Доктор за дверью что-то громко говорил, но я не вслушивался, думал о предстоящей операции, точнее – о предстоящем приключении. К разговору я вернулся на словах:
– …Срок вам до завтрашнего утра. Посоветуйтесь с родными, подумайте. Решать вам, – говорил доктор жестко, с напором. А потом сделал паузу и, будто обессилев, произнес: – Пожалейте парня.
– Мы подумаем, – вновь ответила мама, как по заученному. Судя по звукам, быстро сгребла со стола все мои медицинские бумажки: карточку и направления – и поспешила к двери. Открыла она ее так быстро, что я даже сообразить не успел, что надо отскочить в сторону. Так и прилетело мне прямо в лоб. В лоб прилетело, а сам я отлетел. Мама опять заохала и принялась отскребать меня от пола. Я там так растянулся! Встаю и хохочу. Смешно получилось. Только вот шишка болит и попа тоже. Бывает такое: ударишься вроде один раз, а болит сразу в двух местах. Со всех сторон болит, можно сказать.
Домой я ехал в отличном настроении. В предвкушении, что завтра ребятам в классе шишку покажу. Здоровая она получилась. Отменная. Красовалась на пол-лба, да еще покраснела, как звезда на новогодней елке. Ребятам скажу, что подрался с соседскими мальчишками. За кошку, например. Они хотели котят у нее отобрать, а я вмешался, всех разогнал. Ну получил маленько, всякое бывает, но кошку с малышами спас. Одноклассники у меня хорошие, хоть мы друг друга пока плохо знаем. В их школу я перешел только два месяца назад. Первый класс окончил в обычной, и тут мама решила, что с таким особым зрением, как у меня, надо идти в особую школу. Иначе пиши пропало. Оценки полетят, знания будут на нуле. Это она так бабушке сказала в конце учебного года. Я не сопротивлялся. В старой школе, конечно, тоже отличные ребята были, особенно Саня Песков, мы с ним за одной партой сидели да и до сих пор дружим, он ко мне во двор часто после уроков забегает. Но и парочка хулиганов там тоже водилась. Аркаша Стрельников обзывался очкастиком и другими противными словами. Обидно, конечно, было, но не слишком. Я же понимал, что это он от незнания говорит. Тем, кто видит на все сто, мир другим кажется, поэтому Аркаша понять и не может, как это – тыкаться носом в тетрадь или читать с доски, только когда стоишь в метре от нее, то есть почти вплотную. Если бы он мог увидеть все моими глазами, то, наверное, не стал бы дразниться.
В новой школе никто не дразнится, пальцем не показывает и плохие слова про зрение не говорит. Это частная школа. В классе нас всего десять человек. И надо же, четверо такие же, как я! Очкастики и слепошарики. Не знаю, мама специально, что ли, мне так школу подбирала, чтобы не чувствовал себя белой вороной? Или так получилось? Кстати, интересно, а почему вороной, а не змеей или пандой? Мне именно эти животные подошли бы. Из-за очков, конечно. У них же тоже они имеются. Был бы я тогда очковой змеей и жалил всех, кто смеется. Аркашу Стрельникова, например. Хотя нет, для змеи я слишком добрый. Зуб бы на человека не поднялся. Точнее, рука. Стрельников – неплохой парень, просто он не понимает. Это всегда так. Все ссоры и обиды из-за того, что кто-то кого-то не понимает.
А я вот всех очкариков понимаю прекрасно. Мы с мамой до моей новой школы ходили смотреть другую, ту, что на противоположном конце города, коррекционную. Пока мама с их директором и медиком разговаривала, я по коридорам слонялся. Интересно же. С одним мальчишкой познакомился взрослым, класса, наверное, из пятого. Он из кабинета вышел и по стеночке шел. Будто подпирал ее, будто она без него обвалится. Но это я сначала так подумал, а потом понял, что он видит плохо, поэтому старается ближе к опоре идти, чтобы не налететь на кого-нибудь. Там хоть и глазная школа, а тоже летают на переменах неплохо. Не все, конечно, а те, кто хоть что-то видит. Шило-то в этом самом месте у всех одинаковое, как говорит бабушка, хоть с глазами ты, хоть без. Я тому мальчишке помог до другого кабинета добраться. Все же не чужой человек, тоже очкарик, не бросишь. Да и мало ли – вдруг мне потом дружба с пятиклассником пригодится? Станет кто-то приставать из ровесников, а я такой: «У меня друг в пятом. Да он тебе…» И сразу отстанут.
Связи не пригодились, но хоть доброе дело сделал. В общем, в ту школу меня не взяли. Сказали, не дотягиваю по диагнозу. Тогда мама начала искать мне частную, то есть платную школу за какие-то громадные деньги.
– Ничего. Проживем. Только бы учился нормально. И не обижали.
«А то самооценку ребенку испортят», – так мама сказала бабушке. Я услышал совсем случайно. Не подслушивал.
Но это было давно. А сейчас я ехал домой из больницы счастливый, как кот после банки сметаны. Поводов для радости – гора. Во-первых, шишка. Я ее в окошко такси всю дорогу рассмотреть пытался, не получилось, пришлось на ощупь с ней знакомиться, как те ребята из школы. Во-вторых, операция. Целое настоящее приключение. Несколько недель самостоятельности, без бабушкиных пирогов с капустой, которые жутко не люблю, но ем, чтобы бабушку не обижать; без маминого присмотра (что я маленький, что ли?); без старшей сестры. Хотя тут как раз можно поспорить. Я ее и так почти не вижу. Живем в одной квартире и не встречаемся. Только утром в очереди в ванную или туалет и вечером, если получится. Правда, иногда она меня в школу отводит и из школы забирает. Но обычно бабушка приходит. А Светка допоздна гуляет с какими-то мальчишками. Слышал, как она по телефону подружке говорила, что ее Мирон из класса на свидание позвал. Тьфу ты, Мирон! Имя какое дурацкое. Видимо, и сам он такой же. Мииии-роооон. А она побежала к нему, чуть дверью меня не снесла. Так вылетела, что шум стоял. Конечно, пятнадцать лет, все можно. А мне вот одному гулять не разрешают. Поздно, темно, страшно, ушибешься, украдут, наступишь не туда, провалишься… Одни запреты. Гуляю только с родителями. Но с мамой гулять неинтересно. Она все время мне что-то поправляет: то шапку, то варежки, то ватрушку, если с горки качусь. Стоит рядом, контролирует. С папой – другое дело… Вот бы он поскорее из командировки приехал, он со мной бы везде ходил и все разрешал. Обещал, что скоро вернется. Билет, говорит, уже взял. Хоть бы шишка до его возвращения не сдулась. Показать. Можно, конечно, сфотографировать и отправить ему, но оно же все не то. Шишку щупать надо. На ощупь она куда внушительнее, а фотка этого ну никак не передаст. Да и видео тоже.
Папа из дома уехал очень давно. Я как раз собирался переходить в новую школу, а тут бац – родители сказали, что папе по работе надо на время переехать в другой город. В нашем городе нет таких зарплат. Каких таких, я не понял. Ну что поделаешь, родителям виднее. В общем, папа уехал… Теперь каждые выходные мы общаемся по видео-связи. Чаще нельзя, папа в будни на работе занят. Днем я ему только сообщения пишу, чтобы не отвлекать. Да он редко на них отвечает. Звонит тоже редко. Некогда. А видео – это здорово. Он вон как далеко, а вроде и близко. Только рукой не достать, на колени не забраться, на шее не повисеть, в парк вместе не сходить. Многого по этой самой видео-связи не сделать. Но он же вернется! Обязательно. Я жду. И мама ждет, и бабушка, и сестра, хоть и бегает к своему Мирону. Я точно знаю – она папу ждет. У нее в комнате на столе стоит его портрет в рамочке. Не какого-то там Мирона-Пирона, а нашего любимого папочки.
Во время следующего сеанса связи обязательно ему про врача и операцию расскажу, пусть вместе со мной порадуется. Писать пока не буду, чтобы сюрприз. Но до выходных долго. Два дня школы.
После ужина я как обычно забрался на постель с книгой. Получил же разрешение, нужно пользоваться. После слов профессора мама не должна ругаться. Даже лампу настольную поставил, специально ее на полную мощность включил и придвинул поближе, чтобы в случае чего маме показать, что вот, мол, выполняю наставления врача. Только открыл книгу, самую мою любимую, «Лиловый шар», как тут же с порога:
