– Выпей и успокойся, – протягиваю ей стакан. – Я не сделаю тебе ничего плохого, обещаю.

Она дрожащими руками тянется к стакану, принимая его. Продолжает всхлипывать, но понемногу успокаивается. Пьёт небольшими глотками, не сводя с меня испуганных зареванных глаз.

– Повторяю вопрос, – терпеливо проговариваю, – Каким образом ты попала в компанию панельниц?

Девчонка шмыгает носом, хлопает влажными ресницами, и, судорожно вздохнув, тихо отвечает:

– Я ш-шла с работы. Обычно хожу напрямую через гаражи, но сегодня… Сегодня был-ло уже темно. С-страшно… – продолжает всхлипывать, снова отпивая воду. – Пошла в об-бход. По Вавилова…

– А по Вавилова, значит, не страшно идти, да? – с сарказмом качаю головой. – Там же самый отмороженный участок.

– Я не знала, – шепчет, виновато потупившись.

Смотрю на раскрасневшееся кукольное лицо, на подрагивающие пухлые губы и просто охреневаю от самого себя. В первый раз я испытываю такие эмоции к женщине. А здесь, млять, не женщина даже. Девчонка ведь совсем. А меня кроет. Ещё хлеще, чем тогда, когда считал её эскортницей.

Даже не хлеще. По-другому совсем. Где-то за рёбрами чувствую какое-то невероятное облегчение, приносящее охренительный кайф, от понимания, что рыжуля не проститутка. Будто всё моё нутро противилось этой мысли, отторгало её, а сейчас, как будто отлегло что-то тяжёлое с грудины. Что-то, что давило так, что аж лёгкие скручивало.

– Так, ладно, – отгоняю подальше сбивающие с толку ощущения. – Дальше что было?

Вскидывает голову и смотрит зашуганно и одичало.

– Если расскажу, вы меня не посадите снова в ту клетку?

Девчонка смотрит с такой отчаянной надеждой, продолжая нервно теребить края плащёвки. И глядя на её испуганное лицо, у меня в груди что-то болезненно сжимается. Так, что хочется бить себя по грудине, до тех пор пока это паршивое чувство не пройдёт.

– Не посажу, – отвечаю почему-то тихо и хрипло. – Обещаю.

Но она всё равно мнётся. Не доверяет мне. То и дело бросает в мою сторону опасливые взгляды исподлобья и, продолжая громко всхлипывать, нервно кусает и без того опухшие от слёз губы. Дрожащими руками осторожно ставит на стол стакан с водой и тут же отскакивает обратно, вжимаясь спиной в диван.

– Эти девушки стояли там, – опустив глаза в пол, начинает надсадно шептать – И в тот момент, когда я шла мимо… Подъехала машина. Ну… с вашими сотрудниками. А потом… – снова всхлипывает, и, поёжившись, обнимает себя за плечи, начиная раскачиваться как маятник. – Потом началась какая-то суматоха… Я даже не сразу поняла, что происходит. Девушки побежали в разные стороны. А те мужчины… полицейские… они… начали хватать всех подряд и зашвыривать в машину. Я оказалась в самом эпицентре… Меня тоже схватили…

На этом повествование обрывается, потому что девчонку снова накрывает истерикой. Опустив лицо к коленям, она прячет его в ладонях и начинает громко рыдать. А я себя в этот момент чувствую просто каким-то немощным говном. Смотрю на неё, и просто, млять, не знаю, что мне делать.

Разрываюсь между желанием схватить её за трясущиеся плечи, встряхнуть, привести в чувства, а потом прижать к себе. И пусть рыдает. Пусть выплачет всё, что накопилось. Пусть всю рубашку мне к чертям затопит, но будет делать это рядом со мной. В мои руках. Потому что сидеть в стороне и молча наблюдать за её страданиями просто, мать твою, невыносимо.

Не сдержавшись, всё же обхватываю её лицо ладонями и, вздёрнув вверх, смотрю в огромные зарёванные глаза.

– Так какого хрена ты молчала? – рявкаю на девчонку. – Почему не сказала, что тебя взяли по ошибке?

– Думаете, меня кто-то слушал? – надсадно вскрикнув, вырывается из моего захвата и отстраняется в самый дальний угол дивана. – Я говорила! Говорила, что вообще мимо шла! Пыталась вырваться! Но один из полицейских сказал, что если я не закрою свой рот, то он меня в него… – осекается на полуслове и снова обхватывает себя за трясущиеся плечи. – Сказал, что сделает это прямо в машине. На глазах у всех остальных.

– Кто? – спрашиваю стальным голосом. – Как выглядел?

– Я имени не знаю, – произносит сдавленно. – Темноволосый. С татуировкой на предплечье.

Фролов, сука. Кадык вырву твари.

Прикрыв глаза, тяжело выдыхаю, пытаясь успокоиться. В груди всё рвёт и клокочет от бешеной ярости, когда я думаю о том, что Аню кто-то трогал.

– Мне стало страшно… – сквозь красную пелену неконтролируемого гнева снова слышу её надсадный шёпот. – Очень… Я подумала, что если буду вести себя тихо и не привлекать внимание, то на утро, когда в отдел придёт начальник, смогу объяснить, что я ни в чём не виновата и оказалась здесь по ошибке… А сейчас, среди ночи, когда в отделении нет никого из посторонних людей… Мне было страшно, понимаете?

Тишину кабинета снова заполняют разрывающие мою нервную систему рыдания, заставляющие меня чувствовать себя беспомощным куском дерьма.

Хочется прижать её к себе. Успокоить, сказать, что больше её никто не обидит. Но на деле я продолжаю сидеть в стороне, молча наблюдая за её истерикой, потому что она меня и так боится… Потому что для неё я последний отмороженный урод, который затащил её в кабинет и, пользуясь служебным положением, хотел изнасиловать.

‌‌ ‌‌‌ ‌ ‌‌ ‌ ‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌ ‌ ‌ ‌‌‍

Глава 5

Прикрыв глаза, делаю пару глубоких вдохов, стараясь утихомирить бурлящий во мне гнев от всего происходящего.

Злюсь в первую очередь на себя. За то, что позволил похоти затуманить рассудок. За то, что повёл себя, как последний урод, и вместо того, чтобы помочь девчонке, напугал её ещё сильнее.

– Аня, послушай меня, – обращаюсь к ней максимально спокойным тоном. – Всё закончилось. Тебя больше никто не обидит.

Услышав мои слова, затихает, замирая неподвижно. Хрупкие плечи перестают трястись, и девчонка поднимает на меня полные надежды глаза.

– Я хочу домой, – шепчет одними губами. – Пожалуйста… Можно мне уйти отсюда?

И у меня в груди всё щемит от её взгляда. Сейчас, смотря на неё, маленькую, хрупкую, зарёванную, я отчётливо осознаю, насколько чужеродно она выглядит здесь. Насколько противоестественно она смотрелась там, в клетке, среди дорожных дешёвок. Ведь я же сразу это заметил. Почему тогда не смог понять, что она не при делах?

– Можно, – киваю, и, подойдя к столу, беру ключи от машины. – Пошли. Отвезу тебя.

– Зачем? – испуганно соскакивает с дивана. – Нет! Не нужно. Я сама.

С круглыми от паники глазами, девчонка начинает пятиться к двери и замирает, уперевшись спиной в ручку. А меня всего передёргивает от её зашуганного вида. От того, что смотрит на меня как жертва на маньяка.

– Аня, – устало выдохнув, делаю осторожный шаг к ней навстречу. – Не говори глупости. Ну как я тебя одну отпущу? Ночь на улице. Опять хочешь куда-нибудь влипнуть?

Но в ответ девчонка лишь остервенело качает головой и сильнее жмётся к двери.

– Не надо, – снова повторяет. – Я сама доберусь. Всё нормально. Только отпустите, пожалуйста. Я хочу отсюда уйти.

Вся эта ситуация настолько чертовски выбешивает, что аж жилы горят и воздух в лёгких становится на десяток градусов выше. И корить мне, млять, некого, кроме себя самого. Потому что это я долбанный слепой кретин у которого в штанах свербит и мозг походу там же находится, раз я мог принять рыжулю за дорожную шкуру.

А теперь она шугается от меня как чёрт от ладана. Хотя сравнение тупое, потому что чёрт – это я. Самый настоящий моральный урод, подонок и насильник в её глазах. Уверен, она думает теперь, что затаскивать в кабинет задержанных шалав для меня обычное дело. И хрен я ей теперь докажу, что это не так. Даже слушать не захочет. Судя по всему, ей даже просто находиться со мной рядом невыносимо. И это, млять, бесит больше всего.

– Либо я сам отвожу тебя домой, либо остаёшься ночевать в моём кабинете, – цежу сквозь зубы, давя девчонку взглядом. – Одна ты ночью по улицам шорохаться не будешь.

После чего распахиваю дверь кабинета и вопросительно смотрю на Аню, ожидая её решения.