Когда закончится все начнется весна, просто календарным исчислением принесет капель с крыш, город окутает запах собачьего дерьма и мочи, женщины постараются похудеть и выглядеть привлекательней, нежели просто стройность прикрытая миловидностью.

Дни похожи на слишком долгие секунды под водой, мало кислорода поверхности нет. Буддисты желтой краской осени теряются среди талого снега, выпивки море, денег нет и пить негде, все кладбища забиты умом в распитии горячительных напитков, кто-то читает чужие вечные стихи умершего молодым, ведь правда, что старости не существует?

21 дальнейших планов не предвидится, пока затишье перед инициацией тайны природного катаклизма. Один приятель мой построил океан и, усмехнувшись, продолжил мастерить твердыню континента, но вышла россыпь островов и довольно глубокое море не разглядеть в нем истины. Еще он осмелился глянуть на небо и замыслить там довольно грустный закат, чтоб заря алмазом после искрилась.

Признаться честно ничего у него не получилось, так многие заметили потому что, их устраивало все вплоть до ропота на жизнь, а приятель мой ушел навсегда в себя, повзрослел, стал зрел и улыбчив, теперь он островитянин, абориген личного архипелага, властитель глубин и просторов собственного океана. Он счастлив в одушевленной свободе лишенной материальных основ, быть может, он никогда не умрет, у него есть тигровая акула.

                  Весна черна!

И воскликнул врач – Добро пожаловать мертвец на эту скотобойню жизни! – он повернулся к стоявшим рядом сестрам – Вот, ненаглядные мои, одним безумцем стало больше! Посмотрите на это тельце, скоро там прорастет душа, после станет, страдать и выть. Всю жизнь! Нам же малодушным, неведом тот секрет как поладить с ней. Только лгать!

Врач рассмеялся и после стих, он знал о морфинах в шкафу на замке, в кармане халата хранился ключ. Ты ждешь только тишины и тусклого света лампы. Уединение это таинство, в нем ничему нет места, присутствуешь сам.

Новорожденный хранил молчание, ему не представлялось возможным говорить, иначе вышел бы крик, и это обозначило в таком случае его наличие здесь. Сестры думали совсем о третьем, затем задались вопросом – Почему младенец молчит? И врач хорош, в рассудке трезв окончательно.

Предвестником моего появления не был ангел с золоченым рогом в руках, сошли вешние воды, значит пора. Перерезанная пуповина, все на выписку. Некая грузная баба в страшном лице без улыбки, штемпелем обозначила мой пол, национальность, родителей навсегда до гробовой доски.

Эта ранняя беспомощность, еда и вода, моча и кал, при этом потешное веселье и скоморохи сопровождали меня на данном отрезке жизненного пути. Я улыбаюсь звукам, пускаю слюни, едва ли знаю родителей в лицо. Завтра световой день сократится на секунду.

Завтра война и окопы, контузии, спирт, смерть. Смешная, заурядная жизнь, пасть в рвоту мертвым и поутру проснуться живым. Просветление умирает среди пустоты рассудка не желающего принять что-то извне. Мир крохотно мал в понимании человека живущего естественными потребностями, он потребляет и более ничем не занят.

Использованные презервативы подытог практически всего, что имеет смысл. Барабанит дождь по жести кровли, дымит сигарета. Скоротечность продлена к окну и далее с ветром сквозь решетку за забор режимного объекта, храни всегда при себе паспорт, пропуск, карточку, свое лицо. Не в этом ли благо прописанное для всех?

Двенадцать лет молчаливой весны, год за годом холодные батареи и пустой взгляд в окно, там чернеющая земля полная комьев грязи и талого снега. Срывается дождь, пеленой скрывая крохотные отдушины надежд, в комнатах звереют человеческие особи, они превращаются в собак и родственные души.

Описание прогнозов завтрашнего разговора, когда закончится все. Ты опять возникаешь, разрушая эту обожаемую реальность, бытие становится желанием жить. Жить без того, что дорого или дешево выглядишь, ты путаешь масть карточного набора, я боюсь быть рядом, я не могу отрицать тебя.

Слово, которое страшно произнести вслух, хочу сказать или совершить поступок. Многоточие под знаком вопроса, болезнетворное, неприемлемое, парализующее в самом начале, определенно губительное и нет лекарственных препаратов притупления мозга. Эмоции, чувства, расплескались, словно океан и тело не храм, а всего лишь запахи, движение под диктовку матери природы. Пары по парам, мартовский сквозняк в голове, игристое бродит в крови. Долой крепкие морозы, дышим в унисон, а в глазах неба через край и не видать там завтрашних начал.

Стану пить, словно делал это всегда, еще закроюсь наглухо в сортире собственных мыслей, перетяну вену и зажмурюсь от алого проблеска в этой стеклянной вселенной. Ведь у меня есть собственный космос и можно принять гипер скачок. Последний приют космонавтов, героев молвы и страстей, ведические вши, кусавшие Готама, русалки дети конопли. Смеюсь, чтобы разбавить тишину спящих титанов.

Я не вспомню тебя, потому что забудусь созерцанием пульсирующих спиралей галактик. Тебя еще нет, не пришла, но предчувствия гложут. Выхода нет, лень как воздух и жизнь замкнутый круг. Плотность чувств лишает рассудка, слово вертится на языке и готово сорваться слитым паролем всех конспиративных квартир.

Страшно осознавать, что ты знаешь об этом чувстве, я пячусь в угол, коего нет, ищу темноту для рыка, но получается всхлип обиженного ребенка. Дом и цепь, как этого можно желать? Что происходит со мною во мне, неужели продаюсь за благосклонность в капле секунды твоих глаз с лучиком света?

Любовь. Слово сорвалось и понеслось, мозги набекрень, глаза загорелись пламенем, душа предала, мгновенно потянувшись к ласке. Волнительные дни, в которых много сердца, этот приятный недуг, мечешься в лихорадке горячечного бреда, запахи, звуки, кодовые слова. Беспокойное ожидание каждого дня, странные смыслы наполняют твою жизнь, она значима и оправдана.

Хватит болеть, любви нет, ее придумали поэты, чтоб была на всякий случай под рукой. Пора други верные выздоравливать окончательно, там, в подворотне, ждут чудеса и близок час, где жизнь или кошелек определяют смысл дня.

Выход в иное. Потеряться там и здесь, навсегда, и любви уже нет в исцеленных клетках головного мозга. Продолжение в шагах и беге за горизонт видимого, к простым обожаемым вещам. Там уж точно любви нет и память стерта до дыр, и избирательна в начальном предположении что… Вначале не было тебя, следовательно, было слово после дело.

Вот такие пироги в день базарный. Пей, кути, уйди в загул, потребности просты, слей как воду полноту карманов. Проиграйся, проживи жизнь свою до исподнего, до дыр. Ты и весна, все равно уйдете талой капелью в небытие, но я чуть было не попался. Утром вчерашний кураж забывается, ты возвращаешься к корням.

Дом. Счастье не великое, но четыре угла уже больше, нежели геометрия, воплощенная в быт и мгновения жизни после, ты ушла. Спасибо, более не стоит, повторять слова, приводящие к ошибкам, нелепым ситуациям, я проживу этот день сам.

Любовь болезненное состояние, маешься, в итоге, вопросы и скупые ответы. Каждая хочет быть всем, и ты куришь, живя под пятой в отдалении, привыкаешь лукавить, избегая проблем. Любовь, фактаж и аргументы, за горизонтом просто дни, мелькают чередою, праздники, старость и смерть.