Накат подъехал к одной из ниш и взял из нее сумочку с медикаментами. Положил на стол.

Снял жилет.

Затем он вскипятил немного воды на костерке, разведенном из брикетов бездымного мха. Бросил в кипяток бинты. Кряхтя от боли, стащил с другой ниши бочонок крепчайшего виски. При помощи воронки и шланга полностью заправил бак Ики. Остатки вылил себе в рот и на рану.

Ики издал довольное бульканье. После каждой заправки он становился немного неуправляемым. Из выхлопной трубы поползли алкогольные пары.

— Что может быть лучше приятной тяжести в баке? — бормотал Ики неразборчиво. — Разве что… вычисляется… смазанные колеса?

Накат не торопясь клал стежки на рану. Получившийся шов еще раз промыл виски и замотал плечо тщательно выжатыми бинтами. С помощью кусочка воловьей жилы собрал в хвост на затылке свои новые волосы. Потом сварил немного похлебки из куска копченого окорока.

Ики вроде бы задремал. Во всяком случае, Накат спокойно похлебал бульон, и успел разложить на столе карты Белкового Океана. Он знал о Реверансе немного, почти ничего, однако выяснил, что тот как-то связан с Солеными варварами. Чтобы найти его, нужно было добраться до Твердых Вод, места, одно упоминание о котором создавало тромбы в крови всякого океаноплавателя.

Накат ухмыльнулся. Кажется, назревало приключение.

— Так чего же это я, интересно, не понимаю?! — внезапно и запальчиво воскликнул Ики.

Накат отрыгнул. Поскреб щетину, разглядывая белое пятно на карте южных широт. Пятно было треугольным, оно пожирало корабли как хлебные шарики. Там пропадали легкие исследовательские судна, плавучие калоши миссионеров, стремительные корветы каперов, могучие галеоны Гвардии. Это была родина Соленых варваров, место, откуда они начали свою экспансию, захватив уже больше тысячи капиллярных островов.

— Того, что один муравей не может сдвинуть весь муравейник. Не может выволочь его из тени на яркое солнышко. Он может перетаскивать его по крошкам, но это бессмысленно, страшнее судьбы не придумаешь.

— Да, но знаешь, это неплохой выход для того, кто чувствует… вычисляется… себя настоящим человеком и не собирается прогибаться под обстоятельствами. Муравья… Э, то есть человека железной воли и…

— Непроходимой глупости, — закончил Накат.

— Но это просто… вычисляется… Кто-то должен быть первым. Да, на первый взгляд его дело бессмысленно, он вроде бы хочет… вычисляется… разбавить бочку виски каплей воды, но все дело в символе… В примере, понимаешь?

— Людям плевать на символы как таковые, если он не погоняют их палкой, как церковь или гвардия. Если ты хочешь, чтобы люди стали добрее, ты должен заставить их быть добрее. Только так.

— Ты циник… вычисляется.

— А тебе нечего возразить.

— Вот мы сейчас… вычисляется… поедем и спросим у них… у этих… у людей. Хотят ли они быть добрее?

— Я тебя только что заправил, Ики. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя.

— Гм. Да, ты прав, я лучше постою на месте… Вычисляется… Но согласись, что ведь любая другая цель профиля ломанного не стоит! Вот твой Кошкин к примеру. Ты хотел его смерти, и он… вычисляется… умер. Но скажи, разве это принесло тебе успокоение?

— Если бы я сделал это собственными руками…

— Хватит врать! Хватит врать самому себе. Ты… вычисляется… просто не знаешь, что теперь делать. Что делать дальше? Теперь ты говоришь, что тебе нужно достать того первенца. Ты, возможно, действительно этого не понимаешь, но всего лишь ищешь причину действовать, двигаться, жить… Призраки прошлого ведь ничем тебе не помогают!

Накат промолчал.

— Ага, на этот раз тебе нечего сказать!

Накат молчал так, словно у него срослись зубы. Ики понял, что сболтнул лишнего. Накат мало рассказывал о своем прошлом.

— Эскельд? — это было то немногое, что он знал.

Тот долго не отвечал, собирая в сумку оружие, инструменты и провизию. Некоторое время он читал по диагонали толстую книгу, которая была озаглавлена «Эй, кто это там?», за авторством Эрволла Горгена.

Все это время Ики виновато поскуливал и бормотал что-то невразумительное. Ему казалось, что он сыпанул соли на большую вечно открытую рану.

— Да я не получил успокоения, — сказал наконец Накат, скручивая карту. Он сунул ее в дорожную сумку Ики. — Именно поэтому, я попытаюсь найти его внутри разбитого черепа этого первенца. А там, видно будет. Если и это не поможет, что-нибудь придумаю. Может сожгу Капитальную Церковь Зверя. Ну как ты, уже можешь ехать?

— Да, думаю да, — с облегчением проговорил Ики.

Накат потушил костер и свет. Они выехали из склепа. На улице уже стемнело, это было как нельзя кстати.

— Ты невыносим! — восклицал Ики, тут же осмелев. — Разрушения, разрушения, разрушения! Ты ведь всю жизнь этим занимался, может быть, все дело в том, что ты выбрал неправильный путь и не хочешь сворачивать?

— Возможно. Если и сожжение Церкви не поможет, я попробую отбирать деньги у богатых и часть из них отдавать бедным.

— И можно поинтересоваться какую именно часть?

— Ну… Что-нибудь порядка трех процентов.

— Эскельд!

— Считаешь это много?

— На что тебе вообще нужны деньги, если мы живем в склепе? И агентура тебе теперь тоже не потребуется.

— Ну не скажи, уши в Гротеске никогда не будут лишними. Сейчас я, например, намереваюсь узнать, не отходят ли в ближайшее время разведывательные корабли в сторону Твердых Вод. Кроме того, теперь ничто не мешает мне оставить Гигану и немного попутешествовать. А для этого нужны деньги.

Они подъехали к воротам. Накат отпер калитку.

Некоторое время еще можно было слышать пышущий искрами диалог, похожий на порхание двух шпаг в воздухе. Потом все стихло, только поскрипывали на ветру привезенные из пустынь зловещие анчары — одно из главных украшений кладбища.

Охранник выбрался из-под стола.

В это же время Миумун ждал на пристани, наблюдая за пьяными матросами. Точнее они были пьяными, до того, как их окружили пятьдесят здоровенных, отожравшихся на солонине крыс. Четыре дрожащих океаноплавателя сбились в кучку сидя на земле. Крысы злобно попискивали, стоило им только пошевелиться.

Миумун стоял неподвижно. Глядел на реку.

Ефврат был настолько широк, что на другой его стороне вполне могла греметь гражданская война, а эта часть Гиганы даже не всхрапнула бы во сне. В темноте спокойные воды второй великой реки, осоловевшие от сбрасываемых Гротеском отходов, казались неподвижными. Та странно-приспособившаяся живность, что обитала в городской зоне реки, не рисковала играть на поверхности, чтобы не глотнуть, ненароком, свежего воздуха. Ночной Ефврат напоминал ползущую вперед пластмассу.

Рядом с Миумуном, на свернутый в бухту потрепанный канат безнадежно шлепнулась облезлая чайка. В ее клюве спокойно, почти не сопротивляясь, повисла некая тварь, напоминающая рыбу с зубастыми жабрами. Очевидно, чтобы дышать в Ефврате, нужно было тщательно пережевывать воду.

Чайка, не размыкая клюва, издала писк мученика, означающий примерно следующее: «Первый, в какой-то момент тебе нужно было зажать свое рожалище чтобы люди никогда не появились на свет!». Потом она с видимым (для птицы выказать эмоции это нелегкое дело) отвращением выбросила тварь в воду. Псевдорыба, с трудом протискиваясь, вошла в Ефврат.

Чайку вырвало.

Пока она блевала, заинтересованный Миумун чуть напряг свои силы. В результате на поверхность всплыли две сросшиеся задами жабы, давешняя рыба и ботинок с членистыми ножками на подошве. Ботинок злобно клокотал. Сиамские квакши меланхолично лягали друг друга задними лапами. Рыба угрюмо жевала жабрами воду.

Миумун покачал головой и отпустил их. Ботинок тут же набросился на жаб, и они скрылись под водой. Рыба перевернулась кверху пузом и бодро поплыла куда-то, оставляя дорожку из пузырей, которые никогда не лопались. Их при желании можно было растягивать в руках как жвачку.

— Пощади нас, сударь! — ныли матросы. — Бери, че хошь, только отзови крыс. Мы ж не знали, чего ты из этих. Нам с маггами проблемы не нужны!