– Болен? – Янка решительно взяла ее за руку. – А ну, веди к нему!

Девочка дернула плечиком и повела Янку на задний двор. Они обогнули дворец, и Янка вспомнила, что именно отсюда ее выводила Агафья Тихоновна. Через черный ход они вошли в темный коридор, где пахло мышами и плесенью. Настя привела Янку в какую-то полутемную каморку. Немного приглядевшись, Янка рассмотрела в комнате грубо сколоченный стол у мизерного оконца, едва пропускающего дневной свет. Рядом со столом две лавки. Угол комнаты завешен грубой мешковиной. На лавке сидел мужик с нечесаной бородой и всклокоченными волосами в мятой рубахе и драных штанах. И вообще у него был зловещий вид. Вылитый леший, отметила Янка сходу.

– А, явилась! За смертью тебя посылать! – хрипло и грозно сказал он девочке.

– Тятенька, тут вот господин… – пролепетала Настя, задрожав. Мужик разглядел, наконец, Янку, поклонился. Янка поставила на стол ковшик и спросила:

– Где больной?

– Вот он, господин, – мужик растерянно указал на занавеску. Настя откинула ее, и Янка, стремительно зайдя, увидела в углу на соломе старика накрытого лоскутным грязным одеялом. Он тяжело дышал, одна щека играла нездоровым румянцем. Янка тут же безошибочно определила воспаление легких.

– Так, ждите меня здесь! Я скоро! – обернувшись к Насте, быстро сказала Янка. Та поклонилась, а Янка уже неслась в комнату Петра за сумкой. Ворвалась – никого. Нормально, удовлетворенно подумала она, хватая сумку за лямку. Взгляд упал на кафтан Петра, висящий на спинке стула. Янка машинально залезла в карман кафтана и вытащила золотую монету. Пригодиться, подумала она про себя, засунула монету в карман и побежала на кухню. Там выпросила кружку молока и бегом помчалась на задний двор. Едва отдышавшись, влетела в каморку. Зашла за занавеску и присела рядом с дедом. Он приоткрыл глаза и порвался подняться. Янка с усилием уложила его. Молча достала из аптечки горчичники и повернулась к Насте. Они с отцом стояли тут же и наблюдали за ней.

– Дай-ка ковш! – сказала Янка. Настя подала ковш. Пригодился взятый в поход кипятильник на батарейках. Быстро подогрев воду, Янка поставила деду горчичники. Укутала ему грудь одеялом.

– Теперь дедуля, потерпи немного! – весело, но спокойно сказала она деду. Тот немного удивленно посмотрел на Янку:

– Откуда ж ты, ангел?

– Ну, дед, разве я похож на ангела? Ты что, помирать собрался? Когда заболел?

– Так вот второй день лежу посля колодезной водицы, – дед тяжело вздохнул. – Чегой-то у меня в грудях запекло. Помираю, господин?

– Нет, дед, это мое лекарство действует. Тебе, считай, повезло, что не запустил болезнь. Скоро выздоровеешь! Потерпи немного.

Через несколько минут Янка сняла горчичники, дала деду аспирин и, подогрев молоко, велела выпить.

– Ну, вот и все, – сказала, наконец, Янка, собирая аптечку в сумку, – завтра, возможно, загляну. Пока, дед, поправляйся! – она махнула на прощанье поклонившимся ей Насте и ее отцу, и пошла во дворец.

Вечером Янка уже сидела в одноколке и, скучая, просматривала треки в плеере. Гитару она оставила в комнате Петра, чтобы не мешалась. С собой Янка взяла только сумку. Наконец, из-за дворцовой двери появились Петр и Алексашка. Одеты они были шикарно. Янка только в кино видела такое. Она удивленно свистнула и даже привстала. Петр важно положил руку на эфес шпаги:

– Ну, как, Янка? Не стыдно на ассамблей, а?

– Отпад! – восторженно сказала Янка. – Да, парни, прикид классный!

Алексашка занял место на козлах.

– Однако, – Петр дернул головой, садясь рядом с Янкой, – шустер ты, Янка, – он хлопнул ее по плечу и коротко засмеялся. Алексашка дернул поводья, и одноколка тронулась. По дороге Янка вытащила плеер:

– Побалдеем?

Петр ее не понял, но согласно кивнул головой, плеер его давно заинтересовал. Янка поставила дискотеку восьмидесятых. Пока ехали, всю дорогу Янке казалось, что все происходящее, лишь сон. Она слушала музыку с закрытыми глазами.

Потом она поставила нашу попсу и под песню Димы Билана «Так устроен этот мир» они въехали на Кукуй.

Перед воротами Янка выключила музыку. Солнце уже склонилось к горизонту, и последние лучи его золотили верхушки облаков.

Немецкое поселение было до того похоже на описанное в романе Толстого, что Янка даже приоткрыла рот от удивления. А может и Толстой по какой-то счастливой случайности оказался здесь, подумала Янка, ведь так подробно описать все это можно, если увидеть собственными глазами. Перед взором зарябили нарядные домики, словно вырезанные из картона и затейливые газоны с фигурно подстриженными кустами.

Алексашка подмигивал девушкам, гуляющим по песчаным дорожкам. Петр сидел довольно важно, без улыбки посматривая на снимающих в приветствии шляпы немцев. Они с интересом глядели на Янку, а она помахивала им ладошкой, как это делали политические деятели, которых она видела по телевизору. Одноколка остановилась возле одного из домов, который Янка назвала бы особняком в два этажа, напоминающий музей. Петр и Алексашка еще толком не слезли с одноколки, как из дома появился сухонький человек в лиловом камзоле и большом темном парике. Он как мотылек спорхнул по ступеням.

– Ист ду дас Питер? – спросил он по-немецки. Петр засмеялся, загреб его в охапку и поцеловал:

– Здорово, Франц! А я прослышал, ассмаблей у Монса, да и дело к тебе есть.

– О, да! – заговорил тот обрадовано. – У Иоганна сегодня большой праздник!

– Да ну? – Петр удивился. – И какой же?

– День ангел его дочь! – Лефорт (это Янка поняла, как только увидела его) хитро прищурился и многозначительно поднял палец. Петр как-то неопределенно свистнул:

– Вот те раз! А Яким мне ничего не сказывал! – и пригрозил. – Ну, я ему!

Янка все это время молча разглядывала Лефорта, который поначалу не обратил на нее внимания. Лефорт, наконец, взглянул на Янку.

– А это кто с тобой, Питер?

– А, это Янка. – Петр подтолкнул Янку к Лефорту. – Изрядный малый, но толковый.

Лефорт с интересом посмотрел на Янку.

– Я могу показать тебе, мальчик, водяную мельницу, а может, ты хочешь взглянуть на музыкальный ящик?

– Спасибо, – вежливо ответила Янка. – Мне бы ноутбук в четыре ядра с четырьмя гигами оперативки и жестким диском хотя бы на двести пятьдесят гигов, а моя мечта на пятьсот. У вас случайно нет? – она лукаво прищурилась.

– А что сие такое? – опешил Лефорт. Петр все это время, казалось, о чем-то напряженно думал и вроде не слушал разговор, но после последней фразы Янки влепил ей звонкую затрещину.

– За что?! – Янка возмущенно обернулась.

– А чтоб голову не морочил, – пояснил Петр не ей, а Лефорту. – Побудь здесь! – велел он Янке, и, хлопнув озадаченного Лефорта по плечу, сказал. – Пошли, Франц, о деле поговорим.

Лефорт рассеянно кивнул, посмотрел на Янку, и они ушли в дом.

Янка почесала подзатыльник и вздохнула. Потом засунула руки в карманы джинсов и лениво начала прогуливаться возле дома, разглядывая архитектуру. Алексашка сидел в одноколке, следя, как слуги кормят лошадей, и насвистывал. Наконец Янке стало скучно, и она вышла за ворота на улицу. По улице степенно шли нарядные люди, проезжали брички, экипажи и все в одном направлении к дому Иоганна Монса. Янка посмотрела на часы. Чего у него там за дело, с досадой подумала она, так и на день рождения опоздаем. День рождения! Янка даже ахнула, вот это номер, а подарка-то у нас нет! Что же делать? Она начала быстро соображать, прохаживаясь взад-вперед по песчаной дорожке. Хлопнула дверь.

– Куда этот сукин сын делся? – послышался бас Петра.

– На улицу вышел, – преданно ответил Алексашка. Янка обернулась.

– Неслух! – увидев ее, выдохнул Петр и нахмурился. Вслед за ним подошли Лефорт и Алексашка. Янка ничуть не прореагировала на грозный вид Петра, а заговорщически нетерпеливо поманила его в сторону. Петр удивился, но подошел. Янка пригнула его, обняв за шею, и зашептал в самое ухо: