Насмешка была еще обиднее несправедливых обвинений, Ярина могла только губы кусать, ни слова в свою защиту выдавить не выходило.
– Шутки в сторону, – отрезал колдун. Плащ за спиной взметнулся, наводя жути, но она уже перешагнула порог, за которым больше страха или меньше – не имело значения. – Говори! Сколько вас еще здесь?
– Где? – растерялась Ярина.
– Брось кривляться! Как ты попала в деревню? Как тебя дом впустил? Как ты умудрилась растянуть барьер не только на избу, но и на весь лес? Кто тебя послал?! Где остальные? Ты не могла быть одна!
– Никто меня не посылал. – Голос дрожал, Ярина снова попыталась отступить, но ноги будто в землю вросли.
– Врешь! – зло выдохнул колдун. – На Пустошь пробивалась?
Она чуть не плакала. Глупо вот так стоять под градом обвинений. Еще позорно разреветься не хватало!
– Немедленно снимай барьер с леса. Вздумала людей голодом морить? Силой померяться не с кем? А ну…
Ушат воды, которую плеснули ей в лицо, заставил Ярину закашляться. То, что держало ее на месте, если что-то держало, разжало когти, и она сдернула с шеи ожерелье, плюхнувшись на залитый водой пол.
– Ты уж прости, девонька. – Домовой встревоженно присел рядом. – Не по нраву мне такие разговоры. Стоишь, глазищи таращишь, несешь бесовщину, а сама так и трясешься. Ну, я набрал водицы и… С кем это ты?
Ярина все терла лицо: хотелось не столько вытереться, сколько не пустить на глаза слезы. Тоже нашлась, великая чародейка, владычица лесная! Даже рта раскрыть не смогла.
– Дедушка, я всех людей из леса выгнала, – жалобно пролепетала она. – Колдун сказал.
Домовой всплеснул руками, борода встопорщилась от возмущения:
– Ты это чего? Беседы вела? С этой оглоблей патлатой? Вот так я и знал, что будет беда от этого гаденыша!
– Не в нем дело, дедушка. – Коса намокла, платье и нижняя рубашка тоже, надо было переодеваться, стараясь не думать о том, какой увидел ее чародей: в домашнем, босую и напуганную до полусмерти. Хотя она не стремилась произвести впечатление, но обидно, когда тебя вот так, с одного взгляда, записывают не только во вражины, но и в полные дуры.
– А в чем? – продолжил возмущаться домовой. – Какие такие люди? Не те ли, которые давеча едва дом не пожгли, а тебя чуть на веревке в деревню не притащили забавы ради? Он тебе голову заморочил, а ты ухи развесила! Поди любого в лесу спроси – каждый тебе в ножки поклонится, что избавила от человечьего племени. Все кикиморы, водяницы, моховики, болотники. А уж как русалки с водяным благодарны будут! Эти оглоеды пожарищные накануне снежня-месяца2 чуть берегиню с дитем в огонь не кинули. Одно слово, люди!
Мокрый лен чуть не треснул под пальцами, с такой силой Ярина вцепилась в нижнюю рубашку, которую снимала за печкой. В их краях берегинь не было, одни вредные, избалованные вниманием, русалки водились. Но она точно знала: ни у кого не поднимется рука на одно из добрейших существ. Берегини никому и никогда не причиняли вреда, а людей любили, заботясь даже в ущерб себе. Они всех любили. Даже самые отчаянные из лесных татей относились к ним с почтением. А тут деревенские! Хотя если у них такой предводитель, то ничего удивительного.
– Ребенок?
Это только маленькие девочки да наивные боярышни думают, что дети родятся от большой взаимной любви. У людей чаще наоборот. А вот у берегинь дети только так и появлялись на свет. Не просто от любви, а после того, как мужчина клялся кровью, что разделит с суженой жизнь и давал ей имя. Если огонь, вода и земля принимали клятву, тогда разлучить их могла только смерть. Хотя подчас и она не могла.
– А где был отец? – Переодевшись, Ярина выглянула из-за печки.
– Э-эх, девонька, – домовой горько покачал головой, – погиб он. С колдуном к Дивьей Пустоши отправился и сгинул. Лучше б наоборот случилось. Хороший был мужик, охотник знатный, лучший следопыт. Ходил от до самых Топей, каждую травинку в лесу знал. Всегда приветливый, радостный. Вишь, как случилось, забрала Переправщица его, а не этого…
На колдуна дедушка мог ругаться часами, ни разу не повторяясь, но Ярину беспокоил не чародей-грубиян, у которого оказался на нее зуб. Ведь он был прав – открыть людям лес необходимо, несмотря на то, как они обходились с нечистью и как чуть не обошлись с ней.
Да и пора бы уже научиться управлять силой ожерелья, в книжице – наследстве первого хозяина избушки, подсказок отыскать не получится, тайнопись ей не по силам. Придется самой.
– Дедушка, как бы мне охранный круг поправить? – вернулась Ярина к первоначальной теме разговора, но Торопий ее замысел не поддержал, насупившись.
– Ты хозяйка лесная. Тебе решать, а я лучше стряпать пойду. – Он соскочил с лавки и принялся шуровать тряпкой по полу, убирая остатки воды.
Меньше всего Ярине хотелось обижать того, кто был с ней добр, кто заботился, но обречь на голодную смерть жителей окрестных деревень она не могла. Сильные выживут, а на встречу с Переправщицей отправятся слабые, больные. Так всегда бывало.
– Я ведь тоже человек, – тихо сказала она в спину домовому. Тот расстроенно махнул рукой.
– Что ты меня, дурака, слушаешь! – Торопий ухватил горшок с вареной репой и со всего маха ухнул им об стол, одна репка выскочила и покатилась, пришлось ловить и водворять обратно. – Знаю я, что ты иначе не можешь. Баб, детей пожалела. Ворчу по-стариковски, я же с людьми бок о бок, почитай, три сотни годков. Но как подумаешь: всякое было между вашим племенем и нашим братом, токмо такого беззакония не видел на своем веку. Знать, недоброе здесь творится. Так что не слушай меня, Яринушка. А насчет леса – это ты сама должна смотреть, у тебя глаз видючий. Полетай вокруг, глядишь, чего и вызнаешь.
Так она и думала, но спросить все равно стоило.
Ожерелье знакомой тяжестью обвилось вокруг шеи, с каждым разом управляться с ним было все легче, но должны были пройти годы, прежде чем удастся постигнуть хотя бы половину скрытых в нем тайн. Жаль, у нее нет этого времени. Как же получилось замкнуть охранный круг, не пуская сквозь него людей? Сколько Ярина ни пыталась вспомнить, ничего не выходило.
Серебристый полог был на месте, нити приветственно задрожали, стоило приблизиться и протянуть к ним руку. Странно, они с такой легкостью отзывались на ее призыв… Нет, не ее – хозяина ожерелья. Пусть чародейского дара в крови была лишь капля, но даже этой капли хватило, чтобы понять: щит творил тот же, кто искусно вплел истинно людские чары в то, что по праву принадлежало лишь лесным сущностям.
Полог казался сильнее, хотя бреши никуда не делись, но с ними можно было разобраться позже. Ярина дотронулась до тонкой паутинки, пытаясь собраться с мыслями, чтобы расплести узор и последовать туда, где нити сплетаются воедино. Полог послушался легче, чем можно было ожидать – по сети зарябили медовые сполохи, ее потянуло за ними, быстрее и быстрее.
Хлоп. Девять каменных глыб, окруженных валежником. Хлоп. Пологий берег речки. Хлоп. Пузырится болотная муть. Хлоп. Крутой обрыв оврага, где по ночам копошатся древние тени. Хлоп. Черная смолистая вода, сомкнувшаяся над головой.
Лишь последнее место запомнить не удалось, наверное, из-за того, что оно находилось не на поверхности. Ярина смахнула пот со лба и волевым усилием вернулась в избушку, пока не снимая ожерелья. Тяжело, очень тяжело.
Если она будет надевать его время от времени, то обязательно что-нибудь пропустит. Придется привыкать.
Домовой с тревогой следил за ней, но не вмешивался.
– А что, дедушка, есть ли у нас на чем писать?
– Ото ж! Во, гляди!
По мановению умелых рук перед Яриной появились белоснежные листки – настоящие! Сколько же зим она не видела хорошей писчей бумаги, приучившись писать палочкой на бересте? Вместо пера и чернил на столе обнаружилась странная тонкая трубочка с заостренным кончиком. Держать его было неудобно и непривычно, резы выходили по-детски кривенькими, но она быстро приноровилась. Чего только чародеи не придумают! Вскоре примерный рисунок леса был готов, узлы, на которых держалась сеть, жирными точками легли на бумагу, а вместо последней в центре рисунка появился знак вопроса.
