– И как она погибла?

– А хрен ее знает! – прищурилась Марья Петровна. А потом с пугающим равнодушием предположила: – Наверное, утопил кто. Тут такие страсти кипели!

– То есть тела не нашли? – понял Марк.

И Марье Петровне пришлось подтвердить: не нашли. Так же нехотя она рассказала и о компании заезжих туристов-пьяниц, которые устроили в лесу пикник, и больше их никто не видел. История сопровождалась излюбленной присказкой: мол, ничего странного, туда им и дорога, и вообще, может, парни с девчонками просто тихонько уехали восвояси.

Марк понял, что его собеседница – обычная кумушка, охочая до художественного словесного бисероплетения, банальная сплетница. И если Марья Петровна и в самом деле обиделась на скандального журналиста, то только потому, что тот ее имя не упомянул в статье. Сплетницы такого типа иногда оказываются очень тщеславными. Он понимал, что самым лучшим решением было бы сейчас с ней распрощаться, отвезти Вику на живописный берег реки, съесть привезенные сэндвичи, выпить красное вино, вернуться домой и приступить к плану по скоропалительному выдворению надоевшей подруги из своей жизни. Но что-то мешало ему уйти. Нет, не объективная причина, а скорее некое шестое чувство.

Не прошло и пяти минут, как выяснилось, что оно не подвело.

– Раздули непонятно что из бытовухи… – привычно бубнила Марья Петровна. – Да у нас половина деревни с ума сходит. Видимо, гордиться больше нечем, вот и придумали, что живут в опасном месте. Такое рассказывают – уши вянут!

– И что же?

– Их, конечно, тоже понять можно… Вон у Нинки, лесниковой жены, вообще крыша съехала, после того как муж заблудился. Говорит, он, мертвый, к ней приходит по ночам. В окно скребется, домой просится, а у самого нет одной руки. Висит пустой рукав окровавленный. Ну, так Нинка выпивать стала, небось белая горячка у ней. Или Фрося, второй дом с того края. Всегда ее блаженной считали, не от мира сего. Она по картам гадала, травки собирала. Безобидная сумасшедшая. А как Нинкины бредни услыхала, обрадовалась. Как же, нашла подружку-единомышленницу! Говорит: я тоже мертвых видела, и не один раз. Не только лесника, многих. Мол, другие тоже видели, только боятся признаться. И вообще, говорит, нехорошие здесь места… Или вот Ангелина, москвичка… Не видели ее? Такая фу-ты ну-ты, темноволосая, в халате. Ходит тут, ногами сверкает. А самой уже лет-то!

– В халате? – оживился Марк. – С пионами? Красивая такая?

– Как корова сивая, – буркнула Марья Петровна, молниеносным жестом поправив химические кудряшки. – Чего ж в ней хорошего? Кожа да кости!

– Так что с ней случилось? – перебил он. – Да, мы ее встретили. Она девочку искала, Дашу.

– Девка у нее та еще! – сжала губы Марья Петровна. – Двенадцать лет, а смотрит как взрослая. И непонятно, что на уме. Ушла утром гулять, а Линка истерику устроила: пропала, мол, дочка, милицию мне, службу спасения! Мы с участковым нашим только пальцем у виска покрутили… Хотя от Ангелины и не того можно ожидать. По ней сразу видно, что немножечко того…

– А в каком доме она живет?

– А что? – подозрительно прищурилась Марья Петровна. – Она не хозяйка, снимает на лето. Если хотите остаться, давайте ко мне. Отдельная комната, печка. Душ, правда на улице, но сейчас же жара.

– А что… – задумался вдруг Марк, посмотрев на часы. – Уже половина седьмого… Мы могли бы докупить вина… Мы пикник хотели устроить.

– Я вам домашнего вина продам, земляничного, – оживилась Марья Петровна. – Вы не пожалеете. И место вам покажу, где можно огонь развести. Чистое поле, кругом ни души, звезды над головой, река рядом, лес!

– Ладно, – решился Марк, – готовьте комнату. Я пойду за своей девушкой.

1918 год. Петроград

К холодам у Хунсага и Митеньки появился дом – они нашли пустующий флигелек в относительно спокойном районе Петрограда, куда почти не добиралась сошедшая с ума от ощущения собственного величия матросня и прочая мутноглазая шваль. Митенька почему-то боялся спросить, как именно Хунсагу удалось выследить такое уютное и почти теплое (во флигельке стояла печка и даже имелся некоторый запас дров, что считалось почти роскошью) место.

Однажды утром, еще осенью, когда они ютились во дворе, на одеялах, Хунсаг оставил его одного, уйдя со словами:

– Холодает, нам пора переезжать. И я должен найти жилье, где мы пересидим ближайшие месяцы. И где ты встретишь весну.

– Я? – насторожился Митя. – Я один?

– Да, – спокойно подтвердил его наставник. – Потому что к весне меня уже не будет. Ты должен уже сейчас все время об этом помнить. И учиться выживать без меня.

Мите стало страшно – пожалуй, даже страшнее, чем в те дни, когда умирала его мать. Все последние недели Хунсаг был его защитником, талисманом. Он будто взял юношу под свое мягкое крыло и опекал, требуя взамен лишь послушания. Да ему и требовать не надо было – все его задания Митенька выполнял с восторгом человека, предвкушающего чудо. Мальчик чувствовал себя учеником чародея.

Хунсаг научил его правильно дышать и тратить на засыпание меньше минуты и спать крепко (когда живешь на улице, очень важно высыпаться хорошо, иначе быстро потеряешь точку опоры и тебя сожрут). Часами они медитировали. Сначала Мите было скучно – от неподвижного сидения в одной позе затекали ноги, в голову лезли обрывки посторонних мыслей, хотелось размяться, сделать что-нибудь, закричать от раздражения. Но постепенно юноша научился входить в то особенное состояние, когда ничто не важно, кроме собственного тела. Он чувствовал, как бьется его сердце, чувствовал, как по венам и артериям текут реки крови, как воздух медленно наполняет расширяющиеся легкие. В те дни Митя впервые задумался о том, насколько совершенен человеческий организм, насколько все в нем взаимосвязано. И понял, почему Хунсаг называет тело человека храмом. А поэтому стал по-другому смотреть на людей, которые ежедневно и буднично оскверняли свой храм – вдыхали щекочущий нос табак, а то и кокаин, вливали в глотку литры огненной воды, закусывая пережаренным мясом.

– О мясе ты должен забыть, – строго сказал ему Хунсаг в самый же первый день, что они провели вместе. – Тот, кто ест грубую пищу, никогда не сможет подняться выше собственного сознания.

Еще Хунсаг учил мальчика выдерживать чужой взгляд, что давалось нежному Митеньке особенно трудно.

– Представь: я – пьяный солдат, который хочет отнять у тебя последнее… – С этими словами наставник надвигался на него, и Митя по инерции сконфуженно пятился. – Нет-нет, ты не отступать должен, а посмотреть на меня так, чтобы я сразу понял: если нарушу твои границы – умру.

Митенька честно тренировался, каждый день. Он подобрал где-то кусок угля, нарисовал на стене кособокую рожицу и смотрел на нее часами, стараясь, чтобы из глаз его струилась сама Тьма.

– Вера и намерение, – говорил Хунсаг, – невозможны без воли. Большинство из нас ломаются не на вере, а именно на воле. Воля – первооснова магии, хоть и не единственная ее составляющая. Коктейль «воля + интеллект» могут мир перевернуть. Я сделал одно странное наблюдение: среди людей, воля которых имеет весомую силу, мало интеллектуалов. Большинство известных мне интеллектуалов не могут преодолеть первый круг воли – круг еды. Даже не то чтобы не могут, просто не видят в этом смысла. Некоторые к самой категории воли относятся с необъяснимым снобизмом – наверное, в их картине мира совместимость интеллекта и воли – тоже редкое явление. Даже хрестоматийное схематичное разделение человека на «телесное» и «духовное» видится мне актом протеста интеллекта против воли. Играя одной волей, без включения интеллекта, можно обустроить себе уютный мирок – и это будет образцовое мещанское счастье. Интеллект тоже прекрасно существует вне воли – красиво рефлексирует, создает альтернативные миры, привлекает поклонников и слушателей. Первый круг воли – можно сказать, вступительный экзамен, – это тело. Тело необходимо поддерживать здоровой пищей и гармонично развивать. Оно должно быть гибким и послушным. Если взрослый человек не может даже подняться по лестнице без одышки, ни о какой магии намерения не может идти и речи. Если человек даже не умеет плавать, не способен обойтись день без пищи, не может сделать кувырок назад, встать на мостик, соединить руки за спиной, быстро освоить какие-то танцевальные движения, то ему следует отложить в сторону литературу о духовном поиске и заняться собой. Необходимо научиться слушать себя, управлять собою, воспринимать себя как часть целого, вводить себя в то или иное состояние. То есть освоить первый уровень, который почти в любом деле оказывается самым трудным и скучным.