Он игнорировал боль. Он кидался снова и снова, молча, и не спускал с него своих чёрных непроницаемых глаз. Юркий, быстрый, как пиранья.

– Выродок! – изо рта брызнула кровь. Большая часть осталась в плотном кожаном наморднике. Грог знал, что во много раз сильнее Фауста, но тот был гораздо быстрее. Грог ушибал насмерть, но Фауст резал когтями и зубами, убивал точечными ударами в жизненные центры. Они встречались на тренировочном ковре один раз несколько лет назад, после чего им запретили сражаться друг с другом – они оба не могли победить, а повреждения наносили весьма серьёзные.

– Щенок! Ты не меняешься! – Это был незаконченный бой Грога, и он помнил об этом. Теперь он добился своего реванша, он спровоцировал. Осталось только успеть уделать эту опасную псину до того, как слух дойдёт до куратора.

– Ты тянешь время, Судья! Ждёшь, что кто-нибудь спустится сверху и остановит драку!?

Удар костяшками в горло он пропустил. Упругая бурая фигура мелькнула в воздухе и очутилась у него на спине. Если бы не форменный намордник на Фаусте, он бы уже заливал артериальной кровью стены. Но намордник был – крепкий, рассчитанный на силу лучшего Судьи–биста, то есть самого Грога. Замах, схватить за шею и хряпнуть об пол. Аудитория одобрительно взвыла. Пёс ударился затылком и даже выдал подобие какого-то жалкого стона. Сейчас! Грог с рёвом прыгнул сверху, целясь разбить, размозжить эту узкую зубастую морду. Победа! Но локоть больно врезается выше головы ненавистного мажора. Как? Почему? До мозга докатывается кислая боль с низа живота, куда ткнулись задние лапы хитрого подонка, толкнули его вперед и задали гончему большее ускорение. Теперь зал взревел с новой силой, поддерживая уже этого полукровку. Парням всё равно. Им хочется зрелищ, они поддержат того, кто будет сильнее. Но для Грога это было целью номер один – всегда быть сильнее. Никто не должен посягать на его первенство! Никто! Любой ценой.

Псы шатко расползлись в разные стороны. Как и в прошлый раз силы были равны. В лицо брызнула прохладная вода, тут же чьи-то руки обтёрли, приложили проспиртованный тампон к разбитой брови. В противоположном углу Фауст, пошатываясь перелезает ограду, отмахиваясь от назойливых рук поддержки. Уходит? Нет! НЕТ, куда!? Не может быть! Он принимает ничью! Так просто! Как можно так легко сдаваться! Быть не может!

– Ты куда собрался, щен? – хрип булькает в горле. Фауст не реагирует. Видеть спину, спокойно удаляющуюся от тебя, словно от кучи отработанного мусора, просто невыносимо. – Пошёл папе жаловаться? – дрогнул. Хорошо, дальше давить в этом же направлении. – Грог плохой! Грог побил малыша Фауста! Нашего любимого мальчика с чистыми руками!

Фауст обернулся и смотрел на заливающегося гончего с брезгливым отвращением и ненавистью, как на бешеную грязную собаку. Ничего. Главное, чтобы он сорвался. Победа любой ценой…

– Ты не прав, Грог.

– Пока тебе выписывают пакеты F–14 на Южный Берег, мы тут по колено в крови выполняем грязную работу!

– Грог, прекрати. Я Судья, я такой же, как ты и делаю то, что прикажут…

В зале воцарилась тишина. Кто-то прислушивался, понимая, что происходит что-то очень личное, кто-то неодобрительно отворачивался от Грога, кто-то бросал гневные взгляды на Фауста.

В дверях появилась высокая фигура Маркуса Волфтейна. Куратор был в ярости, и его появление должно было ознаменовать сильнейший нагоняй обоим.

«Эх, время на исходе!!»

– Ты такой же как я!? Я своё место заработал сам! Меня папочка не пропихивал и…

Он взлетел, как пружина. Прыжок бросил упругое длинное тело на Грога. Костяной кулак с острыми выростами естественного катета на пальцах с такой силой влепился в глаз гончего, что у того затрещало и запищало в ушах. Фауст двигался неестественно быстро даже для биста. Даже для Судьи.

– Я Судья! Я Судья! Я такой же как вы!!! Мать твою, Я! Судья!! – рычал и выплевывал пес, нанося удар за ударом.

Волфтейн стремительно летел к дерущимся, хлопая огромными кожистыми крыльями по потолку и полу, ребята из зрителей также хлынули на ринг. Спарринг это круто, но настоящего кровопролития никто на самом деле не хотел. Фауст был очень силён по сравнению с гуманоидами, но довольно лёгок. Четверо мужчин просто приподняли его и оттянули от адской гончей. Грог хохотал, потирая наливающийся глаз, хрипя кровавой мокротой в горле. Он уже победил, ведь он вывел соперника из себя.

– Давай, давай! Иди! Папуля отмажет своего сынка!

Фауст при этих словах взвыл и потерял остатки контроля. Время для него замедлилось, он словно окунулся в волну чёрного густого мрака. Треск разрываемой кожи, и сорванный намордник бессильно летит на пол. Его не просто не удержали – мужчины даже не осознали момента, когда этот костистый болид, состоящий из зубов, сухих мышц и когтей, вырвался из их рук и полетел к обидчику. Лицо Волфтейна застыло от ужаса. Липкий страх пробежался, наконец, и по спине у Грога. Он не боялся кулаков Фауста – он боялся его зубов. Все боялись. 16 пар острых клыков внешней челюсти доходили до трех дюймов в моменты боевой мобилизации – они могли перекусить даже астральный клинок и не поддавались никакому анализу. Чудесное папино наследство. Он мог жевать алмазы, словно орехи, а в кость они входили, как в подтаявшее масло. Грог не понимал, как Фауст освободился из намордника, но быстро осознал, что сейчас может действительно умереть, и это уже больше не игра.

Гончий успел выставить вперёд левую руку.

Он был истощён. Ни одной эмоции – только усталость. Боль глухо пульсировала, пробегая нестройными волнами по всему телу. Два ангела, мужчина и женщина, обрабатывали его раны, заглаживали ушибы своими прохладными руками. Поперек шеи зиял свежий рваный шрам от удавки, которой его оттянули от гончего. Он смотрел в стену, и вдруг понял, что Марк ему что-то говорит.

Волфтейн стоял у чёрного окна подземного лазарета, убрав руки за спину. Выглядел он очень хмурым, но скорее печальным, чем рассерженным.

– … В трёх местах и 28 швов.

– Что?

– Челюсть, говорю сломана!

– У меня?

Волфтейн подошёл ближе и всмотрелся в его лицо: «А ты часом не идиот?» читалось в его взгляде.

– У Грога. Он месяц теперь будет кашку кушать. Ты меня не слушаешь?

– Нет, – честно признался пёс. – Извини, я, видимо, отключился.

Марк вздохнул. В комнате повисло тяжёлое молчание.

– Я отстранён?

Диабол кивнул.

– Прости, Фауст, я не могу иначе. Ты себя не контролируешь. Твой зверь вырывается наружу, – при этих словах всё внутри Фауста сжалось. – Это опасно. Ты понимаешь, что мог убить его? В состоянии аффекта ты чуть было не убил другого Судью! Это немыслимо, недопустимо!

– Я бы его не убил! – жестко сказал пёс.

– Тебя оттащили, упрямец! Всемером! И уложили транквилизаторами, потому что удавка не помогла. Я боялся, что ты и мне руку отхватишь! Ты понимаешь, что ты порвал намордник, рассчитанный на средней мощности подъёмный кран? Можешь гордиться – теперь все форменные намордники КС буду заменены с расчетом на силу твоих жевалок.

– Я бы его не убил, – тихо повторил пёс. – Он Судья, он дебил и придурок, но он Судья. Если я во что и верю, то это в Судей. Нас мало и мы все связаны общим делом – мы мараем руки в крови, чтобы остальной мир мог жить спокойно, при этом презирая и чураясь нас! Это накладывает отпечаток, Марк. Грог мне противен, но мы в одной лодке.

– Твои поступки противоречат твоим словам, Фауст. Грог, конечно, козёл, что и говорить. Если и есть у нас в конторе кто-то с ещё более вредным характером, чем у тебя, так это он! Ты пойми – его ненависть к тебе заварена на глубокой личной трагедии и зависти – он же мозг, запертый в коробке! Он зооморф! Его тело не приспособлено ни для творчества, ни для быта, только для убийства. Он ненавидит всех прямоходящих бистов и антро, и уж особенно если они также сильны, как и он!