Но всегда ли «мы» дружелюбно? И кто такие «мы»? Можно ответить на этот вопрос по-разному, но один из ответов, наверное, будет такой: «мы» – это не «они». Потому что если есть «мы», значит, обязательно где-то существуют и «они», и главное, – нам сразу понятно, что эти самые «они» не похожи на «нас». А непохожих мы не любим.
«Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит» – важнейший лейтмотив огромного количества текстов. «Мы победили в войне против фашизма». Здесь под «мы» подразумевается советский народ. Включены ли в это «мы» американцы и британцы? Вряд ли. Англичане в стереотипном представлении, которое тщательно насаждалось и насаждается книгами, статьями и фильмами, отсиживались у себя на острове (под обстрелом ракетами Фау-1 и Фау-2), второй фронт открывать не хотели (в раскаленных песках Египта – разве это фронт? в Марокко – разве фронт? в Италии – разве фронт?), а про американцев и говорить нечего – пытались откупиться тушенкой по ленд-лизу (на самом деле – студебеккерами, самолетами, стратегическими материалами), где-то на краю света дурью маялись (вели невероятно тяжелую войну с Японией), сепаратный мир заключить хотели (сказка, привет Штирлицу!), атомную бомбу сбросили на мирные города, даже две (в августе 1945-го СССР против этого совершенно не протестовал).
«Мы победили в Куликовской битве». Ой, а эти «мы» – это кто? Как кто? «Мы»… Россия. Как на стадионе: «Ра-си-я! Ра-си-я!» Ну, русские люди, которые победили татар. Интересно, что по этому поводу думают жители Казани? А жители Рязани, чей князь Олег Рязанский показал Мамаю броды через Оку? А жители Касимова, города, который долгое время был центром Касимовского ханства? Они что же, все не «мы»?
«Мы» – это какое-то крайне расплывчатое и не ясное понятие, как только его начинают применять не к маленькой семье, не к дружеской компании или школьному классу, а к каким-то более существенным общностям.
В былые времена все было понятно: подданные русского царя – это «мы», а остальные – «они». Вывод: вмешиваться в «наши» дела не надо.
В 1831 году Пушкин написал стихотворение «Клеветникам России» – реакцию на охватившее Европу возмущение тем, как жестоко российские войска подавили Польское восстание. Это гениальное стихотворение – одно из самых ярких и блистательных проявлений идеи о том, что существуют «мы» и «они».
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? Волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
«Народные витии» – ораторы, очевидно, депутаты британского парламента, или французского национального собрания, или, на худой конец, журналисты, возмущенные «волнениями Литвы». Восставшее против угнетения Николаем I Царство Польское не случайно «по старинке» названо Литвой. Ведь это давний «домашний, старый спор», «спор славян между собою». А кто нас, славян, поймет?
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда.
Дальше выясняется, что «они» не только нас не понимают, но еще и ненавидят.
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас.
Прага в данном случае – вовсе не столица Чехии, а предместье Варшавы, где в 1794 году Суворов устроил невероятную резню, залив город кровью. Для Пушкина это важнейший момент в отношениях славян, но такой, который стоит упомянуть, противопоставляя себя «народным витиям». Получается, что даже конфликты – это наши конфликты.
Дальше заходит речь о том, как много, несмотря на свою непохожесть на Европу, Россия для «них» сделала.
За что ж? Ответствуйте, за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Александр Сергеевич, это вы о победе над Наполеоном или о событиях 1945 года?
Затем следует торжественное провозглашение готовности сражаться с «ними» и удивительным образом приводятся именно те доводы, которыми дипломаты и журналисты (может быть, даже не очень хорошо помнящие о существовании этого стихотворения) оперируют и сегодня.
Вы грозны на словах – попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
О чем говорят эти восхитительные, невероятные по звучанию стихи? Во-первых, у нас в прошлом так много побед, что мы можем быть уверены и в победах будущих. Во-вторых, наш государь – могуч и силен. В-третьих, Россия велика и в случае необходимости поднимется вся. Удивительно, как Пушкин в нескольких десятках строк сформулировал то, что писали, пишут и, кажется, будут писать еще много-много раз. Петр Андреевич Вяземский, несмотря на дружбу с Пушкиным, был шокирован этим стихотворением и записал горькие слова:
«Народные витии могли бы отвечать ему коротко и ясно: мы ненавидим, или лучше сказать, презираем вас, потому что в России поэту, как вы, не стыдно писать и печатать стихи, подобные вашим».
И далее:
«Мне так уж надоели эти географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что мы лежим врастяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст, что физическая Россия – Федора, а нравственная – дура…
Вы грозны на словах, попробуйте на деле.
А это похоже на Яшку, который горланит на мирской сходке, да что вы, да сунься-ка, да где вам, да мы-то! Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть».
Крах, который Россия потерпела через двадцать пять лет после написания этого стихотворения, во время Крымской войны, показал, что с Европой нам действительно лучше не воевать.
Прошли многие десятилетия, а многие продолжают – далеко не так талантливо, как Александр Сергеевич, – писать, что «мы» – это не «они».
И почему-то, как только возникают «мы» и «они», оказывается, что те люди, которые много десятилетий и даже веков жили вместе, совершенно не похожи друг на друга. И разница не только в языке, религии, обычаях, одежде. Опросы, проводившиеся в самых разных горячих точках, в разных концах света, показывают, что «мы» начинаем говорить про «них» совсем другие вещи. «Мы» уже не переносим «их» на физиологическом уровне – они грязные, вонючие, хамы, оскорбляют наших женщин и занимают наши рабочие места. И очень похожие вещи «они» обычно говорят про «нас». А если «они» – те, кто по другую сторону водораздела, – такие омерзительные, то их не надо жалеть, не надо им помогать. Дальше уже легко прийти и к тому, что их надо выгонять, преследовать, обижать, убивать.
