Они не обольщали внимания ни на что вокруг. Одна телица всем раздавала пирожки с хлопками, имевшие большой успех. Пораженный и законфученный, я натянул резиновый хлящ, направляясь к двери.

"Будьте любезны, не толкайтесь," - произнес тухлый голос.

"Что вы о себе воображаете?" - воскликнул я, гордо ушмеляясь.

"Я тут главный," - произнес голос тухло, но грозно.

"Луна на небе - ах!" - вскричал другой, и началась музыка.

Мимо протанцевал негр, пожиравший банан, или кого-то еще. Я скукожился, надеясь попасться ему на глаза. Он обглазел меня и спросил устало: "Друг или невдруг?"

"Не вдруг," - воскликнул я и застиг его врасплох.

РОБКИЙ

Я робкий, старомодный

Стеснявый я до слез

Я ни к чему не годный

Поверьте, я всерьез.

Я робкий до концов ногтей,

И пикнуть не решусь

Нет у меня совсем друзей

И танцевать боюсь.

Как во джунблях... во дремучих джунблях... сегодня ночует Белючий Охотник.

У изножия его постели Отумба несет строжу, охреняя хозяина от ядовитых несмыкающихся, например от смертоносной хвобры и могутного капитона.

Он и не подозревал, что как раз на следующее утро, как раз с самого браннего позаранка и случится настоящее приключение.

С чашей кончая Отумба разбудил хозяина, и они заправили свой путь в самую гущу джунблей.

"Кто это там?" - спросил Блевучий Находник. - Уж не слонопотам Пилл ли это, щеголяющий с новой шкурвой?

Может, это Летающий Голодранец спешит по делам?"

"Нет, ведь он шагает," - сказал Отупа на суахили, как если бы из-за тридевяти земель. Вскоре они вышли на завалинку в джунблях и разбили шлягерь.

Джумбля-Джим, чье имя пусть останется неизвестным, медленно, но неторопливо пролажал свой путь сквозь заросли кальсон, не потосливая, что за ним наблевает Белючий Охапник.

"Ату его, Атумба, - сказал Вонючий Охальник. - Пусти ему пух и прах!"

"Нет! Но, может быть, на следующей нетеле я набью этим пухом подушку, которая сейчас мирно лежит в автобусе номер девять."

Джемпер-Грим, чье имя пусть останется в норме, увидел, как Валячий Хахальник и Докеришка Гавкин стреляют носоглотов, гиппопертоников, а заодно и Отумбота.

"Не увивайте этих желудных!" Но на них эти слова не произвели печаления. Они все стреляли и стреляли алликратеров, тихих казанов, жидаффов, проказов, а заодно и дядю Тома-Кобру и прочих... старика дядю Мишу-Гризли и прочих... толстомясого Братца Кролика, Братца Бегемотика и прочих... Братца Тигру, ушастого Чебурашку и остальныхпрочих.

ОДИН ПОД ДРЕВОМ

Один под древом я сидел,

Я скромен, толст и мал.

Мне кто-то сладко песню пел,

Но кто - не разобрал.

Гляжу я вверх, на небеса

Певицу не найду.

Дивлюсь я: кто ж моя краса?

Где спряталась в саду?

Кто ты, явись! Напрасен страх!

Так тщетно я взываю.

Ты, верно, прячешься в ветвях,

Приди ко мне, родная!

Заснул под сладкий тот мотив,

Что снилось - не пойму.

Проснулся, кустик оросив,

Вернулся под листву.

Вдруг на сучке увидел я

Тут, брат, разинешь рот!

Сидит обычная свинья

И, что есть сил, поет.

Я думал, ты - девица!

Мне смех не превозмочь.

Вспорхнула тут певица

И улетела прочь.

Г Е Н Р И И Г А Р Р И

Генри был сыном своего отца, и вот настало время ему кончать со школой и подаваться в отцовское дело, то есть в тарабан-спекуляцию. Дело это было с гнильцой, и загнивалось довольно быстро.

"Папаня, ведь тарабан-спекулянтское дело - гнилое, не так ли?" - спросил Генри, молодой парень. Отец его Гарри не промедлил с ответом:

"Не городи чепуху, Генри. И отцы твои, и деды, что жили раньше того, даже раньше меня, черт подери!" - все были тарабанщики, и ничего тут не попишешь." Произнеся сие, он подвинул свои костыли поближе к очагу.

"Ну-ка расскажи мне еще раз, папаша, как угораздило тебе отхватить этакие костыли? Не в тарабан-спекуляции ли тут было дело?" - спросил молодой мальчишка Генри.

"И чего это ты вдруг опять о моих костылях заговорил, сынок?" проворчал Гарри, но голос его потеплел.

"Люблю слушать, как ты рассказываешь эту историю, отец - да и к тому же не каждый имеет взаправдашнего отца-калеку!"

"Что ж, по-моему, ты верно рассудил, сынок" - сказал Гарри, горделиво поглядывая на него и думая при том: "Сын-то у меня растет настоящим тарабанщиком, провалиться мне на этом месте!"

"Я в гольф хочу играть, пап," - сказал Генри с надеждой и совсем серьезно.

"Заруби себе на носу: ты тарабанщик, и никто другой," - отрубил папаша Гарри.

На следующий день Гарри пропал, как сквозь землю провалился, ни слуху о нем, ни духу во всей паршивой дыре, где они жили, и папаша Гарри забольновался. "Не похоже это на него, маманя," - сказал он старой карге, что прожевала с ними.

"За фигом тебе на фиг," - отвечала мать с грубым акцентом.

Как вы уже, наверно, доперли, мальчишка Генри, попросту говоря, сбежал из дому, заплутал.

"Вот ужо я покажу этому обрубку," - твердил Генри сам себе, ибо поблизости никого не было. Но вышло так, приятель, что мальчишка Генри не смог ни в гольф играть, ни другой какой работы найти в близлежащем местечке Гольфинге.

"Видно, я и вправду тарабанщик, папаша Гарри правду сказал," тихо произнес Генри, но его опять никто не слушал. И вздохнув, поплелся он домой, как и всякий другой мелкий Генри, не сумевший ни в гольф поиграть, на работу подыскать. Завидев издалека бутербродную свою помойку, он громко вскричал:"Е..." и добавив "Мое!..." выразил тем свои чувства.

"Мама, мамаша, это я, мальчишка Генри, я домой вернулся," говорил он, надеясь, что на него обратят внимание. Но старая ведьма все что-то копала, как если бы его тут и в помине не было. "Мамаша-маша, это я," - заладил Генри снова, думая про себя: "И чего это она копается, а не врубается?" Но старая карга все копала, мурлыча себе под нос песенку, которую теперь фиг где услышишь. "Мамка-самка," - сказал настырный мальчишка Генри, по правде сказать, он и мне уже порядком надоел.

"Разве ты не видишь, я хороню балбеса Гарри, твоего отца," отозвалась, наконец, старая каргамаша.