Это исключает любую форму детерминизма в искусстве достижений, которое больше не сводится только лишь к таланту: талантливыми рождаются и ими становятся (Nardone, 2017). Природные способности, если они не поддерживаются и не тренируются, не развиваются наилучшим образом, или же становятся грузом, который нужно нести. И, наоборот, даже без особенного таланта можно достичь выдающихся результатов благодаря упорной и постоянной практике. Развитие гибкости и способности адаптироваться к обстоятельствам и условиям среды требует ещё более упорной практики для того, чтобы не оставаться в ловушке предвзятых идей и убеждений. Сопротивление эволюционному изменению скрывается в естественной склонности разума к схематизации и избыточному повторению действий, которые когда-то позволили достичь определённых результатов. Речь идёт об одной из самых коварных «психологических ловушек» (Нардонэ, 2020, Nardone, 2013), которые возникают в отношениях с самим собой, другими и миром. Они являются очень удобной стратегий упрощения тех невероятных сложностей, с которыми мы сталкиваемся, взаимодействуя с реальностью. Риск возникает тогда, когда эти умственные и поведенческие схемы становятся ригидными, кристаллизуются, что препятствует постоянному и необходимому процессу реадаптации. Когда Протагор утверждал, что «мастерство – это синтез предрасположенности и постоянной практики», он имел в виду именно непрестанную работу, которую должны выполнять те, кто хочет выйти за пределы привычных ограничений, адаптируя свои навыки и способности к эволюции окружающего мира.
Это второе важнейшее преимущество людей, достигающих выдающихся результатов, нельзя приобрести раз и навсегда; его нужно ежедневно завоёвывать путём постоянной практики. Если великий учёный начнёт почивать на лаврах своих успехов, прекратит учиться, открыто конфронтировать с другими точками зрения, отличными от его собственных, очень скоро он закостенеет в своих идеях, будет терять способность «познавать», все более ориентируясь на то, чтобы «распознавать», и поэтому станет неспособным к открытиям, находясь в плену собственных теорий. Так же и творческий деятель, который прекращает экспериментировать, вскоре «кристаллизирует», облекает лишь в одну форму свою творческую активность. Когда управленец в производственной сфере упорствует в реализации определенных стратегий успеха, не наблюдая их эволюции, он неизбежно ведёт компанию к краху (Nardone, Tani, 2018; Nardone et al., 2008). К сожалению, катастрофы – это правило, а не исключение в тех сферах деятельности, где высокие достижения индивида и сообщества постоянно востребованы. Именно поэтому необходима постоянная бдительность в отношении тенденции к закреплению определённых стратегий мышления и поведения, а также введение альтернативных точек зрения и иных способов действия. Вышесказанное не означает, что нужно постоянно что-то менять; важно сохранять некоторый уровень трансформации, что-то вроде запланированной «энтропии системы», которая бы удерживала её от закостенения, жёсткости. Если есть подходящая идея, необязательно её менять, но важно отдавать себе отчёт в том, когда, где и как она может перестать быть успешной. Когда мы планируем стратегию, ориентируясь на определённый результат и не хотим повторять то, что мы уже успешно использовали в прошлом, мы должны научиться смотреть на вещи с разных точек зрения, разрабатывать различные тактики, сравнивая их по прогнозируемым результатам и, наконец, выбирать способы действия, которые окажутся наиболее эффективными. В любом случае, мы должны подготовить «план Б» и быть готовыми к последующим изменениям в случае неуспеха или неудовлетворительных результатов. В этом последнем случае мы не должны менять всю стратегию, но только внести изменения, которые поддержат её эффективность.
Действенный метод сохранения собственной гибкости и адаптивности состоит в том, чтобы постоянно изучать новое, вводить небольшие поступательные изменения в способ восприятия и поведения. Полезно научиться смиренно принимать то, что мы чего-то не знаем или не умеем, признавая таким образом свои ограничения. Эта практика способствует развитию обоих важнейших качеств людей, достигающих высоких результатов. Мы говорили об этом ранее: прикладывая усилия к изучению нового, человек совершенствует как свою гибкость и адаптивность, так и способность преодолевать фрустрацию. Как утверждал Грегори Бейтсон, «учиться тому, чтобы учиться – это одна из наиболее высоко развитых способностей человеческого существа».
В этом отношении нельзя недооценивать важность языка, который часто «владеет нами больше, чем мы владеем им» (Wittgenstein, 1980). Действительно, лингвистические коды структурируют наше мышление, и мы не осознаём этот процесс. Чем больше мы используем скудный и предметный язык, тем труднее нам будет разрабатывать сложные идеи; чем более сложные слова мы используем, тем больше склоняемся к высокомерию, становясь менее способными рассматривать альтернативы. Когда мы общаемся на причудливом, фантазийном языке, нам трудно сохранять контакт с реальностью в нашем восприятии и поведении. Чем больше мы пользуемся рациональным языком, тем менее мы способны ко взлётам фантазии. Это лишь несколько полезных примеров, которые показывают влияние используемой нами речи на то, кто мы, и что мы делаем.
С первого взгляда может показаться, что невозможно освободиться от этого условия. На самом деле, мы можем пересечь этот океан сложностей, разделяя рулевых нашего корабля, чтобы они были способны направить нас к желанным целям. Нужно приложить усилия, чтобы использовать язык вместо того, чтобы быть им использованными. Это означает умение искусно владеть языком, обращаясь к как можно большему числу лингвистических кодов и выбирая их согласно цели, чередуя рациональный и образный языки, используя инструменты риторики и проводя сравнение с изучением других языков. В античности благороднейшим искусством считалась именно риторика, искусство убеждения (Nardone, 2015), которая служила не только для того, чтобы склонить к какому-то поведению или мысли умы других, но прежде всего – убедить самого себя. Греческие софисты, основоположники риторики убеждения, знали, что мудрое использование языка и стратегической коммуникации – это способ развития гибкости и адаптивности мышления. Неслучайно именно они впервые сформулировали «конструктивистское» видение (Watzlawick, 1981; Foerster, 1974; Glasersfeld, 1975) человека и его реальности. Нас не должно удивлять то, что больше двух с половиной тысяч лет назад софисты достигли такого уровня личного и социального благополучия, какому можем позавидовать и мы, современные люди. Историки и биографы, такие как Плутарх, Ксенофонт, Лукиан Самосатский описывали их, кроме прочего, как долгожителей, здоровых и успешных людей. Самый впечатляющий пример – жизнь Горгия. Он был столь искусен в искусстве убеждения, что умел убедить аудиторию сначала в одном тезисе, затем – в противоположном. В возрасте 106 лет, произнеся фразу «Мне больше нечего делать в этом мире», великий софист уснул, и его сон постепенно перешёл в вечный покой. Горгий осуществил две основополагающих цели бытия: прекрасную жизнь и хорошую смерть.
Изменяться, оставаясь самим собой – это ментальный настрой и, одновременно, модальность непрерывного действия. Говоря «совершенство – это привычка», Аристотель обозначал, что ориентация на улучшение – это скорее подход, отношение, нежели предрасположенность. Никогда не нужно стремиться исключительно к совершенству, но важно оставаться способными к совершенствованию и открытыми к улучшениям. В этом смысле образцом является урок Монтеня: «Совершенствуй несовершенное».
Обученное бессознательное
Осознание бессознательности жизни – самое большое страдание, навязанное разуму.
Фернандо Пессоа
Современные нейронауки ясно доказывают, что более 80 % человеческой деятельности (Koch, 2012) происходит бессознательно: тысячелетнее превосходство рационального сознания над примитивным бессознательным – это лишь вопрос логики или самообмана: человек заблуждается в том, что с помощью разума может властвовать надо всем вокруг и внутри себя (Nardone, 2017). Учёные уровня Майкла Газзанига (1999), которого считают отцом нейронауки, а также Джозефа Леду (2002) и Антонио Дамасио (2010) показали в своих работах, всё более подтверждаемых многочисленными исследованиями, как «древний ум» большей частью «закрыт» для воздействия конечного мозга (telencephalon), т. е. коры головного мозга. Это влечёт за собой то, что когнитивные процессы и сознательное мышление имеют ограниченную способность изменять типичные динамики более древних ощущений, таких как страх, горе, гнев и удовольствие – ответных реакций на пережитый или воспроизводимый в памяти опыт. Рационализация страха не только его не уменьшает, но часто его подпитывает (Нардонэ 2006, 2017, 2021, Nardone, 1993, 2003, 2016); интерпретация компульсивного удовольствия не удерживает нас от того, чтобы ему поддаться (Нардонэ, 2017, Nardone, 2003; Нардонэ, Рампин, 2022, Nardone, Rampin, 2005); рассуждение о том, что заставляет нас страдать, как, например, утрата, не устраняет боль (Cagnoni, Milanese, 2009); попытки усмирить приступы гнева с помощью сознательной мысли не возвращают нам контроль (Milanese, Mordazzi, 2007). Иными словами, сознательная мысль неспособна управлять висцеральными реакциями, запущенными ощущениями и восприятием. Следует подчеркнуть, что все эти реакции не свидетельствуют о «животной природе»; напротив, они говорят о здоровом функционировании живой, очень развитой системы, которая всё же сохраняет активность некоторых примитивных психологических характеристик, необходимых для выживания и приспособления к окружающему миру. Мы спотыкаемся и мгновенно возвращаемся в равновесие благодаря работе механизмов страха, которые позволяют нам отреагировать должным образом и вернуться в прежнее состояние за доли секунды. Если бы мы думали в этот момент, мы бы сокрушительно падали, поскольку наши реакции были бы слишком медленными. Этот пример не означает, что мы обречены полагаться на древние неконтролируемые механизмы, отнюдь. Напротив, мы должны использовать эти механизмы так, чтобы они становились более эффективными и управляемыми. Фехтовальщику удаётся владеть шпагой со скоростью, неуловимой для невооружённого глаза, как раз благодаря длительным тренировкам и практике; он обучается сознательно овладевать психофизиологическим механизмом страха, преобразуя его в источник высокой результативности. Иными словами, речь идёт о том, чтобы воспитывать нашу бессознательную способность реагировать на определённые стимулы многократной работой по моделированию психофизиологических ответов. Тысячелетняя история боевых искусств учит нас, что подготовка требует годы серьёзных тренировок под руководством опытных наставников, которые умеют воспитывать бойца посредством освоения конкретных навыков, постоянно улучшающих его способности к достижению высоких результатов. Эта непрестанная работа, которую совершают также спортсмены и творческие деятели, ориентированные на «взрывные», пиковые результаты, нацелена на создание спонтанных реакций без участия мысли. Такие реакции будут реализовываться за тысячную долю секунды. Сознание будет полезно после получения опыта для его структурирования на когнитивном уровне и, впоследствии, в качестве подготовки к действию, когда таковое может быть спланировано. До совершения действия сознание выполняет роль предвидения и планирования, а после – работу по рефлексии и оценке результатов.