служит только для того, чтобы оттенить сладость дальнейшего пребывания в жаре, испускаемом раскаленными камнями. И эти двое повели всех гостей дальше в жар. Но теперь в бредовый жар не только потусторонней мелодии, но и танца. В руках Яра оказались барабан и бубен, которые он прижал локтями к своему телу, а пальцы, продолжавшие быть похожими на паучьи лапы, ударили по их натянутой коже. Барабан застонал, ритмично зарокотал бубен и, полностью укутанная в несколько покрывал, поблескивая выкрашенными в фиолетовый цвет ладонями, позвякивая бубенцами на запястьях и на щиколотках, кося полуприкрытыми глазами, с кривой ухмылкой растопыривая пальцы, сверкая черным лаком ногтей, поводя бедрами, на площадку возле стола Повелителя вступила Марта.
Потом, через тысячелетия, если оно наступит это «потом», слабую тень танца этого существа на пиру Императора одни народы назовут «Танцем осы», другие — «Танцем Блудницы», а третьи — «Танцем семи покрывал» и цари будут за него отдавать кто половину державы, а кто голову пророка — предтечи. Однако, по странному стечению обстоятельств или чьей-то высшей воли, никто и никогда среди людей не вспомнит, кто и почему стал родоначальником этого танца. Но когда еще наступят те времена, да и настанут ли они теперь, после того, как эти двое появились в древней Империи Тукан…
Движения спутницы Яра своим совершенством и отточенностью отличались от движений прежде плясавших на этом месте рабынь из Димашка как золото отличается от позеленевшей меди, как тончайшая посуда Повелителя разнится от грубой миски из которой ест раб, как ночная туника из тончайшего «царского хлопка» принцессы отличается от дерюги, которую натягивает на себя портовая шлюха.
Непонятным образом отражение Марты возникло в центре каждого зеркала установленного в саду. Свет, испускаемый алебастровыми светильниками, из золотистого превратился в кроваво-красный, а над множеством запахов стал превалировать запах давно увядших цветов. Перед гостями, под потусторонние удары барабана и бубна, в зеркалах разворачивалась еще одна отвратительная сцена соития. Но теперь создаваемая не только звуками, но и движениями. Сцена, в которой у танцовщицы был еще один призрачный партнер, что еще больше подчеркивало необычность и страстность пляски. Невидимым партнерами плясуньи были то животное, то мужчина, то женщина, то нежить, то ребенок.
Вот, два коротких шага Первой Матери назад, невероятный изгиб тела, змееподобное движение руками и бедрами, у которых кажется нет костей и явно видно, как ее насилует зверь, готовясь растерзать, а она в приступе отвратительного удовольствия, танцем не просит, а требует ее убить, чтобы получить наслаждение от смерти. Затем всего один шажок вперед, резкий, повелительный наклон головы, угрожающий взмах руками, щелчок пальцами, отвратная ухмылка и теперь она насилует одновременно девственницу и девственника из зазеркалья, а потом убивает их, немыслимым образом научив всего за миг эти две невинные души радоваться небытию.
