– Тварь… – прошипел вдруг Горджелин, лицо напряглось, резко пролегли морщины, разом прибавляя годов. – Что ж это за бестия? И откуда только взялась?..

Простёртая над грудью мирно спящей Сааты рука мага дрогнула, он тяжело дышал. Лидаэль осторожно стёрла пот у него со лба. Стёрла – и удивилась собственному порыву. Не она ли во времена óна выбежала из врат Снежного Замка, поклявшись ненавидеть этого человека (впрочем, человека ли?) всю оставшуюся жизнь?..

«Но ведь и ты – не человек… – мягко шепнул неслышимый другими голос. – Наполовину – эльф, наполовину… кто?»

…Тварь Горджелин наружу не вытаскивал, сказал – невозможно. Призрачная бестия, дух болезней и немощей, когда-то, очень-очень давно, бывшая… кем-то куда более могущественным.

Правда, мрачнел Снежный Маг при этом всё больше и больше.

Тихая, уютная горница всё больше наполнялась тьмой, да не уютной ночной, когда отдыхаешь и к тебе приходит мягкий сон, – но ледяной, колючей, злобной. Замигали, заколебались, задрожали язычки пламени в масляных лампах; по углам сгустился непроглядный мрак. Лидаэль сжала кулачки – что-то копилось здесь, стягивалось, сползалось, сочилось сквозь незримые щели; Аратарн подобрался тоже, развернулся, напряжённо глядя в дальний угол, где тьма разлеглась невиданным чудищем.

– Дочь! Звезду! Ты – сжечь!

Снежный Маг выкрикнул эти четыре слова, не оборачиваясь, но его прекрасно поняли: Лидаэль широко размахнулась, закружилась, будто в танце, тонкие пальцы оставляли за собой росчерки зеленоватого прозрачного пламени; огненные линии ложились на пол, точно живые, сами сплетались в сложную магическую фигуру.

Аратарн, напротив, ссутулился, широко расставил ноги, поднял сжатые кулаки – словно перед рукопашной. От правого локтя его прокатилась к запястью и пальцам одинокая алая искорка, за ней другая, третья…

– Ап! – выкрикнул Равнодушный; правда, страсть в его голосе не оставила от прозвища и камня на камне.

Руки его взметнулись, тело Сааты содрогнулось, над ним, словно рыба на нересте, вскинулось что-то иссиня-чёрное, продолговатое, извивающееся; мокро шлёпнулось на пол, во все стороны полетели тёмные брызги, они натыкались на незримые стены, сотворённые звездой Лидаэли, испарялись со злым шипением.

– Бей! – рявкнул Горджелин, но Аратарн его опередил.

Он ударил, словно и впрямь в кулачном бою. Рука его по самый локоть оделась мрачным багровым пламенем, грянула прямо в бьющуюся тьму, дробя её на мелкие ошмётки, тотчас же вспыхнувшие. Аратарн дёрнулся, словно его самого обожгло или укусило, однако огненная его длань буквально вбилась в самый центр магической фигуры, огонь волнами тёк с его плоти, пожирая остатки тёмной твари.

Саата вздрогнула ещё раз и зашевелилась, слегка застонала.

– Уф, всё, – выдохнул Снежный Маг. Лицо его блестело от пота. – Не могу поверить… откуда такая бестия?.. Или это случайно всё?..

И Лидаэль, и Аратарн тоже тяжело дышали – совершенно несоразмерно, казалось бы, потраченным усилиям.

– Древняя тварь… но усохшая… – пробормотал сын Губителя. – Я почувствовал, пока горела…

Горджелин устало кивнул.

– Ты бы с ней один не справился, – сказал без обиняков. – Вырвалась бы, и тогда…

– Вырвалась бы, – согласился парень. – В долгу я перед тобой, почтенный.

Маг усмехнулся со странным выражением, словно удивляясь сам себе.

– Вот в прежние времена я б тебя в дело бы запряг, долг бы заставил отрабатывать. Выгоду б свою искал… – Он потряс головой, брезгливо хмыкнул. – Но – про то говорить нечего. С матерью твоей теперь всё хорошо будет. Ты спросишь, откуда тварь эта взялась? Верно, я и сам себя спрашиваю. Вот боюсь, приятель, что твои лекарские ухватки-прихватки тут сказались.

– Это как? – оторопел Аратарн.

– Да вот так. Ты ж мать лечил? Лечил. Сколько ей по людскому счёту лет? Древней старухой должна быть, сгорбленной да беззубой. А я что вижу? Ну да, не молодушка. Но уж никак и не карга, век свой отжившая. Признавайся, лечил ведь её?

– Лечил, – сознался парень. – Как мог, так и лечил. Поддерживал. Защищал.

– Вот и приползло это нечто. Голодное, пустое, злое. Обереги ты сильные ставил, хвалю. Потому только и дотянула мать твоя, не выжрали её изнутри. Но оберег оберегом, а все пути-дорожки перекрыть у тебя не получилось. Это как частокол, знаешь, – крупного зверя удержит, а змея или крыса пролезут.

– Спасибо тебе, почтенный, – Аратарн поклонился. – Долг свой понимаю. Досмотрю вот, чтобы с матерью всё хорошо было б, – и весь твой.

– Весь мой, хм… Ладно, помогу и ещё раз. Условно говоря, частокол твой обновим и сети-капканы развесим-расставим, чтобы никакая бы тварь уже не проползла.

…Лидаэль молча наблюдала за отцом. Да, изменился, очень. Пропал тот холодный щёголь, сгинул без следа. Постарел. А главное…

Но тут Горджелин заговорил о том, что им надо всем троим сделать с «частоколом, сетями и капканами», и Лидаэль вся обратилась в слух.

Хутор они покинули только на четвёртый день. «Делать, так уж делать», – повторял Горджелин, и не успокоился, пока Саату и впрямь не окружила настоящая магическая стена, но скрытая, спрятанная от взоров – и людских, и нелюдских.

– Всё с ней хорошо будет, с матерью твоей, – успокаивал Аратарна Снежный Маг. – Не вдруг после такого глаза-то откроешь. Спать ей надо, силы набирать. Но ты сам судить можешь – гляди, гляди в оба!

Аратарн глядел. И точно, в матери больше не ощущалось этой злой и пустой черноты, она дремала, покойно и бестревожно.

– Идём, Аратарн, идём. Всё время, что могли, мы тут уже потратили. Волчьи времена подступают, быстрее колёса закрутились, быстрее, чем я ожидал…

– Что закрутилось? Какие колёса? Не темни, почтенный!

Горджелин с досадой покосился на недальние острые гребни гор – там, за ними лежал Эльфран, прекрасный, пугающий и загадочный.

– Когда тварь эту жгли – далеко эхо раскатилось. Раскатилось да обратно вернулось. Принесло… всякое-разное.

– Откуда принесло? – Лидаэль застыла у борта плоскодонной баржи, на которой они спускались по Эгеру обратно в Гален. – Из Южного Хьёрварда?

– Из-за неба, – сварливо отрезал Равнодушный. – Неужто не понятно? Стал бы я из-за чего-то здешнего шум поднимать!

– А что за небом? – не унималась Лидаэль.

– Да если б знать! – Горджелина явно раздражало собственное незнание. – Во-первых, из такой дали отзвуки никогда не доносились. Во-вторых, и отзвук-то пришёл странный, словно… – он прищёлкнул пальцами, – словно от ледяной стены.

– Откуда там ледяные стены? – недоумевала его дочь.

– Нет в Межреальности никаких стен, – отрезал маг. – Ни ледяных, никаких.

– Тогда от чего же отражалось?

– Тьфу на тебя, – разозлился Горджелин. – Ну что за неразумная девица! В том-то и дело, что ничего отражаться не должно было – однако отразилось. Теперь ясно? Что-то возникло там, за небом, чего никак там быть не должно – это понятно?

– Понятно, понятно, – буркнула «неразумная девица». – Но какое это имеет отношение к нам? К Проклятию Эльфрана?

– Никакого, – признался Снежный Маг. – Пока, во всяком случае, никакого. Но я уже привык, дочь, не доверять подобным случайностям. Ни разу ещё не выходило так, что они оказывались и в самом деле случайны.

– Чего зря ветер сетью ловить, – проворчал молчавший до того Аратарн. – Как отыщем то, что должны отыскать, так и поймём – случайно, не случайно…

Ему никто не ответил. Лидаэль обиженно дёрнула плечиком – тоже мне, какая она «неразумная девица», если прожила уже полный срок обычной человеческой жизни, внешне, правда, оставаясь и впрямь «девицей»?

Снежный Маг тоже промолчал. Смотрел то в серое небо, то на серую воду, прищуривал то правый глаз, то левый; а потом заявил, что в Галене им придётся немного задержаться, пока он, Горджелин, не достанет всё потребное «в связи с открывшимися новыми обстоятельствами».

И действительно, по прибытии в город Равнодушный куда-то исчез, оставив дочь с Аратарном дожидаться его возвращения.