Именно в этот момент Розалина поняла, что не сможет налить чай мужчине, который продолжает говорить с ней так, будто наливать чай – одно из очень ограниченного набора дел, на которые она способна.

– Прости, не хочу показаться странной, но… ты можешь не называть меня «милой»?

Он на мгновение удивился, а затем пожал плечами.

– Да, лады. Я ниче такого не имел в виду.

Та часть Розалины, которая, несмотря на все усилия, все еще оставалась дочерью своего отца, так и зудела, исправляя его грамматику. Конечно, Лорен могла бы возразить, что диалект – важная черта личности, а правила о двойных отрицаниях были придуманы кучкой неуверенных в себе придурков в семнадцатом веке, которые считали, что английский должен быть либо как математика, либо как латынь. Но Розалина была воспитана в убеждении, что в таких вещах есть свои правила, и нельзя опускать «г» или «х» или позволять гортанной согласной заменять вполне функциональное «т».

– Наверняка так и есть, – сказала она вместо этого, – но ты бы не стал меня так называть, если бы я была мужчиной.

Казалось, он задумался. По мнению Розалины, тут не было ничего сложного, но по крайней мере он не стал кричать на нее.

– Если бы ты была парнем, я бы, наверное, называл тебя «друг».

– Знаешь, – в итоге она сказала резче, чем хотела, – ты всегда можешь звать меня по имени.

– Тогда как тебя зовут? – Он улыбнулся ей. Не такой улыбки она ожидала от человека, который выглядел как он или говорил как он. Улыбка была почти застенчивая и, как ни странно, искренняя.

– Кстати, я – Гарри. Хоть ты и не спрашивала.

– Ой, прости. Я – Розалина.

– Как? – переспросил он. – Розалина?

– Да. Как в «Ромео и Джульетте».

– Слушай, я не очень хорошо учился в школе, но… – он нервно посмотрел на нее. – Разве девушку из «Ромео и Джульетты» не зовут… Джульетта?

Этот разговор тянулся целую вечность. И, честно говоря, она могла бы обойтись без него.

– Розалина – это девушка, в которую Ромео был влюблен в начале пьесы. Он забывает о ней, когда видит Джульетту.

– Твои родители назвали тебя в честь девчонки, которую бросили в пьесе?

– Ее не бросили. Она дала обет целомудрия, поэтому у Ромео не было с ней шансов.

– Тебя назвали в честь монахини из пьесы.

Это звучало дурно. Она никогда не задумывалась об этом. Большинство людей мирились с непонятной отсылкой к Шекспиру и не развивали эту тему.

– Формально ее нет в пьесе. Она упоминается только в нескольких сценах.

– Тебя назвали в честь монахини из пьесы, которой даже нет в пьесе?

– Это не так уж странно. – Она уже сама начала беспокоиться, что это на самом деле странно. – Наверно, им просто понравилось имя.

Он поморщился.

– Прости, не пойми меня неправильно. Это очень красивое имя, и ты – девчонка-красотка. Я не так часто встречаю Розалин.

А ведь все было так близко к тому, чтобы кончиться хорошо.

– Я не хочу давить, но не мог бы ты не говорить «девчонка» и «красотка»? Я здесь, чтобы печь, и когда ты делаешь акцент на моей внешности, я нахожу это несколько унизительным.

Это было несколько лицемерно, учитывая, насколько внимательно она его разглядывала. Но она ведь не поздоровалась с ним со словами: «Привет, ты секси, и задница твоя тоже». Хотя гендерная динамика такова, какова она есть, – возможно, он был бы не против.

– Какой ужас. – На его лице отразился легкий шок. – Я все испортил, да?

– Все в порядке. Просто мы не в пабе, и ты не пытаешься меня подцепить.

По крайней мере она надеялась, что не пытается. По крайней мере она почти на это надеялась.

– Вряд ли мы ходим в одни и те же пабы, друг.

В кратком, но крайне неловком молчании, последовавшем за этим, Розалина решила, что лучше сосредоточить все внимание на том, чтобы налить из диспенсера чай. Она что-то подкрутила, надавила и, с несоразмерным триумфом, была вознаграждена струей горячего чая, которая аккуратно потекла в ее чашку.

И все текла.

И текла.

Гарри спокойно подставил свою чашку под носик.

– Здорово. А как теперь остановить?

– Я… я думала, что кнопка автоматически поднимется.

Но она не поднималась автоматически. А чай уже начал проливаться в блюдце Гарри. Взмахнув рукой над дозатором, Розалина попыталась, подобно Кнуду[2], повернуть вспять прилив коричневой жидкости, который нечаянно вызвала. У нее это получилось примерно с тем же успехом, что и у него.

– Не передашь мне еще одну чашку? – спросил Гарри.

Розалина передала ему еще одну чашку. Они наблюдали, как она медленно наполняется.

– Не передашь мне еще одну… другую чашку? – спросил Гарри.

Розалина передала ему еще одну чашку.

– Наверно, стоит поискать постоянное решение.

– Он должен закончиться рано или поздно. Он не настолько большой.

Они наблюдали, как чай неуклонно наливается по стенкам третьей кружки, словно в самом медленном и благопристойном фильме-катастрофе. Без всякой подсказки Розалина взяла четвертую кружку из быстро уменьшавшейся стопки.

Без комментариев, кроме бормотания, которое было похоже на «привет», Дэйв прошел мимо них, взял чашку, которую Розалина налила для себя, прихватил пакет молока и ушел.

Гарри постукивал пальцами там, куда не пролился чай.

– Так что там с постоянным решением?

– Понятия не имею. Давай сбежим и притворимся, что это были не мы?

– Вряд ли у нас это получится. – Он подставил пятую кружку. – Но ты иди. Спасайся. Скажи моим родителям, что я пал в бою.

– Я не могу тебя бросить, – запричитала Розалина, не совсем понимая, шутили они или нет. – Это моя вина.

– В чем твоя вина? – Колин Тримп выскочил, как кусок недожаренного тоста. И тут он увидел бесконечный поток чая. – Ничего себе! Как это случилось? Дженнифер будет в ярости!

Розалина застыла, уставившись на него.

– Простите. Но это не наша вина. Надо было сделать так, чтобы чайники работали одинаково.

Подавая заявку на участие в конкурсе «Пекарские надежды», Розалина говорила себе, что это план с низким риском и большой наградой. Если все удастся, она выиграет приличный денежный приз и, судя по опыту бывших участников конкурса, получит кучу возможностей для карьерного роста, которые никак иначе ей не доступны. А если ничего не получится, она вернется к тому, с чего начала: будет должна родителям денег, будет беспокоиться о будущем Амели и чувствовать себя несостоявшейся как личность. Только обычно она чувствовала себя несостоявшейся в неопределенном, лишенном ориентиров смысле и думала о том, что могло бы быть. А теперь она позволяет кучке знаменитостей выставлять себя неудачницей по конкретным причинам, из раза в раз выступая по национальному телевидению.

И это увидят ее родители.

И друзья родителей.

И родители скажут ей, что их друзья тоже видели. А потом они очень серьезно будут спрашивать, почему она решила пойти на кулинарное шоу, она пожмет плечами и скажет: «Извините, не знаю. Думала, что это как-то поможет, но это явно не помогло». Они бы не стали ей звонить. Всегда можно понять, одобряют ли что-либо Корделия и Сент-Джон Палмер, по их отказу называть вещи своими именами.

Вот о чем задумалась Розалина, пока сидела вместе с остальными участниками, пытаясь изобразить бесстрастное лицо, пока Марианна Вулверкот и Уилфред Хани обсуждали выпечку одну за другой и в конце концов объявили, какая из них лучшая и, что более важно для будущего в конкурсе, худшая. И снова Розалину поразила тривиальность происходящего. Ее отец на той неделе, вероятно, спас жизни по меньшей мере трем людям, и миллионы людей ежедневно получают пользу от исследований ее матери, а чего добилась Розалина? Ей крупно повезло, если у нее получились орехи приятной текстуры.

Критика в основном прошла как в тумане, и от того, что остальные конкурсанты были, по мнению Розалины, рассеянны, лучше не стало. Дэйв, на котором по-прежнему была фетровая шляпа, выступил весьма неудачно, передержав кекс в духовке. А Ален то ли потому, что и в самом деле был гениальным кулинаром, то ли потому, что она показала ему гребаный рецепт в то гребаное утро, разгромил всех.