– Да вы что? Вы бы преступников поискали, вместо того, чтобы… Как это… Меня дома ждет маленький сынишка, ему всего годик. Я не замужем… Пожалуйста… За ним некому присмотреть. Я не убивала Виталия Андреевича, я ему обязана многим… Пусть он скажет!

– Быстро его в неотложку! – кричит Анна Федоровна, снимая с лица Креста кислородную маску. – Не успею все осмотреть, нужна срочная операция. Пострадавший потерял много крови. Где это чертов судебный медик?

Все понятно, значит, она эксперт-криминалист. Должна собрать улики и осмотреть место происшествия, а вместо этого пытается вернуть Креста к жизни. Бардак, а не полиция!

– А меня… Меня куда? – взмаливаюсь, заглядывая Шевелеву в глаза. – Я не виновата.

– Извините, отпустить не можем. Вы свидетель. Или подозреваемая. Пока все против вас, дамочка, – прочистив горло, отвечает он. – Вадя…

– Не надо наручники, я сама… Можно мне позвонить? Маме? – жалко всхлипываю.

– Да, у вас три минуты.

– А как вы здесь оказались, товарищ капитан?

– Он сам вызвал… Нас и скорую. Судя по тишине в офисе, все удрали.

Зоя.

В нос забиваются запахи мочи, пыли и сигарет. Кажется, все липнет ко мне, словно я чертов скотч! Запахи, грязь с деревянной ободранной лавки, на которой я сижу, даже чужие чувства… На соседней лавке всхлипывает рыжая лохматая девица в рваных колготках. Что-то шепчет под нос и стыдливо оттягивает край короткой юбки, словно это ей поможет выглядеть приличнее. Мда… И среди всего этого г…а я – Зоя Шнайдер. Может, права мама Роберта – я магнит для неприятностей, зло для ее обожаемого сыночка? Что же делать? Вытираю слезы, расчесываю пальцами спутанные волосы и приосаниваюсь. Моя жизнь в моих руках. Надо просто успокоиться… Я ответственная женщина и хорошая мать, добрая девушка, порядочный человек. И никакая я не бедовая, кто бы что ни думал… А за черной полосой всегда следует белая…

– Зоя Филипповна, держите телефон, у вас три минуты, – молодой стажер или лейтенант протягивает аппарат через прутья «обезьянника».

– А меня еще будут допрашивать? – сипло спрашиваю я. Неужели, здесь работают дилетанты, неспособные мыслить аналитически? Меня по-прежнему считают виновной… Эксперт-криминалист не нашел в кабинете других следов, кроме моих – очевидно, убийца был в перчатках, а я дура полезла спасать Креста голыми руками… Наследила, засветилась на камерах наружного наблюдения… Да и о наших «отношениях» Шевелев тоже мне напомнил.

– Конечно, будут. Вас могут держать здесь трое суток, а потом…

– Выпустят? – с надеждой произношу я.

– Нет. Предъявят обвинение и переместят в СИЗО, – спокойно отвечает он.

– Как это? Вот так возьмут и… предъявят? И не станут искать настоящего убийцу?

– Будем надеяться, что Виталий Крестовский выйдет из комы. Он сможет дать показания и опровергнуть обвинение следственного комитета. Так вы будете звонить?

– Д-да… Буду, – дрожащими пальцами набираю номер матери и, едва заслышав ее голос, выпаливаю: – Мамочка! Мама, я в беде… Не знаю, что теперь делать, у кого просить помощи? Мама, я поехала к Кресту и нашла его раненым. Он в коме, а меня обвиняют в покушении на убийство… Это кошмар, мама… Как же Мишутка?

– Так, Зоя, успокойся. Береги силы, дочка. С Мишенькой я справлюсь, буду его кормить, гулять…

– А как же твоя работа? Мамуль, мы ведь совсем без запасов? Нет никаких накоплений, ты забыла? – всхлипываю, переводя взгляд на притихшую девицу. – Придется у Златы занимать…

– А мы с Мишкой будем вместе на работу ездить и…

– Мамуль, он не даст тебе ничего делать. Мишутка у нас, как юла. Я… Я по вам так скучаю.

– Время! – вздрагиваю от голоса лейтенанта. Не такой уж он и милый…

– Мам, позвони Злате, она в моей квартире. У Никиты был знакомый адвокат, он помогал ее папе. Попроси, пусть она свяжется с ним. Я забыла его фамилию, но ты скажи… Я в Приморском РОВД…

– Зоенька, все сделаю. Тебе что-то привезти? Вещи, еду?

– Вещи надо, еду не знаю…

– Не положено! Здесь тюрьма, а не ресторан. Пусть вам привезут средства личной гигиены и нижнее белье.

Он все слыши,т что ли? Выходит, я даже поговорить спокойно не могу? Возвращаю трубку и сажусь на лавку. Спина ноет, хочется в туалет, но я неподвижно сижу, отчаянно не желая ложиться на грязную поверхность… Гадаю над своей жизнью, пытаясь понять, что я сделала не так? Встретила не того человека или отказалась от того самого? Через два часа в «обезьянник» приносят ужин – подгоревшие разваренные макароны и вонючую котлету. Ковыряюсь вилкой, захлёбываясь горечью – такого унижения я никогда не испытывала… Я как животное – дикое и необузданное, только их держат в клетке и кормят помоями… До чего дожила… Только бы Мишенька не видел меня такой.

– Эй, пледы дайте нам! – орет девица, вцепившись в прутья.

– Тише ты, Анисимова! Терпи, тебе не привыкать! Кто пришел? – парень прилипает к телефонной трубке. – Впустите, конечно. Эй, как там тебя? – лейтенантик встаёт с места и медленно подходит ко мне.

– Меня? Вы ко мне обратились? – хриплю дрожащими шепотом. – Я Зоя.

– А я Либерман Моисей Лазаревич, – слышится громкий голос.

Мы с лейтенантиком, как по команде, поворачиваем головы. В проеме высятся две мужские фигуры, а воздух мгновенно впитывает ароматы, что они принесли – дорогого парфюма и хорошего кофе. Один мужчина пожилой и со вкусом одетый, а второй… Роберт Зайченко, черт бы его побрал… Ему-то что здесь надо?

– Привет, Зоя, – кивает он, завидев меня.

Зоя.

Пожалуй, такой жалкой меня не видел ни один мужчина… Но его пронизывающий, пропитанный жалостью взгляд колет, как острое лезвие. Мне и так больно… Просто знать, что он есть. Живет своей жизнью, ходит по земле и спокойно спит, не ведая, что Мишенька его сын… Он мне не верит, а я не хочу оправдываться. Наверное, это так глупо – желать, чтобы меня любили и принимали, какая я есть… А я хочу считать любимого человека домом. Знать, что он и есть тот самый… И наше жилище – место, где меня примут любую, поймут и просто погладят по голове, когда я больше всего нуждаюсь в этом… Промолчат, заменив слова взглядами, и скажут, когда мне это будет нужно… Но Роберту Зайченко все это непонятно… Он решительно преодолевает расстояние до камеры и произносит громко, так, чтобы все присутствующие слышали, как он кто мне относится:

– Зоя, во что ты опять вляпалась?

– А не пошел бы ты?! Я тебя не звала, я… – задыхаюсь от возмущения, выпучив глаза, как умалишенная.

– Погоди, Зой, успокойся. Извини, возможно, я не так выразился. Просто Злата позвонила и…

– Злата? Я просила маму сообщить Злате, а не тебе. Как ты здесь оказался?

– Кхе-кхе… Здравствуйте, девушка. Я ваш адвокат, можете доверять мне и успокоиться. Скоро вы отсюда выйдете. Сегодня, если быть точным. Сейчас, если…

– Как это сейчас? Она подозреваемая, пока Шевелев все не проверит, он не может ее отпустить, – блеет лейтенантик. – Вы слишком много на себя берете, вы…

– Молодой человек, – укоризненно произносит чудаковатый дяденька. – Либерман никогда не берет на себя больше, чем может понести. Где Шевелев? Кто у вас за старшего? Вы знаете, что по закону можете отпустить подозреваемую под подписку о невыезде? У нее есть смягчающие обстоятельства – девушка не замужем и воспитывает малолетнего сына. Что вы на это скажете? Вы подумали своей пустой головой, кто сейчас с малышом? Додумались спросить, под чьей опекой несовершеннолетний? А если с ним прямо сейчас что-то происходит? – Либерман нависает над столом бедолаги лейтенанта и сверлит в нем дыру взглядом. – Или вы хотите отвечать за…

– О Боже, нет, не хотим. И я не спросил про ребенка, извините… Я сейчас же позвоню капитану Шевелеву и спрошу, что делать? – лейтенант роняет папки и судорожно их поднимает. – Вот незадача…