– Так Жорж женится? – уточнила она.
– Ему больше незачем скрывать свои чувства, и я даю согласие на брак.
* * *
Для Дантеса решение приёмного отца прогремело водевильным приговором. Не принимая грозящий ему брак на веру, Жорж расхохотался:
– Отличная шутка, дорогой отец! Мы успокоим свет этой байкой, а после посмеёмся над наивностью некоторых особ!
Старый Геккерн взглянул строго:
– Шутить мы могли раньше, мой мальчик! Думаешь, я в восторге от девицы, которую тебе вздумалось затащить в постель? Меньше всего я желал бы для тебя такой судьбы, но коли эта барышня может вытянуть нас из неприятной ситуации, мы прибегнем к этому средству.
– Никогда! – Жорж с запылавшим лицом подскочил с кресла. С тех пор как влиятельный покровитель взял его под своё крыло, Дантес не возражал ему с такой яростью. Но дипломат знал, чем взять своего любимца.
– Случись эта дуэль, и твоей карьере конец! Ты так долго стремился к благам, которых достиг, неужели, захочешь всё потерять? И потом, оказавшись в близком родстве с мадам Пушкиной, легче добиться…
Геккерн многозначительно замолчал, но невысказанные слова искрой проскочили между ними. Глаза Жоржа загорелись, тщеславный, он уже думал, что сможет выжать из столь непривлекательного прежде союза.
В великосветских салонах вновь заговорили о женитьбе Дантеса, только теперь называли имя невесты, от которого у кумушек всех возрастов и рангов удивлённо приоткрывались рты. Подумать только: красавец Дантес, любимец императрицы, так настойчиво ухаживающий за Пушкиной, собрался жениться на её невидной сестре-бесприданнице! В свете уже не шептались, прикрываясь веерами, жужжали, как рой рассерженных пчёл. Во многих достойных домах, где томились в ожидании замужества знатные барышни, надеялись на молодого барона, как на возможного жениха, а он!
– Что бы это могло значить?! – недоумённо восклицали дамы.
– Разве вы не разгадали его игры? – заговорщицки шептали другие. – Этот вызов на дуэль, честь мадам Пушкиной на кону, Жорж жертвует собой…
– Ах, милый Жорж! Бедный, влюблённый мальчик, как это романтично, пожертвовать всем ради дамы сердца!
Веера без устали летали над бурно вздымавшимися грудями, дамы закатывали глаза, спешили сообщить подробности вновь прибывшим, общество, казалось, занимала только эта новость, затмившая все прочие. Один лишь Пушкин усмехался и не верил в неожиданную влюблённость молодого барона и тем более в его женитьбу. Он с мрачной решимостью ожидал конца отсрочки и почти не слушал Жуковского, который забрасывал его письмами, желая предотвратить дуэль. «Но, ради бога, одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления».
В день, когда заканчивалась отсрочка дуэли, у Карамзиных праздновали день рождения старшего сына Андрея. Пушкины были приглашены, как и большинство друзей семейства. Владимира Соллогуба за столом усадили рядом с Александром Сергеевичем. За праздничной трапезой вели весёлый разговор с остроумными шутками, и вдруг Пушкин склонился к Владимиру, быстро произнеся:
– Ступайте завтра к д’Аршиаку. Условьтесь с ним только насчёт материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь.
Остолбеневший Соллогуб не знал, что и ответить, а поэт, как ни в чём не бывало, вновь поддержал очередное занятное воспоминание за столом. Графу Владимиру хотелось объясниться, но сам тон Александра Сергеевича не допускал никаких возражений.
Вечером приглашённые лица съезжались на раут к австрийскому посланнику графу Фикельмону. Дамы облачились в траурные платья по случаю смерти французского короля Карла X, но Катерина Гончарова явилась в белом платье, как подобало невесте, и открыто кокетничала с Дантесом. Пушкин приехал позже всех и без жены. Елизавета Михайловна Хитрово, приходившаяся тёщей Фикельмону, бросилась к Александру Сергеевичу. Экзальтированная особа, несмотря на солидный возраст, любила показывать свои плечи и щеголять глубочайшим декольте, за что среди друзей носила прозвище «Лиза голенькая». Но сегодня она прикрылась траурной накидкой, столь непривычной для неё. Г-жа Хитрово была в числе тех, кто получил пасквиль на семью Пушкина, и на правах искреннего и преданного друга переживала за милого её сердцу поэта.
– Вы без Натали, мой дорогой, – торопливо проговорила она, беря Александра Сергеевича под руку, – как бы это не вызвало лишние толки. Уже со среды я в таких расстроенных чувствах! А мадемуазель Гончарова в белом платье, и Жорж от неё не отходит, говорят о близкой свадьбе, правда ли это, мой драгоценный Александр Сергеевич?
Пушкин покосился на добродушное, полное лицо Елизаветы Михайловны, так напоминавшее внешний облик её знаменитого отца – фельдмаршала Кутузова. Ныне он даже в словах ближайших друзей с болезненностью угадывал замаскированное любопытство, а порой и скрытую насмешку. И в ней, давней своей поклоннице, привязанной к нему фанатичной любовью, заподозрил желание к иронии. Наверно, и сама Елиза, как он часто называл Елизавету Михайловну, считала его ревность смешной и беспочвенной, особенно сейчас, когда француз заговорил о чувствах к Катрин. Почему же никто не видел в этом фарса, пьесы, разыгрываемой обоими Геккернами, насмешки над его Наташей?! Он решительно направился к свояченице и, демонстративно не замечая Дантеса, потребовал от неё покинуть раут вместе с ним…
Катрин рыдала в своей комнате, сёстры пытались остановить её истерику, но лишь натыкались на упрёки и обвинения.
– Вы все мне завидуете! Жорж любит меня, хочет жениться, но вы все противитесь! А твой муж, Таша, он поступает хуже всех. Зачем, скажи, зачем он вёл себя у Фикельмонов так отвратительно?!
– Катенька, – Натали присела на край постели, – мы желаем тебе только добра. Месье Дантес он… его намерения кажутся несколько странными.
– Ах, отчего же?! Не потому ли, что ты продолжаешь считать его своим поклонником?
Наталья Николаевна нахмурилась, каждое слово давалось ей с трудом:
– Катенька, послушай, Жорж – человек без чести, я не рассказывала вам с Азей, но он шантажировал меня, хотел, чтобы я отдалась ему, говорил, что иначе покончит с собой. И вдруг, не прошло и двух недель, заговорил о женитьбе на тебе. Кому он лгал – тебе или мне?
– Так тебе не приходило в голову, сестрица, что в эти две недели он мог полюбить другую? Он полюбил меня, потому что… – Катрин поднялась во весь рост, оправив белое платье, которое так и не сняла, вернувшись с раута. – Потому что я стала его любовницей и ныне встречаюсь с ним.
Натали охнула, зажала рот сжатым кулачком.
– Где? – сдавленно вопросила она.
– У тётушки. Ей всё известно, и Екатерина Ивановна нас поддерживает.
Наталья Николаевна продолжала смотреть на сестру, но какая укоризна явилась в её обычно кротком взгляде.
– Раз ты умела всё прекрасно устроить, так поди же теперь к Александру Сергеевичу и убеди его отказаться от дуэли. – Она поднялась прямая и строгая, как никогда. – И я желала бы, чтоб ты как можно скорей оказалась в доме Геккернов.
Дверью она не хлопнула, выдержка не изменила даже сейчас, когда Натали почувствовала, как жестоко над ней надсмеялись и ещё продолжали насмехаться, ломая непонятную комедию. А потом она стояла под дверью кабинета мужа и слушала рыдания Катрин, прерываемые истеричными мольбами:
– Вы все против моего счастья! Зачем вы жаждете его крови?! Он женится на мне, ему не нужна Таша и никогда не была нужна! Оставьте Жоржа, отдайте его мне!
Наталья Николаевна отвернулась и пошла в свою комнату, зябко кутаясь в шаль. Потом, словно вспомнив что-то, скинула тёплый платок с плеч. По коридору спешил дядька Пушкина – Антон, она протянула шаль старому камердинеру:
– Отнеси Александру Сергеевичу, он с вечера искал, что можно заложить, отдай ему это.
Погода на следующий день соответствовала бурям, закручивающим вихри в душах причастных к делу, – метель свирепствовала страшная. Но именно в этот день секундантам Владимиру Соллогубу и д’Аршиаку с трудом, но удалось предотвратить дуэль, добившись от Пушкина отмены поединка по исчерпывающей причине. Дантес обязывался жениться на Катерине Гончаровой. Сыграли ли свою роль слёзы свояченицы, или поэт уже тогда задумал мстить только старшему Геккерну, неизвестно. Как бы то ни было, удовлетворяющий всех ответ был получен.
