Мысли туманом стелились в голове, к влажной коже липла простынь, а чужая ласка дрожью предвкушения отзывалась в теле, посылая мощные сигналы в центр удовольствия. Касание скользкого языка к шее, осторожный укус на груди, зажатые в сильных пальцах соски и постоянное трение внизу, когда андроид плавно двигался, имитируя фрикции. Слепота в разы обостряла чувствительность, хотя та, казалось, и без того была выкручена до предела действием химической дряни в крови. От невозможности угадать, где в следующий раз андроид потрёт, оцарапает или прикусит, мозг плавился, вытекая через уши.
Движение вверх, вниз, снова вверх, будто уже начал трахать, хотя внутри не было даже пальцев; пуговицы — всё-таки на андроиде была рубашка — приятно оцарапали живот и грудь. Позорный громкий стон, следом ещё и ещё, почти срываясь на скулёж. Вцепился в спинку кровати так, что не разжать кулаков, голова запрокинута, открывая не в меру чувствительную шею, на которой даже колыхания воздуха ощущались чувственными прикосновениями. В голове пульсировала единственная мысль — кончить, быстрее, вот прямо сейчас — и не получалось собрать себя в кучу, чтобы бороться с этим состоянием.
— Хочешь кончить, Гэвин? — электронный голос звучал не в ушах, а прямо в сознании.
Не отвечать, не реагировать. Молчи, молчи, молчи!
— Ты будешь кончать, только если тебе разрешат, — андроид не пытался напугать, он обещал, — только если тебе позволят.
Влажные пальцы прохладой прошлись по головке и стволу, размазывая густую смазку, а после — несколько резких движений, так, что яйца поджались в ожидании.
— А чтобы посетитель понял, чего ты хочешь, его нужно попросить. — Касание губ у щеки, чтобы чувствовалось каждое произнесённое слово. — Представь, что я твой клиент и попроси меня, Гэвин, скажи: «Пожалуйста, Тин, позволь мне кончить».
— Ненавижу, — задушенный отчаянием шёпот и закушенная от безыскусной дрочки губа.
— Упрямый, — прозвучало почти нежно, — ничего, ты ещё научишься просить.
А потом всё исчезло: тяжесть чужого тела, настойчивые губы, тёплые пальцы — всё. От внезапного контакта с воздухом по телу маленькими жучками разбежались мурашки. Стало холодно, почти одиноко. Почти, ведь наркотик не смог полностью вытравить разум, проблески сознания не позволяли распространиться искусственному чувству потери. Вдруг металлическое лязганье со стороны, Гэвин только и успел повернуть голову на звук, как андроид навалился на ногу и, насильно согнув её в колене, приковал к кровати. В качестве дополнительной фиксации сгиб опоясал ремешок. Через несколько секунд со второй ногой произошло то же самое.
— Знаешь, Гэвин, чёрная кожа тебе к лицу. — Тин удовлетворённо хмыкнул. — Жаль, что ты не носил портупею, она бы отлично смотрелась на твоей обнажённой груди.
— Можешь взять её у меня дома, — хотелось огрызнуться, но из-за не исчезающей с губ улыбки прозвучало как приглашение.
— Конечно, я же совсем идиот. Прямо сейчас пойду в квартиру к детективу, на след которого пытаются напасть лучшие ищейки центрального отделения полиции, — интонации в голосе распознать не получилось, но по смыслу Рид догадался, что это был сарказм.
— Откуда… — Слова не желали складываться в осмысленные предложения, а неожиданный укус рядом с пупком спутал мысли. — Откуда ты знаешь, кто меня ищет? Следишь за участком или… — сорванный вдох, когда под головкой сжались пальцы, — или у вас там крыса?
— Ты удивительный человек, Гэвин, находясь в таком состоянии, пытаешься думать о расследовании. — Поцелуй-укус на шее и плотное кольцо пальцев на члене вызвали новую волну возбуждения. — Но здесь ты будешь думать только о том, что делаю я!
Статика в голосе усилилась в несколько раз, и Рид едва распознал сказанное. Андроид раздражался, злился?
— И раз уж ты так сильно хочешь поболтать, то будешь отвечать на мои вопросы, — вернулось ровное механическое звучание.
Раздался шелест ткани, когда андроид прекратил свои ласки и отстранился. Пластиковый щелчок крышки, хлюпающий звук, когда выдавил смазку, и входа коснулось что-то твёрдое и прохладное. Обведя закруглённым кончиком мышцы сфинктера, Тин неторопливо протолкнул игрушку внутрь.
— Это массажёр простаты, — пояснил он, выбирая подходящий угол проникновения, — десять режимов работы, подогрев до сорока градусов и незабываемые ощущения. Во всяком случае, так обещает производитель, а вот на тебе и проверим, насколько ощущения незабываемые.
— Ублюдок, — выплюнул Гэвин и, сжавшись, подкинул бёдра, когда внутренности прострелило до боли мощной вибрацией. Из горла вырвался даже не стон, а крик, но через секунду всё закончилось.
— Это был десятый режим, самый сильный. Может, мне включить его и уйти, оставив тебя с массажёром наедине? — с искренним интересом спросил андроид.
— Нет, — затолкав верещащую гордость поглубже, ответил Рид. Ужас накатывал от одной только мысли терпеть подобную стимуляцию дольше пары секунд, а сдохнуть от сердечного приступа с игрушкой в жопе в планы Гэвина не входило.
— Можешь же быть честным, когда захочешь. — Интонаций в статике голоса разобрать не удалось.
Включившийся на низкой мощности массажёр переключил внимание Гэвина на себя. Игрушка упиралась чётко в простату, и даже слабая вибрация, усиленная наркотиком и слепотой, подстёгивала желание. Ритм дыхания сбивался, удовольствие медленно растекалось от копчика и паха, но, цепляясь за остатки вредности, Рид лишь крепче сжимал в кулаках спинку кровати и хватал ртом нагревшийся воздух в бесперспективных попытках переключиться.
— Продолжим наш разговор, наше, скажем так, знакомство. — Кровать слева прогнулась, когда андроид лёг рядом. — Вот скажи мне, Гэвин, откуда у тебя этот шрам? — голос звучал тише, в статике Рид с трудом уловил ноты интереса и чего-то ещё, что не смог охарактеризовать. Пальцы без скина коснулись шеи, осторожно, почти нежно обводя по контуру практически незаметные остатки буквы «А».
— Не твоё дело! — злобно прошипел Рид и несдержанно застонал, когда игрушка внутри завибрировала сильнее.
— Ну же, Гэвин, не упрямься, ответь на вопрос, и в качестве благодарности я сделаю тебе хорошо. — Тёплые губы цепляли кромку уха, а через секунду на шее, прямо на месте шрама, расцвёл лёгкий поцелуй.
— Сводил татуировку, — сквозь зубы процедил Гэвин, когда чужие пальцы сомкнулись на чувствительной плоти и сделали несколько дразнящих движений. — Ошибки молодости.
— Чужое имя? Хотя нет, вряд ли, скорее, бывший анархист стал полицейским. Я прав? — спросил андроид, лениво поглаживая подтянутый живот, и хмыкнул, получив утвердительный кивок. — Как иронично.
— В шестнадцать я был ещё тем долбоёбом, — ответил на автомате, не успев прикусить язык.
Неопознанный звук, похожий на смешок, шорох одежды, пока андроид менял положение. Замерев в ожидании неизвестности, Гэвин весь обратился в слух и осязание, а когда вокруг члена сомкнулась горячее, мокрое, он едва не взвыл. Глотка андроида по ощущениям мало отличалась от человеческой, но свободное скольжение без сопротивления и приятное сжатие заставляли стонать от восторга. На автомате толкнувшись глубже, Рид выбил из чужого рта странные скрипящие звуки, а потом всё исчезло. Сильные пальцы почти до боли пережали основание члена, отсрочивая желанный оргазм.
— Не так быстро, Гэвин, ты же помнишь, что нужно сказать?
— На хуй катись! — рыкнул от бессилия и разочарования Рид.
— А мы ведь так хорошо начали. — Наигранное сожаление было или нет, Гэвин уже не понял. — Твоя дерзость мне нравится, но сегодня я твой клиент и должен услышать правильную просьбу. «Пожалуйста, дай мне кончить, Тин», — гнусаво послышалось над ухом, и Рид ужаснулся от звучания собственного голоса из чужого рта, — вот, что ты должен сказать.
А дальше очередное проникновение иглы укусом впилось в бедро, запуская новый виток эйфории. Сознание выбросило из тела, в котором остались одни животные инстинкты и всепоглощающая похоть. Кажется, были стоны. Много, очень много стонов, срывающихся на крик, когда вибрация игрушки усиливалась, когда горячий рот снова обхватывал пульсирующую плоть, подводил к грани и прекращал свои ласки. Кажется… Гэвин не был уверен ни в чём, сходя с ума от ощущений, сгорая в адском пламени навязанного удовольствия. Кажется, он вырывался, дёргался, натирая кожу на руках и ногах, жался к андроиду за новой дозой ласки и отстранялся, бесконечно мечась между жаждой близости и отвращением к себе.