— Тише, спокойно. Я укоротил цепь, вынужденная мера, ты же понимаешь, но не волнуйся, это временно. Как только ты перестанешь представлять угрозу, я увеличу длину обратно, — механический голос звучал ровно, не давая возможности определить эмоциональную окраску.

— Я убью тебя! Богом клянусь, только дай мне шанс, и я вырву к чертям твой сраный насос и помочусь в дырку от него, пока ты будешь в панике следить за отсчётом секунд. — Внутри клокотала бессильная ярость, от которой хотелось выть в потолок из-за отсутствия возможности хоть как-то выплеснуть эмоции.

— Это вряд ли, но ничего, у тебя будет достаточно времени, чтобы передумать, — в статике помех послышались какие-то странные интонации.

— Пошёл ты! — С трудом собрав капли слюны, Рид вслепую плюнул в сторону, откуда шёл голос.

— Мне казалось, проснувшись, ты захочешь пить. Видимо, только казалось. — Послышался шелест одежды, тихие шаги, и в ванной включилась вода, из чего Гэвин сделал вывод, что попал в цель.

— Я планировал покормить тебя перед тем, как мы начнём тренировки, — вернувшись, заговорил похититель, — но раз ты достаточно бодр, чтобы вести себя настолько неэтично, то перейдём сразу к делу.

— Надо же, какие мы нежные, этику ему, блядь, подавай, — брезгливо выплюнул Рид и зашипел от внезапного укола в бедро. Игла быстро исчезла, и уже через секунду место прокола начало жечь и чесаться, а под кожей пошёл распространяться странный жар. — Урод, что ты мне вколол?!

— Догадайся, ты же детектив, — ответил голос, а следом андроид издал какой-то странный звук, отдалённо напоминающий хмыканье.

— «Отпечаток»… — обречённо прошептал вмиг пересохшими губами Гэвин, чувствуя, как медленно, но верно поднимается температура, а в паху собирается тягучее томление.

— Именно. Я немного переработал состав, учитывая твою нездоровую реакцию на снотворное, уменьшил дозу седативного, но из-за этого усилился возбуждающий эффект. — Пластиковые пальцы щекотно погладили губы, и Гэвин слепо клацнул зубами в безуспешной попытке укусить похитителя. Раздался электронный смешок, а потом подушечки скользнули ниже, очертили скулы, погладили по щеке и исчезли. — Не пытайся кусать меня, Гэвин, этим ты навредишь только себе.

Пауза, в течение которой действие наркотика усиливалось, магмой растекаясь в бурлящей крови, тянулась целую вечность. С каждой секундой воздух нагревался, становился густым, вязким, с трудом проникал в лёгкие, а жар в теле неумолимо нарастал. Новое прикосновение обожгло кожу раскалённым железом. Хотелось скрыться от чужих пальцев, спрятаться в раковину, как улитка, завернуться в одеяло и никогда не выходить из душной темноты. Хотелось, чтобы контакт никогда не прерывался, чтобы эти пальцы, по ощущениям проникающие куда-то под кожу, гладили вечно, не отрываясь. Андроид словно ласкал сразу мясо, мышцы, нервы, играл на них, настраивая под себя. Так до странного приятно, ведь всего лишь прикосновение к лицу, где даже эрогенных зон не было, но то ли из-за наркотика, то ли из-за временной слепоты, то ли из-за всего сразу даже самые незатейливые движения били в эпицентр удовольствия в мозгу.

Дрожь предвкушения разливалась по венам потоком кислоты, разъедающей мягкие ткани, тело покрылось липкой испариной и замерло в напряжении, ожидая дальнейших действий похитителя. Мышцы ослабли, сдавшись под напором насильного возбуждения, в паху вспышками пульсировало напряжение, член против воли наливался кровью и крепнул даже без внешнего воздействия. Ни мысли о расчленёнке, ни о гниющих трупах, ни о пустых пластиковых глазах не помогали сбавить градус желания. С каждой секундой, минутой, часом тело сдавало позиции. Напряжение в члене росло, как и чувствительность, каждая складка простыни под спиной ощущалась так остро, словно ткань закаменела, а одеяло, прикрывающее возбуждение, дразнило при малейшем колыхании. Пульс набатом стучал в висках, капли пота скатывались со лба, щекотали кожу головы, путаясь в волосах, дыхание загнанно срывалось, как после быстрой погони.

Жарко, жарко, невыносимо жарко.

Вырваться, сбежать, уйти от этого жара, от дикой, неконтролируемой похоти, испариться, растворившись в кровати, в воздухе, хоть где-то, лишь бы не показывать позорные, предательские реакции тела.

Внезапно по груди играючи скользнул гладкий язык, посылая разряд наслаждения. Влажный рот, на контрасте с разгорячённым телом казавшийся холодным, сомкнулся вокруг соска, а зубы легонько прикусили его. Неясный импульс прокатился по коже, заставляя выгнуться, теряясь в желании уйти от непрошенной ласки или усилить её. Прохладой сквозняка огладило ноги и пульсирующий от напряжения член, когда одеяло отлетело в сторону, а с губ сорвался глухой стон, за который сразу же стало стыдно.

— Не прикасайся, — задыхаясь, через силу выдавил Гэвин, борясь со смесью отвращения и желания. Прозвучало неубедительно и жалко, интонации больше напоминали молящий скулёж.

— Твоё тело просит о другом, — голос над самым ухом, опаливший прохладой дыхания, и Рид неосознанно повернул лицо на звук, носом цепляя пластиковые губы. — Будь честен, Гэвин, это первое правило при взаимодействии со мной. — Воздух без запаха пощекотал губы, и Рид облизнулся.

Размахнуться бы, чтобы вмазать по ублюдской морде, только смысл? Андроиды не чувствуют боли, в лучшем случае потеряет немного тириума.

Болезненное удовольствие прокатилось от паха до затылка, когда прохладные пальцы сомкнулись под головкой, сдавливая нежную плоть. Рот приоткрылся в немом стоне, тело содрогнулось, готовое получить разрядку — быструю, резкую, неминуемую, — но прикосновение исчезло так же внезапно, как и появилось.

— Похоже, доза слишком большая, — голос донёсся будто из-под толщи воды, — ты чересчур чувствительный, всё-таки нужно поесть.

Шелест одежды, какой-то перестук, а потом в губы ткнулось влажное, прохладное.

— Открой рот, — приказной ледяной голос.

— Да ты… — договорить не получилось, ложка толкнулась глубже, неприятно цепляя зубы, а во рту разлился сладковатый привкус остывшей овсянки, смешанный с какой-то ягодой.

— Второе правило, касательно нашего взаимодействия, Гэвин: слушайся меня и не спорь, иначе… — шлепок по чувствительной головке, от которого пах прострелило судорогой боли. — Новый состав усиливает не только возбуждение, но и обостряет болезненные ощущения, так что будь хорошим мальчиком, поешь, а потом я сделаю тебе приятно. Ты ведь хочешь, чтобы было приятно, да, Гэвин, хочешь кончить?

— На хуй катись! — И снова шлепок, только по яйцам, острая боль от желудка до копчика, от которой в уголках глаз собрались позорные слёзы.

— Первое правило, Гэвин. — Пальцы крепче обхватили ствол, в несколько рваных движений подводя к грани, за которой маячил желанный оргазм. — Повторяю вопрос, ты хочешь кончить?

Тело потряхивало от чрезмерного удовольствия и горячки перевозбуждения, чернота перед глазами смешалась с красными пятнами, и лишь одна мысль яростно пылала в мозгу.

— Убью, блядь, убью тебя, — задушенным голосом шипел Рид, пока искусственные пальцы настойчиво нежили плоть.

— Гэвин, отвечай на вопрос, — строго и холодно в противовес обжигающей ласке.

— Хочу, — сдавшись, тихо ответил, давясь отвращением к себе и реакциям падкого на эйфорию организма.

— И я позволю тебе, но только после того, как ты поешь, — электронный шёпот над ухом, зубы сомкнулись на мочке, срывая с губ несдержанный шумный выдох.

Каша безвкусной массой стекала в желудок, пока похититель скармливал ложку за ложкой. Этот завтрак — завтрак же? — тянулся бесконечно долго, и Гэвин в нетерпении ждал, когда же овсянка закончится. Член не опадал, взвинченный до предела организм и не думал успокаиваться, пока сердце в скоростном ритме разгоняло наркотик в крови. Хотелось потереться, догнать себя до разрядки, неважно, каким способом, но скованные руки не дотягивались до паха, цепи не позволяли перевернуться на живот. Рид ощущал себя желеобразной изнывающей массой, тонущей в примитивном желании ебли — быстрой, животной — лишь бы накал в паху наконец исчез. Дрожью по коже пробегались волны жара и холода, дразня изголодавшееся тело, отключая разумные мысли.