Санахт вцепился в подлокотники кресла побелевшими пальцами и решительно, как в ледяную воду с головой прыгнул, громко и властно проговорил:

— Повелеваю тебе уехать из столицы, жена моя. Вместе с детьми. На юг Империи. Разрешаю ответить.

Нафрит внутри обмерла. Но слова Марты, что — «Император обязательно, в последний момент передумает. Обязательно передумает», ставшие в эти дни единственным ее спасательным кругом, не дававшим утонуть в пучине отчаянья, позволили остаться внешне совершенно спокойной и поднять голову еще выше:

— Я догадывалась о таком твоем решении, супруг мой. Знала, что все идет к этому. И принимаю его. Прошу только дать мне достаточно времени, чтобы я могла собраться. Как бы ты ни относился ко мне и нашим с тобой детям, но все же я твоя первая жена, а они твоя кровь от крови. И жить на юге Империи — давай называть вещи своими именами, даже в изгнании — мы должны все же как члены императорской семьи, а не как бедняки. Обещаю тебе, что не буду под всякими предлогами задерживать свой отъезд. Но времени ты мне дай столько, сколько потребуется. Теперь — отпусти меня.

Санахт с облегчением уважительно склонил голову. Здесь его первая жена была абсолютно права:

— Ты получишь столько дней на подготовку к отъезду, жена моя, сколько сама решишь. А сейчас — повелеваю покинуть зал.

Нафрит опять с достоинством поклонилась, развернулась и пошла к выходу. Но на середине пути, вдруг остановилась и повернулась к Императору. Она делала все точь в точь как советовала Марта, когда та объясняла ей, как вести себя и что говорить, если Санахт официально заявит о ссылке. Вплоть до количества шагов, на которые надо отойти от императорского трона:

— Могу я сказать нечто на прощание, Повелитель?

Санахт великодушно кивнул:

— Говори, жена моя. Мы прожили с тобой вместе много разливов Геона и у тебя есть такое право.

Нафрит внутри себя победно ухмыльнулась. Целительница и здесь оказалась права. Санахт не посмел лишать ее последнего слова. Но за эти дни она получила множество очень важных уроков от неожиданной помощницы и поэтому, не позволила этой ухмылке проявиться на лице, которое сейчас выражало только сочувствие и глубокую печаль:

— Запомни слова, которые я сейчас произнесу, супруг мой. Хорошо запомни. Твоя вторая жена — Тейе действительно не та, за кого она себя выдает. Со временем ты обязательно убедишься в этом…

Она коротко кивнула, развернулась, и с гордой осанкой императрицы, которая даже будучи в опале все равно остается императрицей, вышла из тронного зала. А Санахт почему-то не посмел остановить ее…

Когда фигура первой супруги скрылась в проеме двери, Император некоторое время сидел глядя прямо перед собой. Потом потряс головой, будто сбрасывал некое наваждение и выставил указательный палец в сторону Главного Хранителя императорской казны, стоящего рядом с ближайшей к трону колонной, как и предписывал этикет большого зала для совещаний:

— Сандр, передай моему любимому другу Амену, что я возлагаю на него организацию пира, на котором возложу руку на моих детей от второй супруги. Золота выдашь ему столько, сколько он скажет. Мое пожелание таково — этот пир должен состояться через пять восходов Шу и затмить собой все прежние. Одними из почетных гостей на нем я желаю видеть Хем Нетера из Сарепты и его спутницу. Список остальных приглашенных я жду на утверждение уже завтра утром. Можешь покинуть зал.

Теперь оставалось приятная часть сегодняшнего заседания. Сообщить Тейе об окончательном разрыве с Нафрит и о празднестве, на котором он объявит детей от второй супруги своими наследниками.

Даже невооруженным взглядом было видно, как Владыка Тукана приободрился, давая следующее распоряжение командиру проведчиков, стоящему с почтительно склоненной головой справа от трона:

— Пригласи мою вторую супругу, Инени.

Опять последовало несколько непонятных постороннему жестов в сторону дверей, стоящему возле них на коленях невзрачному, серому человечку и спустя несколько мгновений в помещение вошла Тейе.

Она, также как и первая жена не дошла до Императора положенные по этикету четыре шага, также с достоинством поклонилась и произнесла ту же фразу:

— Я прибыла по твоему повелению, Владыка и супруг мой, силы, радости и долгих лет тебе.

Санахт позволил себе чуть улыбнуться ей, хотя голос его продолжал оставаться беспристрастно-ровным:

— Официально объявляю, что возложу руку на наших с тобой детей, жена моя. Церемония состоится через пять восходов Шу на пиру, посвященному этому знаменательному событию. Можешь говорить.

Тейе еще раз низко поклонилась, но Император успел уловить довольный блеск в ее глазах:

— Не скрою, это действительно очень важно для меня, супруг мой. Но я бы приняла любое твое решение. Позволь мне теперь удалиться и обрадовать наших сыновей?

— Можешь идти…

Она шла к выходу из тронного зала, а у Императора, провожавшего вторую супругу взглядом вдруг, резко, стало портиться настроение. Санахт непроизвольно сейчас сравнивал с ее Нафрит. Нет не с той, что была раньше, а с той, которая только что вот так же уходила. И почему-то казалось, что ступает вторая жена тяжело, и бедрами слишком виляет, и как-то особенно посматривает на охранников, очень так по-женски призывно и обещающе. И платье на ней с налетом вульгарности, слишком яркое, вызывающе-откровенное. А через димашские притирания доносится жгуче-едкий запах смеси ее пота с потом и семенью множества других мужчин. Как у грошовой портовой шлюхи, пропустившей через себя за один прием всю команду торгового судна и забывшей потом подмыться…

Санахт едва дождался пока за Тейе закроются двери зала, а потом гневно рявкнул:

— Все вон!! Пошли отсюда все вон!!

Оставшись наедине только с гулкой тишиной большого зала для совещаний, Повелитель поднялся с трона. Тяжело ступая, подошел к одному из открытых окон, заложил руки за спину и стал сверху рассматривать столицу Империи. Но он не видел ни величественных храмов из красного, серого и желтого гранита, в окружении пышных зеленых садов, надменно взирающих на окружающий мир. Ни галер знати, выглядевших драгоценными камнями всевозможных расцветок на голубовато-зеленом бархате Геона. Ни ослепительно белых, крепостных стен Хут-Ка, с незапамятных времен стоящих на страже столицы…

Он не видел всего этого великолепия жизни, потому, что перед его мысленным взором то появлялась, то пропадала фигура Тейе движущаяся к дверям, а в голове пульсировала и отдавалась острой болью в затылке часть фразы фенешийца, сказанной тем в подземелье: «Если ты не последуешь моему совету, то будешь предан самыми близкими тебе людьми!.. Если ты не последуешь моему совету, то будешь предан!.. Будешь предан!..»

Император тоже был всего лишь обычным хезуром, впитавшим с молоком матери кажущуюся непреложной истину, что «не бывает дыма без огня»…

Сон старшего ученика был сегодня беспокойным и прерывистым. То ему снилось, что он провалился в какую-то глубокую яму и не может из нее выбраться. То — что он идет по крыше очень высокого здания, краем глаза видя далекие каменные плиты, затем теряет равновесие, пальцы безнадежно скользят по гладкой поверхности, не находя даже малейшей зацепки, и он стремительно летит вниз, понимая и чувствуя, как гранит плит сейчас наотмашь, смертельно ударит в лицо. Кеб во сне все время чрезвычайно торопился, чтобы сказать что-то очень важное, срочное своему учителю Ако, но постоянно не успевал. Это ощущение опоздания было настолько изматывающим, что старший ученик начинал стонать и метаться в холодном поту, а затем в ужасе просыпался от своего же стона. Он садился на краю ложа, не зажигая светильника, дрожащими пальцами хватался за кувшин с водой, делал несколько судорожных глотков, надеясь, что вода даст успокоение. Но покой не приходил. Как только Кеб опять пытался уснуть, сон-кошмар и чувство бесконечного опоздания возвращались вновь и вновь.