– Помню, – усмехнулся Петр, – Сие меня зело удивило, но, ты знаешь, понравилось. Никто со мной еще так не говорил, смело, что ли. А клеща я ему завтра припомню, – снова гневно пообещал он.

– И все ж странно, – покачал головой Алексашка.

– Что странно? – не понял Петр.

– Странно, что напал он на тебя, когда народ рядом был. Ведь обычно-то как.

– Н-да, – Петр дернул бровью. – Получается и нападение, а с другой стороны – не опытно как-то.

– Вот и дело-то, – вздохнул Меньшиков.

– А может, он просто за Якима вступился? – раздумчиво сказал Петр. – Вот чую, свой он!

– Ладно, мин херц, утро вечера удалее.

– Да и то, не рано, я чай, – согласился Петр. – Стели постель, что ли?

Вошел денщик, поклонился:

– Государь, царица-матушка к вечерне просят.

– Иду! – раздраженно буркнул Петр. Дернул головой и вышел из комнаты.

Сумерки спустились на землю. В амбаре у Янки тоже стало темно. Она сидела, тихонько наигрывая на гитаре. Плеер она не включала по таким соображениям: еще и в колдовстве обвинят, тогда точно не оправдаешься. Есть уже не хотелось, но было скучно. Вдруг у окошка кто-то зашуршал. Янка прекратила играть и прислушалась.

– Янка, Янушек! – раздался за окошком осторожный шепот. Янка прильнула к окну.

– Якимка, ты? – тоже шепотом спросила она.

– Я, – Яким прильнул к окошку, в темноте блестели только глаза.

– Ну, сидишь? – спросил Яким.

– Сижу, – вздохнула Янка, – Я, кажется, здорово влип.

– Не бойсь, може обойдется, – подбодрил Яким.

– Стараюсь, – вздохнула Янка.

– Спасибо тебе, что вступился. После государь меня боле не тронул, – сказал Яким. – А ты вправду, что ль от Софьи?

– Так вот в чем дело, – Янка облегченно вздохнула, – Нет, Яким, я всего лишь не мог позволить, чтобы при мне унизили человеческое достоинство.

– Чего? – не понял Яким.

– Ну, царь тебя бил?

– Так то его воля. Я же виноват был.

– Ну вот, а мне воспитание не позволило на это спокойно смотреть.

– Худо тебе будет, ежели не оправдаешься, – озабоченно сказал Яким.

– Я постараюсь, – улыбнулась в темноте Янка.

– Да, чуть не забыл, – всполошился Яким, – я ж тебе поесть принес! Голодный, поди? На, вот, возьми, – он сунул в окно кусок пирога.

– Спасибо! – благодарно шепнула Янка, хотела еще что-то добавить, но не успела.

– Якимка! – раздался в темноте Алексашкин голос. – Где ты, черт, ходишь?

– Я пошел, – прошептал Яким и скрылся в темноте. Янка прислушалась к его удаляющимся шагам. Донесся негромкий разговор.

– Где бродишь? – недовольно спросил Меньшиков.

– До ветру ходил, – отозвался Яким. Хлопнула дверь. Заскрипели ступеньки: кто-то спустился, пошел по траве. Она зашелестела. Подошел к амбару. Встал у окна. Янка замерла.

– Э, Янка! – это был Меньшиков. Янка молчала. В ней вскипала злость на Алексашку. Он прислушался.

– Молчишь? – он усмехнулся. – Молчишь, не знаешь, что сказать? Значит виноват.

– Интересно, и в чем же?! – ехидно спросила Янка, стараясь не злиться.

– Наглец! Ты на государя напал! Тебе этого мало?!

– Не твое дело! – огрызнулась Янка. – Запомни, кто при мне руки распускает, тот об этом потом долго помнит! Усек?!

– Ого! Да ты еще угрожаешь?! – удивился Алексашка.

– Я не угрожаю, а предупреждаю. Тебя это, кстати, тоже касается, – как можно примирительнее заговорила Янка, хотя злость еще не прошла.

– А знаешь ли ты, что тебе будет, если государь эти твои слова узнает? – усмешливо спросил Алексашка. Янка похолодела, но сказала как можно безразличнее:

– Мне это совершенно не интересно, беги, сообщи, а то еще забудешь!

– Это ты пока такой смелый! – с издевкой произнес он. – Погляжу на тебя завтра, когда государь с тебя шкуру спускать будет! За все получишь сполна! А я от себя еще добавлю, чтоб не позорил меня перед государем впредь!

– Ой, как страшно! Мальчик обиделся! Уже боюсь! – усмехнулась Янка.

– Посмейся, посмейся! Завтра плакать будешь, Сонькин прихвостень!

– Чего-о?! А ну повтори, как сказал! – снова взорвалась Янка.

– Ага! Задело! А то и сказал! Знаю, кто тебя прислал, и зачем тоже!

– Слушай внимательно, Шурик! Если ты еще раз меня так оскорбишь, я за себя не отвечаю! – медленно и глухо сквозь зубы процедила Янка. – И оправдываться перед тобой не собираюсь!

– Добро, щенок! Будет тебе завтра баня с перцем! – злорадно пообещал Алексашка, – Все выложишь, как на исповеди!

– Но не тебе, не мечтай!

Где-то хлопнула ставня, и грозный голос Петра крикнул в темноту:

– Алексашка! Опять балуешь с девками! А ну, живо спать!

– Ну, гляди, Янка! Попомни мои слова! – шепотом сказал Алексашка и скрылся в темноте. Зашелестела трава, скрипнули ступеньки, хлопнула дверь. Стало тихо-тихо. Только кузнечики сверчили в траве. Янка вытащила кусок пирога и запустила в него голодные зубы. Пирог оказался с мясом и был довольно вкусный. На этот раз Янка утолила голод и немного успокоилась. Спать не хотелось, и Янка взялась за гитару. Провела по струнам и тихо запела:

Как ни тихо пела Янка, но в тишине песня долетела и до окон Петра. Он стоял у открытого окна, задумчиво глядя в темноту. Подошел Алексашка, прислушался:

– Ишь как жалобно выводит, а, мин херц.

– Хорошая песня, – задумчиво сказал Петр, и, повернувшись к Алексашке, – Разве плохой человек может так петь? – он дернул головой. – Нет, либер киндер, свой он. Свой, – повторил он еще более уверенно и вздохнул.

– Утро вечера удалее, – повторил Алексашка давешнюю фразу, – поглядим, мин херц.

О разговоре с Янкой он умолчал. Петр вздохнул, закрыл окно и задул свечу.

Янка, задумчиво наигрывая на гитаре, покосилась на свои часы. Было уже около полуночи. Надо спать, подумала она, неизвестно, какой день впереди. Подложив под голову сумку, она свернулась калачиком на соломе и закрыла глаза.

Наступило утро. Петр проснулся с первым лучом, только еще всходившего солнца, растолкал Алексашку. Когда тот, почесываясь, поднялся, велел:

– Поди, взбуди всех! Построишь, доложишь! Ступай, живо!

– Мин херц, а как же…?

– Выполняй, что велено! Разговорчив стал! – повысил голос Петр.

– Твоя воля, – пожал плечами Алексашка и пошел будить остальных. Петр оделся, крутнулся перед зеркалом, сдвинул брови, и, чуть ссутулившись, вышел из комнаты. Старушки-приживалки кинулись в разные стороны, когда он стремительно шел по коридору. Петр зашел к матери, справился о здоровье, категорически отказался от молитвы и завтрака и торопливо пошел во двор к отряду. Его гвардия уже в полном составе была выстроена. Алексашка открыл было рот, чтобы сдать рапорт, но Петр остановил его:

– Ныне пока воевать не будем. Надобно нам пленника допросить. Помните? – он усмехнулся. Оглядел строй. – А ну, Яким, приведи его!

Яким побежал к амбару, отпер, осторожно приоткрыл дверь, заглянул. В углу на охапке соломы, обняв гитару, беспечно спала Янка. Яким тихо подошел, тронул ее за плечо:

– Янка, Янушек!

Янка сквозь сон дернула плечом, отмахнулась:

– Отвали, – бормотнула она, не просыпаясь. Яким потряс сильнее. Янка открыла глаза, недоуменно огляделась, потом, окончательно проснувшись, все вспомнила.

– А, это ты, Яким, – она зевнула, потянулась, протерла глаза и села. Потом глянула на часы и свиснула:

– Это, за каким полседьмого меня разбудил? – она недовольно глянула на Якима.

– Государь приказал, – объяснил Яким. – Пойдем скорее, он не любит ждать.

– Подождет, не развалится, – хмыкнула Янка. – Иди, скажи ему, если у него ко мне дело, пусть сам и придет.