— Может, мне стоит тебе помочь? — механически прозвучало из колонки.

— Обойдусь. — Забрав у Эрты клизму, Рид скрылся в туалете.

Мозг упрямо отвергал ситуацию. Проще было представить, что это сон, иллюзия, чья-то больная фантазия, и всё происходит с кем-то другим. Может, нет никакой комнаты, нет никакого Тина и его недоломанной куклы, а картинку вокруг построило сознание (или подсознание). Может, во время захвата пуля Кастильо всё-таки пробила бронежилет, но не убила, а ранила, и сейчас тело лежит в коме на больничной койке, подключенное к аппаратам, и проецирует странные образы, сотканные из обрывков воспоминаний. И плевать, что ощущения боли, возбуждения, прикосновений такие реальные, мало ли, что происходит в мозгу и насколько сильно он верит в собственные кошмары. Для воссоздания комнаты, например, взята память о складе Голдберри, просто эта память немного приукрашена, именно поэтому ремонт свежий. Голос взят от Ричарда, который, нервничая, иногда срывался на статику, отсюда же эти странные вопросы и беспричинное подобие заботы. Эрта — собирательный образ, состоящий из прототипа, который вечно под боком у Камски, а дыра в голове, потому что Коннор пристрелил одну из Хлой, когда искал «Иерихон». Андерсон в тот день так красочно описывал случившееся в доме создателя андроидов, что додумать картинку не составило труда. Вот и всё, так просто и понятно. Понятно же?

— Гэвин, ты там утонул? — послышался из-за двери приглушённый голос, идущий из колонки.

«Лучше бы, наверное, утонул», — мелькнула мысль и почти сразу растворилась.

Цепь шумно волочилась по полу, когда Гэвин вернулся в комнату и, не смотря в сторону Эрты и голосового передатчика, сел на край кровати. Шарк, шарк, шарк — Эрта приблизилась, держа в руках шприц, наполненный прозрачной дрянью. Нога зачесалась ещё до того, как игла проткнула кожу, самовнушение играло злую шутку, но Рид и без того знал, что чесаться будет в любом случае. Пара секунд, пока наркотик вводился в мышцу, и лёгкая эйфория довольно быстро заволокла туманом мысли. Какой же мощный состав, по вене, скорее всего, было бы ещё хуже. Губы пересохли, и Гэвин сделал несколько глотков воды, борясь с глупой улыбкой. Член дёрнулся, постепенно наливаясь кровью, взгляд поплыл, расфокусировался, вылавливая из окружения отдельные фрагменты: вон штукатурка на потолке слегка отличалась по цвету в том месте, где прятали провода от видеокамеры; вон царапины на полу, где, предположительно, двигали мебель; мелкие крошки в щелях паркета — пыль или песок, который плохо вымыла Эрта. А потом щелчок дверного замка, и взгляд переместился на вошедшего мужчину.

Лет сорок-сорок пять, высокий, в теле, брюнет, квадратное лицо, такой же квадратный подбородок, выдвинутый слегка вперёд (кажется, такой называли волевым, но Гэвин не был уверен в правильности мысли), глаза — сердце пропустило удар — серые. Хотя нет, показалось, голубые, просто очень светлые. И ухмылка на губах пошлая, мерзкая, взгляд такой, словно товар в магазине оценивал, а не на человека смотрел. «Ты ведь и так для него просто товар», — возникло в голове.

— В жизни ты даже лучше, чем на фото, — прозвучал грубый бас.

Не зная, стоит ли вообще реагировать на комментарий, Гэвин продолжал молчать. Меньше открываешь рот, меньше шансов ляпнуть херню, за которую потом придётся расплачиваться.

— Молчишь, сучонок? Надеюсь, сосёшь ты лучше, чем поддерживаешь диалог, — паскудная усмешка на тонких губах и звякнувшая пряжка ремня, пока расстёгивал джинсы. — На колени, покажи, что умеешь.

Звон цепи, когда встал и приблизился к человеку, стук колен о паркет и попытка собрать хоть немного слюны в пересохшем рту. Стоило приспустить чужие джинсы и трусы, как в нос ударил специфический запах. Омерзительно. У фаллосов, которые пришлось обсасывать во время тренировок с Тином, не было никакого аромата, лишь лёгкий привкус силикона, который выветрился после нескольких использований. С людьми было иначе, у человека был вкус, запах, лобковые волосы, которые попадали в рот и проталкивались в горло, раздражая его. Абстрагироваться от хождения хуя во рту и глотке не выходило, от чужого пыхтения и комментариев — тоже. Если бы не наркотик, у Гэвина бы точно не встал, слишком противен был человек.

— На меня смотри, шлюха, — раздалось сверху, и Рид через силу поднял взгляд.

Член с хлюпаньем выскользнул изо рта, и мужик, довольно сипя, провёл головкой по губам, а следом, вцепившись в волосы, засадил до упора. Нос уткнулся в курчавый лобок, широкая ладонь надавила на затылок с такой силой, что не увернёшься, дыхание спёрло, и Гэвин поперхнулся, чудом сдерживая рвоту.

— Хорошая девочка, — очередной похабный комментарий и следом одобряющее похлопывание по щеке, когда мужик вышел и позволил отдышаться. Урод порнухи пересмотрел, не иначе, ведь где ещё можно было нахватать в лексикон такого говна. — Сучонок хочет, чтобы ему вставили?

Ступня в ботинке неприятно надавила на член, и Гэвин зашипел сквозь стиснутые зубы. Наступит сильнее, и стояк пройдёт даже под действием наркоты.

— Отвечай, шлюха! — Унизительная пощёчина опалила кожу, а по ощущениям разбила что-то хрупкое внутри.

— Да, — выдавил, переступая через гниющий труп растоптанной гордости, — хочу.

Не хотел даже близко, в мозгу от возбуждения остались жалкие крохи, которые держались только из-за введённой дряни. Полное психологическое отторжение происходящего, и никакая физиология и крепкий стояк не могли на это повлиять. Лучше дальше стонать под андроидом, чьего лица даже не видел, принимать в себя его пальцы, игрушки, подставлять зад, рот, толкаться в кулак, только не проходить через это. Тёмный сгусток в груди крепнул, набухал, разрастался глубже, въедаясь в лёгкие, сердце, с нервными импульсами тянулся к мозгу, вскипая чем-то яростным, агрессивным, но при этом нестерпимо болезненным. Новая трещина прорезала дамбу, блокирующую эмоции, когда встал на кровати и по приказу развёл в сторону ягодицы. Следом больше трещин, только мельче, пока грубыми толчками мужик проникал в дырку и ходил, словно поршень. Закушенное одеяло, лишь бы сдержать ругательства на убогие попытки этого урода подрочить. Тот не пытался сделать приятно, а лишь забавлялся реакцией, не собираясь доводить до финала. Вязкая вонючая слизь на лице, когда вынудил повернуться и кончил, пачкая щёки, глаза, волосы.

— Грязная потаскуха, подрочи себе. — Шлепок по стволу, и Гэвин на автомате обхватил чудом не упавший член. — На меня смотри, мразь.

Сперма неприятно склеила веки, пальцами удалось протереть лишь один глаз, но из-за слипшихся ресниц чужое лицо размылось. Может, оно и к лучшему, Гэвин не хотел его запоминать, предпочёл ограничиться набором характеристик для создания фоторобота. Без удовольствия двигал рукой, пока урод одевался и бесконечно извергал из себя словесное дерьмо; несколько фрикций сделал по инерции, когда мужик уже вышел за дверь. Но с щелчком замка волной цунами обрушилось понимание случившегося, дамба обвалилась, сдаваясь под напором эмоций, и Гэвин раненым зверем взвыл в потолок. Из глаз потекло тёплое, полилось каким-то безумным потоком, пока болезненно кривил губы и кричал, избивая матрас. Забыть, забыть, забыть! Хотелось удалить из памяти чужой запах, вкус, но не выходило стереть даже сперму с лица — ладони только сильнее размазывали семя. Из горла рвался не крик — рёв — неконтролируемый, громкий, знаменующий начало истерики.

— Гэвин! — испуганный голос смесью статики и мужской озвучки послышался над головой, но мозг не воспринял, не осознал. А потом укол в бедро, и блаженная темнота распахнула свои объятия, встречая измученного человека. Взволнованные интонации и осторожные касания потонули в черноте.

Первым вернулось уютное ощущение тепла, потом к нему прибавилась лёгкая тошнота и головокружение, которое ощущалось даже в чёрной маске, следом добавилась пульсация в анусе и горле. Гэвин бесцельно двинул головой, отбрасывая остатки сна, и попытался встать, но от слабости одна рука соскользнула, а вторая — прикованная — даже не сдвинулась.