Меня убивают её слова. Добивают. На моих плечах уже достаточно грехов, сегодня я взял на себя ещё несколько. Я убил нашего с Энрикой ребёнка. Узнал о том, что Энрика боялась доверять мне и никак не могла решиться на это. Она, действительно, не хотела выходить замуж за меня. Она сбежала, решившись на самоубийство, только бы я понял для себя, кто я такой и чего хочу от этой жизни. Энрика часто говорила мне о том, что я имею право выбирать. Я не верил. Меня научили другому. Есть схема. Есть определённая дорога, которую мне предрекли. Всё. Никто и никогда не учитывал моих желаний. У меня и не было своих желаний, пока я не начал играть чувствами Энрики. Вот тогда я делал то, чего хотел сам, боролся против установок и убивал её изнутри. Я чудовище.

Мне больше не хочется разговаривать. Я всё понял и всё решил для себя.

Сажусь обратно на стул и смотрю на Энрику. Я больше не смогу взглянуть ей в глаза. Больше не смогу позволить себе врать ей. И она никогда не должна узнать правду.

— Отпусти её, Слэйн. Отпусти. Дай ей право выбора. Дай Энрике свободу. Сначала разберись с собой и своими чувствами, со всем, что творится вокруг тебя, а потом уже иди к ней, когда будешь готов. Сейчас ты не готов, да и она тоже. Ты должен отпустить Энрику, и если потом она простит, вернётся и выберет тебя, то это будет честно. Ты всё время заставлял её, вынуждал, приковывал к себе. Попробуй отпустить, Слэйн. Отпусти. Ты не можешь насильно заставить человека принадлежать тебе. Энрика должна сама, без твоих угроз, требований и страха, сделать выбор: хочет она быть с тобой или же свободной жизни с другим человеком. Это ещё одна проверка чувств. И твоих, и её. Я никогда не смогу полюбить тебя, Слэйн. Ты для меня чужой человек. Но ты можешь найти своё счастье с Энрикой, если только позволишь ей самой решить за себя. Иначе ты всё убьёшь. Прости меня за то, что я была плохой матерью. Я была никем для тебя, но ничего не могу исправить в прошлом и не смогу относиться к тебе иначе в будущем. А вот Энрика может. Не вынуждай её идти по моим стопам. Вспомни, как одиноко тебе было в детстве. Неужели, ты хочешь, чтобы она относилась так же к вашим детям, как я к тебе? Не нужно. Жестокости нет места в любви. Прости.

Дверь у меня за спиной тихо закрывается. Я сцепляю зубы и дёргаю головой.

Отпустить? Ни черта. Энрика моя. Она принадлежит мне. Она только со мной должна быть. Никто не знает о том, что знаю я. Даже Энрика никогда не будет догадываться о моих тайнах, которые я унесу с собой в могилу.

Нет. Я не отпущу её. Не отпущу.

Мне рвёт на части из-за злости на эту суку, которая всегда издевалась надо мной. Сколько раз я слышал о том, что Лиам лучше, а я ничтожество. Ублюдок. Порой даже казалось, что это моё имя. И теперь она приходит, говорит мне о том, что из-за неё и её каких-то мыслей Энрика едва не погибла, потеряла нашего ребёнка, сломала меня, извела, и ещё требует добровольно оставить женщину, которую я люблю? А не пойти бы ей на хрен.

Выхожу за дверь палаты и делаю знак своей охране никого туда не впускать.

— Какого чёрта ты здесь забыл? — шиплю я. Каван криво усмехается и цокает.

— Я твой друг, Слэйн. И я здесь для того, чтобы поддержать тебя. Как вижу, группы поддержки у тебя вовсе нет. — Он указывает рукой на пустой коридор. Никто из них не пришёл сюда, кроме Сальмы. Никто. Все они попрятались. Суки.

— Мне не нужна группа поддержки. Я в порядке, — сухо отвечаю, поправляя грязный, помятый, сырой и вонючий чёрный фрак.

— Ага. Вижу. Так что случилось на самом деле? Говорят, что невеста Слэйна Нолана решила покончить с собой. По крайней мере, это то, что я слышал.

— Кто-нибудь уже занялся прессой и этим дерьмом о ней?

— Я отдал приказ. Занимаются. И всё же, Слэйн, что случилось?

— Дерьмо.

— Это не новость.

— Что ты хочешь от меня, Каван? Энрика поверила Сальме и вбила себе в голову, что если прыгнет в чёртово море, то докажет мои чувства к ней, — ловлю серьёзный взгляд друга. — И ты туда же? — издаю стон и запускаю пальцы в слипшиеся от соли волосы. — Ты-то куда лезешь? Это твоя идея?

— Я просто слушаю тебя, — отвечает, передёргивая плечами Каван. Я бы ему врезал сейчас, но он и так побитый мной же, и у него перемотана голова.

— Ладно, вероятно, я считаю, что кардинальные времена требуют кардинальных мер, но я не предполагал, что Энрика решится на подобное. Я думал, что она придумает что-то другое, к примеру, убежит в лес, и тебе придётся её спасать. А там она докажет тебе, что ты любишь её. Брось, Слэйн, я первый понял, что ты влюбился, и хотел только помочь. Но я и понятия не имел о том, что Энрика сбросится со скалы. Да ещё и в море с жутким течением. Об этом же все знают. В том месте всегда сильное течение, поэтому там стоит церковь. Это история.

— Энрика не знала истории побережья. Она, вообще, не думала головой. Она думала задницей.

— Сердцем. Учись теперь называть всё своими именами, Слэйн. Энрика доверилась сердцу. Разве у неё ничего не получилось?

Задумчиво смотрю на Кавана. Мы многое прошли вместе. Плохое. Мы проходили через плохое и выжили. Он единственный, кому я верил.

— Скажи, я плохо поступил с ней?

— Прости? — удивляется друг.

— Я имею в виду, что заставил её выйти за меня замуж, обманул насчёт контрацепции, держал всегда рядом с собой, давил на неё, опаивал наркотиками ради секса с ней. Это плохо?

— Это дерьмово, но для тебя нормально.

— Я не спрашиваю про себя. Я про людей спрашиваю. Про тебя, к примеру. Что бы ты сделал на моём месте?

— Так, ты что, просишь моего совета? Правда? Ты?

— Каван, мать твою, не зли меня. У тебя ещё есть целые кости, я и их переломаю, — рычу я.

— Ладно-ладно, хорошо. Я ничего не могу тебе советовать, потому что не знаю, как бы сам поступил, будь я на твоём месте, Слэйн. Но ты не я. Ты другой.

— Говори, — требую я.

Он шумно вздыхает и садится на диван, стоящий рядом с палатой.

— Признался бы в том, что я ублюдок и не верю в то, что меня можно любить. Нет, даже не так. Я знаю, что меня не за что любить. Просто не заслуживаю любви, потому что я убийца. У меня нет души, а так хотелось бы, чтобы кто-нибудь показал мне, что я не прав. Да, я боролся с собой, причинял боль, потому что страшно узнавать что-то новое и делать ошибки. Я бы сказал, что не могу заставить её любить меня и быть со мной, рожать мне детей, только потому, что я так хочу. Это она сама должна решить. Она, а не я. Она должна хотеть любить меня, иначе остальное это насилие. Я жестокий ублюдок, но только рядом с ней узнал, что такое нежность, ласка, любовь и каково это — быть любимым и защищённым.

Я же говорил, что он принц. Каван хоть и выглядит устрашающе, сурово, может быть жестоким, всегда работает на подхвате, и у него тоже много грехов, но остаётся принцем, о котором мечтает каждая женщина. А я внешне красив, обманчив и хитёр, всегда был чудовищем. Даже сейчас, услышав его признание, меня тошнит и раздражает, что всё так… легко для них. Отпустить. Отпустить и не возвращаться. Я не в силах отпустить Энрику. Она моя! Моя!

Я помню каждое её слово. Выучил их наизусть. Вызубрил, чтобы смеяться над её наивностью внутри. Но теперь смеяться мне не хочется. Сейчас я не понимаю того, что чувствую. Мне до сих пор больно, но эта боль ноющая, скулящая и воющая. Она не рвёт меня на части, не ломает мои кости. Она просто есть. Я не знаю, как расшифровать эти ощущения. Я с ними не знаком.

Я убил нашего ребёнка. Я плохой, но должен поступить правильно хотя бы раз в жизни.

— Слэйн?

— Я хочу, чтобы ты исчез, — говорю ему.

— Что?

— Исчез из жизни Энрики. Исчезни. Дай приказ всей семье собирать свои вещи. Они уезжают. Немедленно.

— Слэйн, что ты задумал? — хмурясь, спрашивает Каван.

Выпрямляюсь и бросаю взгляд на дверь в палату Энрики. Я принял решение для себя и для неё. Оно правильное. Точнее, оно чуждо мне, поэтому я сделал вывод, что для других людей будет приемлемым. Я отличаюсь от многих. Я противоположность Энрики. И если я выберу хорошее, по моему мнению, для себя, то это будет плохое для неё. Но если изменю алгоритм, то Энрика больше не будет страдать.