— Грядущее знать хочу, — согласилась Зимава.

— Так к Елице сходи, пока не уехала, — как будто совершенно серьёзно посоветовала Оляна. — Кому как не волхве Макоши уметь в колодец судьбы заглядывать.

— Ты ополоумела враз, что ли? — Зимава даже приостановилась. Но та её гнева словно и не поняла, захлопала глазами. — Тебя за такие слова языка бы лишить.

— Тогда тебе к Анисье надо, — обиженно пробурчала женщина. — Коли княжич тебя в посад отпустит.

Зимава слыхала, конечно, об Анисье, известной на весь Велеборск ворожее и ведунье. Но, признаться, её побаивалась. Зато все бабы — и в детинце тоже — говорили, что лучше неё не сыскать. Зимава вздохнула — так нехорошо внутри стало — но деваться некуда.

— С княжичем я поговорю.

Ей бы и самой положено ведать ворожбу. Самую простую могли почти все девицы творить. А уж княгине — и подавно не зазорно. Но, видно, не всем дано. Зимава в себе подобных умений никогда не находила. И поэтому она в тот же день, как появился вновь в детинце Чаян, сказала ему, что нынче в посад отлучится ненадолго. Княжича это, видно, не слишком встревожило: сейчас его мысли занимало совсем другое. И хотелось бы, чтобы это была не Елица.

— Ты только возвращался скорее назад, Зимава, — сказал он напоследок, уже возвращаясь в терем, на пути к которому она его и поймала. — Ещё не хватало за тебя беспокоиться.

И так это проникновенно прозвучало, что всё внутри сладостно замерло. Да укрепилась лишь уверенность, что попытать счастья и попробовать приблизиться к нему насколько возможно, ей просто необходимо.

Как начало смеркаться, Зимава собралась в дальний конец Велеборска вместе с Оляной. Та ворчала, конечно, да указывать ей не могла. Стражники лишь для вида строго спросили, куда это женщины направились, но всё равно отпустили. Напомнили только до закрытия ворот вернуться. Хотел было пойти с Зимавой и Эрвар, да удалось его уговорить остаться. Только лишнее внимание к обычным посадским женщинам привлекать станет — зачем? Поворчал, конечно, варяг, но ослушаться не решился.

Оляна повела княгиню от детинца всё дальше. Туда, где жили уже люди, что откололись от своих племён и родов да пришли искать в городе счастливой доли. Случались, конечно, среди них лихие и не слишком-то честные, но больших бесчинств в Велеборске от них никогда не бывало.

Посадские всё шумели на улицах, никак не торопясь завершать дела. И оттого спокойно было идти, слушая поскрипывание мостовой под ногами, голоса людей и далёкий стук копыт по брёвнам. Уж показалась впереди тёмная громада стены и ближней башни, как Оляна придержала шаг, словно сама вдруг оробела. Дошла до одной из вытянутых на два яруса изб и огляделась: не перепутала ли?

— Ну, пришли? — нетерпеливо подогнала её Зимава.

— Кажется, пришли, — служанка пожала плечами. — Я и сама толком не знаю…

Но она всё же постучала в дверь, за которой явно бурлила обычная жизнь обычного дома. Створка приоткрылась немного, выглянул в широкую щель мужчина, не молодой да и не старый — таких встречается за день порой не один десяток. Увидев двух женщин, похоже, обо всём догадался, но всё же спросил:

— К Анисье?

Зимава только за спину подруги спряталась — а ну как узнают?

— К ней, родимой, — улыбнулась хозяину Оляна. — Примет нас?

Мужик, который назвал себя Мирогой, пожал плечами и открыл дверь поболе, пропуская в дом. И до того показалось внутри тесно после княжеских-то хором, что захотелось тут же уйти. Но это было обманчивое ощущение: изба на самом деле была большой. На многочисленную семью. Детей тут сновало — не сосчитать: Зимава только и успевала уворачиваться от них, пока шла до лестницы, что вела на второй ярус.

— Вот же, ушла уже, — виновато буркнул мужик. — А я и не заметил. Видно, готовится.

И он повёл их обратно. Прошли они через двор в сторону охранной стены. Там, как и положено, в отдалении от дома, среди других таких же соседских срубов, стоял приземистый овин. Мирога заглянул в сенцы и махнул рукой гостьям — проходите. Первой под хлипкую крышу ступила Оляна, а за ней уж и Зимава. Пахло внутри сеном и немного — дымом, в прикопчённых стенах было сумрачно, даже страшно. На небольшом столе горело всего две лучины в слегка ржавом светце. А рядом сидела простоволосая женщина того возраста, когда украшенные зернью колты да узорные перстни снова меняют на простые колечки, как у малых ребятишек. Она подняла взгляд от пряжи, которую сматывала в аккуратные клубки, и тут же отложила своё занятие.

— Ты, значит, княгиня, ко мне холопку присылала?

Зимава и рада была провалиться сейчас в ямник, но пришлось кивнуть.

— Я. Хочу, чтобы ты в грядущее заглянула.

— Что, жить страшно? — Анисья встала и прошла до притулившегося в углу небольшого короба, сложила туда нитки. И ответила сама себе: — Сейчас всем страшно.

— Так от Светоярычей этих не знаешь, чего и ждать, — решила вступить в разговор Оляна. — Они, вроде, пока не буйствуют, а войска своего из-под стен не убирают.

— И не уберут, — отрезала ворожея, теперь доставая из короба какие-то мешочки. — Пока не дадут им то, что им надобно. То, что снова жизнь в них вдохнёт. Сильные они оба, да только судьбой уж больно обиженные, — она взглянула на подругу. — Ты иди, оставь нас с княгиней вдвоём.

Оляна заметно растерялась, но перечить не стала: показалось даже с облегчением вышла из сенцов. Внутри и вовсе всё замерло, когда Зимава осталась с ворожеей одна. Та дождалась, пока стихнут шаги снаружи и жестом поманила к себе.

— Снимай повой и распоясывайся, — велела Анисья. — Силу свою выпускай, без неё не будет толку.

Медленно подходя к столу, на котором стояла широкая чара с водой, Зимава скинула свиту, распоясала рубаху и сняла платок. Всё это ворожея аккуратно сложила в стороне и опустилась за стол, приглашая сесть рядом.

— Что узнать из грядущего хочешь?

— Жива ли буду, с сыном моим всё ли станется хорошо… — Зимава почувствовала вдруг, как подкатывают к глазам слёзы. — И суждено ли замуж снова пойти.

— Ты ж вдовица теперь. Замуж только через семь лет идти можно, — показалось, ворожея удивилась, а то и не одобрила этих слов.

— Семь лет, — Зимава усмехнулась невесело. — Чтобы мужи в мою сторону и вовсе смотреть перестали? А пока я ещё в силе детей родить да взгляд привлечь… Лада простит мне, а Леля поможет.

Так и встал перед глазами Чаян. С бедой он пришёл, сына забрал, да как себя заставить не думать о нём? Как отказаться от жизни, что ещё можно вернуть? Разве может она вдовой, сиротой безмужней теперь домой вернуться? И не попытаться силами своими вернуть Радана?

Анисья вздохнула, покачав головой и сомкнув морщинистые губы, коротко сжала её руку своими сухими узловатыми пальцами, будто поняла горечь, что прозвучала в голосе. Убрала — и в ладони её оказался ловко снятый с пальца перстень. С тихим плеском он упал в полную воды чару и замер на дне, поблескивая. Зимава так и вперилась в него, словно могла и сама что-то увидеть в спокойной прозрачной глади. Анисья склонилась над посудиной, подняла её над столом, обвела ею над головой своей, а после и гостьи, тихо бормоча заговор. Она встала и обошла сенцы, всё так же нараспев произнося слова, к которым и прислушиваться-то не хотелось — страшно. И как будто ещё сумрачнее стало вокруг, хоть и так пара лучин давали совсем уж немного света.

Обойдя клеть от стены до стены, Анисья вернулась за кособокий стол и вновь поставила на него тяжёлую чару. И жуть какая — вода в ней будто бы помутнела, пошла белёсыми разводами. Ворожея заглянула словно в самую её глубину и замерла, беззвучно шевеля губами. И точно тихая капель зазвучала снаружи — хотя откуда бы ей взяться? Ведь с крыш уже сошёл снег. Зимава прислушалась к этому тоненькому звуку, забылась на миг. Моргнула — и натолкнулась на пристальный взгляд Анисьи.

— Ну?

— Смутное у тебя будущее, княгиня, — проговорила та сипло, будто во рту у неё вдруг пересохло. — Пришли Светоярычи, спутали все нити. Пришла волхва — и войлоком их скатала. Замуж ты выйдешь снова и даже дитя родишь. Это я увидела.