Винченцо пришел в себя от того, что чья-то рука совершенно по-хозяйски копалась у него в груди. Он отчетливо чувствовал и собственное сердце, и чужие пальцы, которые обминали это самое сердце. Он осознавал невозможность подобных действий.

И открыл глаза.

– Живой, – над Винченцо склонился барон, который глядел с нескрываемым любопытством. – А он потом бузить не станет?

– Об этом стоило подумать до того, как вы позволили госпоже действовать.

Старик несколько нахмурился.

Его лицо проступало сквозь туман. И выглядело оно столь забавным, что Винченцо едва не рассмеялся, но старик исчез. А вместо него опять барон появился.

Какой из него барон-то?

В груди опять стало щекотно, и Винченцо хотел было потрогать, убедиться, что все его ощущения – лишь игра больного разума, но не сумел пошевелиться. Тело он чувствовал, от мизинца на ногах и старого мозоля между пальцами до самого сердца, которое сейчас мяли и давили.

– Ишь, глазами зыркает, – восхитился мальчишка. – Ица, а и вправду, на кой он нам нужен?

– Маг, – сказала невеста господина барона, которая и сидела на груди Винченцо, запустив в нее руку по самый локоть. И в сочетании с грязным кружевом да бархатом смотрелось это несколько несуразно. – Сильный. Много сил. Хорошо. Надо. Им.

Она вытащила руку и отерла о подол, окончательно убивая драгоценный бархат.

Винченцо закрыл глаза.

Он понятия не имел, что происходит, но осознавал, что ничего-то с происходящим сделать не способен.

Миара.

Мысль обожгла болью.

Он вдруг вспомнил.

Неясную тревогу, что пробилась сквозь усталость. И заставила встать на ноги. И то, как вскочила эта вот… невеста барона, которая сейчас казалась до отвращения невозмутимой, будто это было нормально, совать руки в чужую грудь.

Бег. Вверх по лестнице. Крутые ступени. Страх упасть. И потратить на это падение драгоценные секунды. Понимание, что вот-вот произойдет нечто непоправимое.

Снова бег.

Боль в груди. Колючий воздух. Коридор. Людей. Стражу, что расступилась, не посмев задержать мага.

Дверь.

Дверь была заперта. Но Винченцо вышиб её одним касанием. Только все равно опоздал. Он увидел Дикаря, посеревшего, покрытого кровавым потом.

Вздувшиеся жилы.

Искаженное лицо.

Пальцы, сомкнувшиеся на шее Миары. Он слышал, как эта шея хрустнула, и в тот миг показалось, что сам мир рассыпался на осколки. И он сам, Винченцо из рода Ульграх, что-то кричал.

А что?

Какая разница. Главное, этот крик выпил все силы. И Винченцо рухнул на пол. И умер. А теперь он лежит и смотрит, не испытывая, кажется, ничего, помимо легкого удивления. Разве такое бывает?

– Лежи смирно, – сказал барон и погрозил пальцем. А Винченцо закрыл глаза и подумал, что, наверное, он в самом деле умер или умирает. И возможно, произошло это не здесь и не сейчас, не в замке, а еще там, перед городом магов, на поле, объятом безумием.

Возможно, его задело.

Или сакхемские барабанщицы виноваты. Или сам разум не выдержал напряжения, сочинил историю про поездку, про замок.

Барона.

И эту вот странную страшную девочку, которая пытается что-то сделать с его сердцем.

Пускай.

Мысль о смерти, которая вот-вот наступит, принесла несказанное облегчение. И Винченцо решил, что не станет ей сопротивляться. Он ведь изначально должен был умереть. Еще там, в городе.

Там было столько возможностей, а он не воспользовался ни одной.

– Ему плохо? – заботливо осведомился барон. – Или чего он улыбается?

– Как знать. Возможно, разум его поврежден. Или привиделось чего. Сейчас госпожа закончит, и спросите.

Смерть все не наступала.

А ковыряние в груди доставляло определенные неудобство. От чужих рук там, в теле, было немного щекотно. И совершенно подлым образом захотелось чихнуть.

А еще в туалет.

Но Винченцо держался, подозревая, что ни первое, ни второе в нынешних обстоятельствах неуместно. В конечном итоге, даже если он безумен и все существует исключительно в его воображении, это не повод вести себя недостойно.

Щекотка усилилась.

И желание чихнуть.

И… кажется, еще немного и он все-таки опозорится. Но вот руки убрались. И кто-то сказал:

– Все.

А Винченцо смог сделать вдох. И выдох. И сел в постели.

– И-извините, – он из последних сил сдерживал позорное желание. А потому с поспешностью, совершенно неподобающей человеку серьезному, сполз с кровати.

Останавливать его не стали.

Задавать вопросов тоже.

Благо, ночная ваза была на своем месте. И только запоздало стало слегка стыдно, что свидетелем телесной слабости его стала юная баронесса.

Правда, растрепанная, мрачная, с окровавленными руками, которые она деловито пыталась оттереть остатками некогда роскошной юбки, на баронессу она походила слабо.

Полегчало.

И Винченцо все-таки чихнул.

Потом снова.

Потер нос.

Обернулся и задал вопрос, который давно уже его мучил:

– Что произошло?

– Тоже хотелось бы знать, – проворчал барон, отводя взгляд. Невеста его поскребла нос, оставив на нем темное пятно.

– Дура, – сказала она.

– Полагаю, госпожа имеет в виду, что ваша сестра проявила некую вольность, – пояснил старик, – тем самым спровоцировав господина…

– Дура, – легко согласился Винченцо и шею потер.

Шея болела.

И в груди ныло. Там. Внутри. Будто сердце действительно вырвали.

– Знаешь, что она сделала? – барон нахмурился и как-то вдруг подумалось, что он, возможно, молод, но не настолько, чтобы ему не подчинились.

И вздумайся ему отдать приказ, Винченцо казнят.

– Догадываюсь, – страха по-прежнему не было. – Он был… как бы это выразиться. Пить хочется. Это нормально?

– Я уже не знаю, что тут нормально, – проворчал старик, но подал флягу.

А Винченцо взял.

Это было вновь же, неразумно, брать чужую флягу и пить из нее. В воду, конечно, сложнее подмешать отраву, но все-таки можно.

Но жажда оказалась сильнее страха.

Да и не было.

Совсем не было. А он уже привык бояться. Надо же.

– Его создавали под заказ, – Винченцо вернул опустевшую флягу и сел на кровать. Потрогал грудь. Одежда была рваной и грязной. Кажется, в крови. В его крови. Теперь только выбросить, а лучше бы сжечь, ибо с кровью многое сделать можно.

И постель тоже сжечь.

Потом.

– Я не знаю, для кого. Наставник, думаю, и сам был не в курсе. Но знал лишь, что должен привязать свое создание к заказчику узами особо прочными. Есть такое заклятье. Из запрещенных. В отношении людей. Граждан. Рабы не граждане. Так сейчас считается. Это заклятье создает узы любви, безумной, всепоглощающей.

Барон выругался.

А вот невеста его хмыкнула и ногтем попыталась выковырять грязь из-под другого ногтя. Когда же не вышло, просто сунула палец в рот.

– Тот, кто связан им, становится полностью зависим от своего хозяина. Он живет, дышит, он существует лишь ради хозяина.

Вспомнилось то, чему лучше было не вспоминаться.

И кулаки стиснулись сами собой. Горло перехватило от застарелой ненависти. И боли. Как наново. Как в сердце, это, возвращенное, иглу всадили.

– Привязку производят в несколько этапов. И всякий связан с кровью. Кровь наставнику доставляли, однако заключительный требовал прямого контакта хозяина и его… существа.

Слушали Винченцо превнимательно.

По лицу барона ходили желваки, а вот старик в черном лишь прикрыл глаза, и не понять было, что он думает. И думает ли вовсе.

– Этот этап, его не было?

– Нет. Мой наставник погиб. А тот, кого вы называете Дикарем, сбежал.

– И твоя сестра решила закончить начатое?

– От любого заклятья остается след. Одни истаивают быстро, другие держатся годами, если не сотнями лет. Незавершенный же обряд тоже виден. Магу. Думаю, она решила, что сумеет изменить привязку.