Ноора слышит лишь свое дыхание. Она бежит так быстро, что рискует выбиться из сил, однако при этом ощущает полный контроль над ситуацией. Уж она-то знает, на что способна. Не стоит останавливаться. Инстинкты говорят Нооре, куда бежать, ей только остается время от времени ловить взглядом оголенные корни, чтобы не споткнуться, а в остальном можно полностью сконцентрироваться на дыхании, отдаться лесу. Чем дольше она бежит, тем больше обостряются чувства, тем сильнее она ощущает себя открытой, собой. Ноора досадует, что теперь до леса с его восхитительным воздухом, который так и хочется жадно глотать, приходится долго ехать на машине. День едва начался: еще час назад воду покрывала утренняя дымка. Лишь в такое время можно по-настоящему побыть наедине с дикой природой. Вокруг ни души. Ноора сознательно убегает в такие уголки леса, куда никому и в голову не придет наведаться. Она с большим удовольствием проложит свой путь, чем выберет готовый. Совершая длинные пробежки, Ноора редко смотрит по сторонам, ее скорее захватывает свежесть воздуха, оглушает царящая повсюду зелень – сам лес, такой, каким он создан. Мох и ягель, кочки и заросли, то тут, то там тихо сохнут поваленные деревья. Мерцающий сквозь танцующие ветви солнечный свет делает все вокруг почти волшебным. Это настоящий лес, ничем не потревоженный. Растущий и гниющий одновременно.

Через полтора часа Ноора решает остановиться у Кейнумяки[3] и измерить пульс. Показатели стабильны. Регулярные летние пробежки все-таки не проходят даром. Намечается жаркий день. Стоит остановиться – и тяга в туалет становится еще ощутимее. Ноора оглядывается по сторонам. Вокруг по-прежнему никого. Она могла бы тихонько пристроиться где-нибудь в зарослях и облегчиться. Ноора снова воровато осматривается. Точно никого? Она старается выровнять дыхание и, успокоившись, прислушивается. А вдруг поблизости кто-нибудь есть? Доносятся ли откуда-нибудь шаги? Ветер шелестит в листве, стволы деревьев потрескивают, соприкасаясь друг с другом, в остальном – тишина. Поблизости послышался едва заметный шорох. Какой-нибудь зверь? Иногда Нооре кажется, что лес – это живое существо, словно идущее за ней по пятам, затаив дыхание. Бегая на пределе сил по лесным тропинкам, Ноора иногда представляет, как лесные обитатели прячутся по норкам, едва почуяв ее присутствие, и потом снова выползают: угроза миновала.

Совсем рядом закаркали вороны. Ноора никогда не питала особой любви к воронам или галкам. Слишком уж дерзко и самоуверенно они держатся, слишком неприятно, скрипуче звучат. Их мрачный иссиня-черный цвет ничего хорошего не сулит – особенно тому, кто оказался в лесу один. Судя по звукам, ворон довольно много. Ноора идет к ельнику. Мощные ветви гигантских деревьев то и дело преграждают путь, и она осторожно отодвигает их в сторону, стараясь не уколоть руки об иголки. Окончательно убедившись, что никто не видит, Ноора спешно спускает штаны и садится на корточки. И тут она замечает. Снизу отлично видно то, что скрывали от ее глаз ветви деревьев и лесная зелень. Вокруг корней поваленного дерева кружит воронья стая. Птиц много, и все они будто стремятся подлететь к одной и той же точке. Мочевой пузырь пустеет, зато голова стремительно наполняется невеселыми мыслями. Что так сильно привлекло ворон? Кажется, они даже что-то поклевывают. «Не мое дело», – сразу решает Ноора, но любопытство уже проснулось. Преодолевая подспудное сопротивление, заинтригованная Ноора одевается и устремляется навстречу мрачновато торчащему из земли корневищу. Будто черная лапа разворошила рыхлую почву и уставилась на небо. Громадная ель повалена так, что корни ее, высвободившись, породили огромную земляную яму. «Надо же, какой погром устроило тут это дерево, а никто даже не услышал», – думает Ноора, подходя еще ближе.

Вороны продолжают надрывно каркать, но, увидев человека, немного сторонятся, хотя совсем скрываться не собираются. С интересом наблюдают за тем, как потная женщина в спортивном костюме подходит и с опаской наклоняется к земляной яме. Стаю разгоняет лишь пронзительный, истерический крик.

Хейди достает из кармана джинсов ключи и открывает машину. Утреннее солнце успело изрядно накалить оставленную на парковке жестянку. Хейди обессиленно валится на сиденье, она мокрая от пота, так и пышет жаром. В полной тишине она неподвижно сидит, дожидаясь, когда прохладный воздух кондиционера зальет весь салон и уже можно будет, наконец, сорваться с места. Подобно ручейкам пота, с Хейди испаряются остатки беззаботности. Каждая капелька на ее лице – свидетельство метаморфозы, порожденной воскресным звонком. Отпуск закончился днем раньше. Когда речь заходит об убийстве, никто не смотрит на выходные и праздники. И сегодня, на день раньше, Хейди вновь облачится в тяжелую броню, примерит полицейские доспехи. Она словно солдат проклятого взвода: кругом мертвецы, ни одно дело без них не начинается.

Прохлада постепенно заползает во все уголки салона, а вместе с тем потихоньку приобретенное в отпуске головокружительное чувство свободы словно вытесняется чем-то другим. Напористым желанием любой ценой раскрыть новое дело. Хейди боится? Да, боится снова позволить расследованию захватить все ее мысли и выжрать ее изнутри, оставив за собой труп. Кожуру, броню, еле-еле держащую ее на ногах. И все же, несмотря на грядущие бессонные ночи и кошмары наяву, Хейди чувствует воодушевление. Как так вышло? Да просто из головы начало выветриваться похмелье летнего расследования. Неопознанный труп в лесу? Пока мозг переваривает эту информацию, Хейди ощущает, что оживает. Говорят, тело было обнаружено в объятиях корневища свалившегося дерева. Сидя в машине с ревущим почти на максимуме кондиционером, Хейди жмет назад и наслаждается льющейся отовсюду прохладой. Еще чуть-чуть – и холод окружит ее всю. «Надо же, столичные окрестности смахивают на село куда сильнее, чем принято думать», – размышляет Хейди, проезжая мимо Ванхакаупунки[4] с его красными кирпичными домами и бурлящим порогом. На полях Виикки пасутся коровы. Хейди притормаживает: она и так забралась достаточно далеко. Включает «поворотник», ненадолго сворачивает на обочину дороги. Где же лучше всего выйти? Хейди делает полный разворот и едет по Виикинтие в обратном направлении. По одну сторону красуются новенькие жилые районы, по другую – обширные поля. Где-то вдалеке темнеет лес. Хейди минует аукционный дом Хеландера и начинает двигаться в сторону поля. После Сяюняслахдентие начнется бездорожье. Хейди доезжает до конца. Справа виднеются строения промзоны, слева выстроились биотуалеты и синеватые бараки. Впереди угадываются очертания довольно широкой канавы, вдоль которой идет песчаная дорожка. Не выходя из машины, Хейди гуглит карту заповедника Ванханкаупунгинлахти[5], чтобы на глазок проложить предстоящий маршрут. Этот заповедник включает в себя, по крайней мере, бухточку Сяюняслахти со всеми ее тростниковыми зарослями, южную часть открытых вод, ольшаник в Порнайстенниеми, лес Мелюля, а также часть буйного тростника вблизи Ламмассаари[6]. Получается, труп нашли в заповеднике? Хейди не уверена. Ванханкаупунгинлахти с его окрестностями куда обширнее, чем заповедная территория. Берега учебно-экспериментальной фермы Виикки[7] получили здесь статус заповедных первыми, еще в 1959 году. Прочитав об этом, Хейди поднимает взгляд и через лобовое стекло любуется идиллическим видом. Побережье, Виикинранта, совсем рядом, а вдалеке, на водной глади морского залива, резвятся птицы. Ветви деревьев покачиваются на ветру, в небе кружатся галки. Старый смешанный лес. Хейди сверяет информацию в телефоне. Сяюняслахти. Похоже, тело где-то в том районе. Хейди снимает машину с ручника и невозмутимо едет на северо-восток по песчаной тропинке.