Лекруа недоуменно посмотрел на меня и спросил:

– С чем это ты меня поздравляешь, Мишель?

– Ну как же, Анри? Сегодня же годовщина Парижской коммуны! Разве вы уже не отмечаете этот день?

Лекруа стало явно неловко за свою забывчивость, и он смущенно сказал:

– Да, действительно, как это я запамятовал? Спасибо за поздравление, Мишель!

…Меня же его забывчивость совершенно не удивила. Однажды похожий случай произошел со мной в бывшей французской колонии. Я вот так же поздравил тогда своих знакомых французов с днем взятия Бастилии и был буквально поражен тем, что они предали забвению один из самых славных дней в истории Франции. Видимо, не только в нашей стране многие люди забыли славные даты в истории своего народа, наверное, это общая примета нашего суетливого времени, явление, так сказать, мирового масштаба…

Мое появление на какое-то время отвлекло шумную компанию от обсуждавшейся темы, мы поговорили о разных пустяках, но затем в бар зашел еще один знакомый мне француз, я и его поздравил с праздником, и все повторилось снова: недоумение, разъяснение, смущение и общий смех.

А потом это превратилось в забавную игру. Как только в бар заходил кто-нибудь из французов, то Анри или один из попавших уже в неловкое положение его соотечественников поздравляли вошедшего с праздником, и все дружно смеялись, потому что никто не имел ни малейшего представления о том, какой сегодня день. Ну что ж, в этом тоже не было ничего удивительного: никому, конечно, не нравится, когда его одного выставляют на всеобщее осмеяние, всегда хочется высмеять кого-нибудь еще, чтобы было не так обидно.

Когда страсти, вызванные этими забавами, несколько улеглись, посетители клубного бара снова возвратились к наиболее привычному для них предмету всех застольных бесед: к обсуждению политических проблем. Это были довольно интересные беседы, и, хотя освещение политических проблем в их чистом виде не входило в круг моих служебных обязанностей, какой же уважающий себя разведчик упустит такую возможность, чтобы почерпнуть что-нибудь полезное для своего ведомства?

Когда беседа коснулась ограничения стратегических вооружений, муж Элен обратился ко мне и спросил:

– А каково ваше личное мнение относительно этих переговоров?

– Мое личное мнение совпадает с мнением Советского правительства, изложенным в последнем заявлении ТАСС, – ответил я, хотя отлично знал, что мой ответ наверняка не устроит кое-кого из моих собеседников.

Знаю я эти штучки! На них иногда покупались некоторые молодые или не слишком квалифицированные разведчики, которые недостаточно твердо усвоили простую истину: по своему официальному положению в стране они являются дипломатами то есть полномочными представителями Советского государства, и по всем международным проблемам обязаны, именно обязаны, и никак иначе, придерживаться той точки зрения которой придерживалось Советское правительство, даже если она не во всем их устраивала. Как только такой «дипломат» начинал в порыве запальчивости излагать свое личное мнение, а личное мнение только тогда бывает действительно личным, когда оно хоть в чем-то, пусть в самом малом отличается от официальной позиции правительства, даже самому неискушенному собеседнику становилось ясно, что он имеет дело с сотрудником разведки, потому что настоящий дипломат никогда не позволит себе подобных шалостей.

Но я был искушен в таких тонкостях, и поэтому, даже рискуя быть обвиненным в отсутствии собственных взглядов на происходящие в мире процессы, всегда твердо придерживался этого правила.

Пока шло обсуждение проблемы ограничения стратегических вооружений, в бар зашел еще один член клуба – среднего роста блондин лет тридцати пяти с внимательным, цепким взглядом серых глаз. Я обратил на него внимание еще несколько месяцев назад, когда он впервые появился в клубе, но никак не мог выяснить, кто он такой, потому что держался он всегда несколько обособленно и, насколько я мог судить, дружбы ни с кем из моих близких знакомых пока не водил. Сам он верховой ездой не занимался, а, как и я, привозил в клуб жену, которая занималась в одной группе с Татьяной.

Заметив блондина, один из участников нашей дискуссии поднял руку и позвал:

– Рольф, присаживайтесь к нам!

Блондин взял со стойки бара кружку пива, посмотрел в нашу сторону и не слишком любезно ответил:

– Извините, господа, но я не интересуюсь политикой.

– Ради вас мы готовы перейти на женщин, – засмеялся Лекруа, но Георг строго глянул на него и недовольно пробурчал:

– Анри, оставьте в покое этого шпика!

Я внешне никак не отреагировал на эти слова, как будто они меня совсем не заинтересовали, но про себя отметил: «Ага, значит, этого красавчика зовут Рольф, и он из полиции! А может быть, из контрразведки?» – и решил получше к нему приглядеться, а при удобном случае даже попытаться познакомиться.

Это решение может показаться странным, и оно действительно было бы таковым, будь я «нормальным» разведчиком, который, обнаружив в своем непосредственном окружении сотрудника полиции, а тем более контрразведки, ни в коем случае не должен допускать сближения с ним, потому что это связано с опасностью разоблачения и провала. Но я был «ненормальным» разведчиком, и моя специализация как раз и подразумевала поиск сотрудников контрразведки и создание условий для сближения с ними в своих интересах. Поэтому в подобных случаях я придерживался иной линии поведения, и перспектива общения с сотрудником контрразведки меня не только не пугала, но и была весьма заманчивой.

Рольф сел за свободный столик, равнодушно поглядывая по сторонам, выпил свое пиво и ушел из бара, мимо которого из конюшни в сторону манежа уже потянулись наездники, кто верхом, а кто держа свою лошадь на поводу.

Посидев еще некоторое время в обществе моих знакомых, я извинился и, сказав, что хочу посмотреть, как будет галопировать моя жена, тоже вышел из бара.

Всю неделю до этого стояла прекрасная погода, и впервые в этом году тренировка проводилась в открытом манеже.

Рольф стоял у барьера, ограждающего манеж, и смотрел, как наездники выстраивались в шеренгу.

Я тоже подошел к барьеру и встал в нескольких метрах от него, ожидая, когда возникнет удобный повод, чтобы естественно вступить с ним в разговор.

А тем временем около двадцати наездников и наездниц по команде тренера шагом двинулись по кругу манежа, потом перешли на рысь, потом на манежный галоп, потом снова на рысь, и все это время делали вольты направо и налево, меняли направление движения и делали другие перестроения. Когда разминка была закончена, им поставили низенькое препятствие, и они стали прыгать через него, сопровождая каждый удачный прыжок радостным воплем.

Я следил взглядом за Татьяной и, не буду скрывать, любовался ее посадкой. И не потому, что это была моя жена, вернее, не только потому, она и в самом деле очень красиво смотрелась верхом на лошади: хорошо держала спину, мягко работала поводом, а длинные и стройные ноги позволяли ей глубоко сидеть в седле, поэтому во время прыжка она почти не отрывалась от седла, только слегка приподнималась в стременах и наклоняла тело вперед в такт движению лошади. К тому же, хотя все наездницы были одеты примерно одинаково – в бежевые или светло-серые бриджи и лакированные сапожки, Татьяна, на мой, пусть и пристрастный, взгляд, выглядела, конечно, элегантнее всех.

Она совершила подряд два удачных прыжка, после которых Рольф посмотрел в мою сторону и сказал:

– Я давно наблюдаю за вашей супругой. За последнее время она добилась поразительного прогресса!

– Спасибо, я передам ей ваш комплимент, – сказал я и, чтобы поддержать разговор, решил проявить ответную любезность. – Ваша жена тоже делает заметные успехи.

– Ну что вы, – возразил Рольф, – успехи моей жены намного скромнее. Почему вы не переводите Танью, – он со смягчением, которое делали все иностранцы, произнес ее имя, – в старшую группу?