– Нервничаю. И вот…

– Из-за чего? – каркнул я, решив подать голос наконец, пока еще не упал между ее сисек мордой прямо через стол. – Можешь, в конце концов, нормально нам рассказать?

– Действительно, было бы куда как проще, если бы мы обладали всей информацией, – поддакнул брат.

Да просто ушам не верю, к Лексу вернулась способность нормально общаться с девушкой. Не все еще потеряно, стало быть, для него, а это не есть хорошо для меня.

– Какое это имеет значение? К тому же все так… – Ксюха поежилась, передернула плечами и глянула сначала на меня, потом на Лекса как-то…жалобно что ли. – Вряд ли вы поймете.

– А, ну да, ты же у нас вся из себя умненькая куколка, а мы тупые амбалы.

А, нет, поторопился я с выводами. Тупой амбал тут, по всему выходит, ты один, брательник, он же фанера, что пролетает над Парижем.

– Почему ты так уверена, Оксана? Ты же однозначно не от жизни хорошей решила купить оружие и научиться им пользоваться. Почему ты думаешь, что нам сложно будет понять причины этого? Думаешь, наша с Лексом жизнь – одна сплошная лафа и беготня от кайфа к кайфу?

– Честно сказать, я с трудом себе представляю, чем вы можете жить и заниматься изо дня в день.

– По понедельникам – отжимание бабок у торгашей в ларьках, во вторник мы насилуем группой невинных дев, в среду продаем людей на органы, в четверг грабим народ на дорогах, по пятницам жрем младенцев под кетчупом, – все так же ворчливо, но с легким подобием улыбки выдал Лекс, и – ахтунг! – синющие глазищи Ксюхи как-то очень по-особенному зацепились за эту его скупую улыбку.

– А в выходные что? Продаете наркоту школьникам? – подхватила она его тупейшую, как по мне, шуточку.

– Нет, в прошлые выходные мы помогали родителям картошку сажать на фазенде, – ляпнул чистую правду брательник. – А эти пока проводим в обществе загадочной, но охрененно заводящей девушки.

Ах ты мудачина ушлый! Смотри, как оживился!

– Серьезно? – Бледные губы, между которыми я уже успел повидать свой член во время дрочильной фантазии перед сном, наконец-то медленно изогнулись в ответном подобии дружелюбия, а у меня как в той хреновой басне – «в зобу дыханье сперло», а еще крышняк дал изрядного крена. А ну не сметь ему улыбаться! Мне! И вообще пока улыбаться тебе запрещено, а то так недолго и в штаны спустить спонтанно и без рук.

– Куда уж серьезнее, надо же разнообразить свой криминальный досуг как-то. Тем более, если бы мы отказались, мамуля нас точно прикончила бы с особой циничностью, куда там каким-то жалким уркам! – Да ты посмотри на него, разговорился как, полено молчаливое, да уже и в открытую зубы на просушку выставил, гад такой! – Ну вот, а говорят, что только мужики голодные всегда не в духе. А ты вон тоже, перекусила и подобрела. И румянец хоть появился, – гори он синим пламенем, от которого я уже вот-вот огнем дышать стану, так припирает, на вкус его испробовать.

– Да? – Ксюха вспыхнула окончательно, опустила глаза, дрогнула губами, продолжая прицельно шарашить каждым нюансом своей реакции мне по тому самому нерву, что на прямой мгновенной связи с тупым моим же членом. – Кофе горячий просто.

– Горячий… – сипло каркнул Лекс и подорвался с места. – Ладно, ехать надо.

Вот же сука, ему то хорошо, куртка причинное место прикрывает, а мне как встать?

– А вы, значит, братья? – осмелев и оттаяв, спросила Ксюха по дороге к машине. – Я бы ни за что так не подумала.

Вот же я тупа-а-арь! Спалил, выходит, нас с Лёхой. А с другой стороны, чего такого-то? Мы ей вроде не озвучивали ничего противоположного, так что все нормально. Но Лёха все равно на меня прищурился п*здюлеобещательно. Плетется сзади, сопит и явно бесится. Только клал я, потому что, девочка-то на меня ведется. Веде-е-ется, хоть недавно в тачке и заявила, что ни один из нас ей никуда не вперся. Но мало ли что телка говорит вслух, главное, как быстро она разведет для тебя ноги, опровергая собственные же заявления. А от предвкушения того, как это сделает для меня лакомая синеглазка, аж растащило всего, рожу прямо повело от желания лыбиться ей по-дурацки, и сдерживать себя я причин не видел. А на злобные зырканья необычно молчаливого Лёхи я забил. Не тебе сегодня фартит, братан, смирись.

– Братья, родные не по крови, но по сути, – кивнул я, открывая дверь машины и чуть не облизнувшись на ее румянец, когда она оказалась совсем уж близко.

Какая же кожа у нее, гладкая-гладкая, и в тоже время, как свет по-другому попадет, и вроде бархатистая, пальцы крючит взять и потрогать щеку. Коснуться слегка подушечками, поймать в плен ее взгляд изумленно испуганный. Провести легко-легко, узнавая наконец, какова она на ощупь, глядя, как разомкнутся ее губы, и резко скользнуть загребущей лапой до затылка. Загрести ее волосы, разрушая ее дурацкую гульку, и толкнуть к себе, врезаясь своим ртом в ее, не собираясь выяснять, рвалось ли из него возражение или одобрение с согласием.

– Это как? Сводные? Или это какое-то специфическое… э-эм… криминальное братство? – произнесли губы, которые я уже терзал нещадно поцелуем в своей фантазии, и усевшаяся на сиденье Ксюха взглянула на меня, торчащего столбом снизу вверх.

П*зде-е-ец мне! В таком положении воображаемый поцелуй мигом стал воображаемым минетом, и в пах как с ноги врезали. У меня и так-то нижний мудила подскакивал со вчера с завидной регулярностью, стоило подумать о завтрашней встрече с нашей училкой. А как она в машину села, то встал уже намертво, сука, как и сесть поудобнее, не знал, пристраивая его, заразу несгибаемую. Еще и аромата ее нахапался, да дебил выбесил, что яйца к ней подкатить пытался… Короче, нервы у меня ни к черту, походу, внезапно. А еще позавчера мысленно над Корниловым прикалывался. А самого-то ни с хера, на пустом месте бомбить начинает. То подрывает, то рожа в лыбах дебильных расплывается. Ладно, повод и причина были охеренно весомыми. Где-то эдак пятьдесят кэгэ навскидку. Но меня, по всему выходит, этим смехотворным весом та-а-ак придавило, что не вздохнуть, и освобождение возможно исключительно только путем отжимания на руках над данным весом и членом в нем. Хотя позы подойдут любые, лишь бы скорее.

– Тебя, бля, гвоздями там приколотило?! – рыкнул Лёха, уже усевшийся за руль, и до меня дошло, что так и стою перед открытой дверью и пялюсь на Ксюху, а она на меня в ожидании ответа. Хорошо хоть куртка хозяйство прикрывает, а то светил бы ей прямиком в лицо стояком. – Не сводные мы, Ксюха, а оба приемные.

– Да? – Синеглазка моя мигом развернулась к брату. – То есть…

– То есть нашим биологическим производителям мы не вперлись никуда, у Лекса они вон водку больно уважали, она их в могилу и свела, – коротко глянул на меня через плечо брат, и я четко словил в его взгляде вызов. Ну ты га-а-ад! – А моя меня вообще, как кусок мяса собакам выкинула. Но я везучий сроду, в стае сука щенная оказалась. Отбила у других, обогрела и накормила. Так что, у меня есть полное право зваться сукиным приемным сыном, Ксюха.

– Боже… – Наш объект охнула и прижала ладонь ко рту. – Ты же не шутишь таким?

Ах ты поганец! Это, блядь, запрещенный прием! Мы же по умолчанию сто лет уже не пускали в ход свою *баную биографию при съеме телок, хотя такое работало без сбоев и на раз. Это же вроде как удар ниже пояса прямиком в материнский инстинкт для любой бабы с хоть какими-то чувствами. А где материнский инстинкт да еще и жалость, там секс уже только руку протяни. Но это, сука, отстойно же, братан! Увидел, что уходит девочка в мои лапы, и решил даже на жалость придавить не побрезговать?

– Ксюха, мы не ангелочки, конечно, – я влез опять на заднее и тут же навалился на спинку ее сиденья, положив на нее еще и ладони, так чтобы кончики пальцев будто невзначай коснулись ее плеч. – Но такими вещами шутить – совсем скотами надо быть. А хотелось бы верить, что мы тебе такими не показались.

– Я не думала о вас, – она вдруг напряглась и, снова вспыхнув щеками, резко отвернулась от меня к окну. – В смысле, не размышляла о ваших… хм… ваших моральных устоях. Не в моем положении и не с моими намерениями это делать.