Он не боялся боли. Ему казалось, страдание тела – ничто по сравнению с муками души. И если уж быть до конца честным, Шут даже хотел, чтобы оно страдало. Ему хотелось увидеть кровь на своем лице… Быть может, эта боль принесет избавление от невыносимого чувства вины и стыда.

Он понимал, что оставаться при дворе немыслимо. Руальд не желал больше ни видеть, ни слышать своего бывшего друга. Оно и не удивительно.

Всего три дня прошло после их «беседы», когда король чуть не пришиб Шута. Всего три… Будто пропасть между тем, что было, и нынешним сбывшимся кошмаром. Судьба словно смеялась над ним: сделав круг, она снова бросила Шута в ту же точку, откуда все началось год назад. Снова едкая усмешка Торьи, немилость короля, необходимость быть с ним рядом и невозможность оставаться на своем месте. Вот только идея надеть платье служанки более не представлялась Шуту разумной. Эту роль он отыграл… А новой не выдумал.

Еще одна капля воска стекла по свече на руку, обожгла мгновенной болью.

Нет, Шут никогда не был особенно набожным. Детство, проведенное в монастыре, наложило особый отпечаток… Но теперь он искал любые пути, чтобы хоть как-то найти себе прощение. Конечно, про обычную церемонию покаяния Шут и не думал: он прекрасно понимал, что все эти ритуалы созданы исключительно для успокоения совести, а на самом деле имеют не больше смысла, чем разговор с ветром или небом.

Никакой священник не сумеет отпустить вину, если душа полна ею до краев.

Именно поэтому Шут пришел в храм глубокой ночью, когда спала даже старая настоятельница, известная своей бессонницей. Он не хотел ничего говорить ни ей, ни любому другому монаху, но, стоя перед ликом божественной Троицы, с удивлением почувствовал то, на что не обращал внимания в детстве. В храме обитала Сила. Особая, ничуть не похожая на магию Ваэльи или колдовство Кайзы. Шут не знал, можно ли ее как-то использовать, но у него и не было такого намерения. Его просто завораживал этот поток чистой гармонии, исходящей от божественных ликов, он словно бы и самого Шута делал чище.

«Матушка… Небесная защитница… – мысли его были сбивчивы, как у влюбленного подростка на первом свидании. – Прошу тебя, помоги! Не оставь меня одного, не оставь меня во мраке…»

Много лет назад в его голову вбивали сотни молитв и песнопений, но Шут никогда не считал их лучшим способом общаться с богами. В своих мыслях он редко обращался за помощью, полагая, что Небесный Отец и сам знает, когда нужна его защита, а Матери известны все желания Шута. И незачем тревожить их понапрасну. Но иногда, в самые трудные мгновения, он все же взывал о милосердии…

Где-то далеко в глубине храма скрипнула тяжелая дверь.

Шут вздохнул и отошел от алтаря. Ему не хотелось ни с кем встречаться. Оставив свечу на высоком короде, он незаметно канул в темную арку галереи, окружающей главную молельную залу. Все храмы чем-то похожи меж собой… И каким бы невеселым ни было детство Шута, а запах лампад и гулкие коридоры с неизменными фресками все равно оставались для него родными. В любом храме он чувствовал себя уверенно и мог бы с закрытыми глазами найти и кабинет настоятеля, и колокольную башню, и, уж конечно, кухню. Почти на ощупь Шут пробрался к выходу – не главному, а для самих монахов – и оттуда через внутренний храмовый двор выскользнул на одну из улочек города.

В этот глубокий ночной час Шут казался бесплотной тенью, призраком. Он шел, обходя фонари, укрываясь в самых темных проулках. Непонятное чувство тревоги глухо стучало в висках: «Будь осторожен, будь осторожен…» Шут и сам не знал, откуда оно взялось, но предпочитал не проверять. Чутье еще ни разу его не обмануло.

Шел он во дворец. Беседа с богами, увы, не обернулась чудом: Шут по-прежнему не имел ни малейшего представления, как жить дальше и что делать. Но больше ему некуда было возвращаться.

Солнечный Чертог давно стал для него домом.

Впрочем…

Он внезапно сбился с шага. Следом за мыслью о доме пришла другая, и Шут даже удивился, как она не посетила его раньше.

Храм. Маленькая община при королевском дворце. Мать настоятельница очень хорошо знала господина Патрика. Она не отказала бы ему в приюте. Эта женщина всегда говорила, мол, побойся богов, мальчик, разве можно так жить! А теперь у него достаточно поводов, чтобы укрыть за раскаянием нужду оставаться рядом с королем. Конечно, это вызовет большие толки среди обитателей Чертога, да и всего Внутреннего Города… Вот только разве Шута испугать слухами?

Нет, монахом становиться он не хотел. Это все-таки серьезный шаг, уже не игры в маскарад. Зато с послушника взятки гладки: тот, кто не приносил обета верности богам, имеет право вернуться к мирской жизни. А Шуту вернуться нужно было обязательно. Где-то очень далеко, на белокаменном острове, его ждала любимая. И еще не родившийся сын.

«Это ведь ненадолго, – успокаивал он сам себя. – Я только придумаю, как найти этих… в масках. И пусть потом Руальд делает с ними, что захочет. А я вернусь в Брингалин. Начну там новую жизнь, в ученики к Ваэлье подамся, буду лечить людей…»

Как ни крути, а идея с храмом была хороша. Стоило обдумать ее получше и не затягивать с решением.

– Господин Патрик! – мальчик-паж с невероятно серьезным лицом догнал Шута возле самых дверей библиотеки, куда тот решил наведаться сразу после позднего завтрака, больше походившего на обед. Цвета одеяния пажа выдавали принадлежность к весьма высокородному дому Кригом. – Господин Патрик, леди Дана изволит видеть вас!

Шут повел бровью. Стоило ли так бежать, чтобы сообщить подобную глупость. Зачем он мог понадобиться этой богатой красотке?

– По какому поводу? – спросил Шут мальчишку.

Паж торопливо одернул зеленую в золотом шитье курточку и пригладил длинные русые волосы.

– У нее к вам разговор большой важности, – парнишка постарался придать весомость своим словам и сделал строгую мордашку.

Шут пожал плечами. Бегать по первому зову малознакомых фрейлин он считал не особенно уместным.

– Если так, пусть ищет меня здесь, – он кивнул на двери библиотеки, – я пришел сюда надолго.

С этими словами Шут оставил пажа в коридоре и скрылся за высокой резной створкой. Искренне надеясь, что леди Дана сочтет ниже своего достоинства искать господина Патрика где бы то ни было.

Он не солгал. В самом деле решил провести этот день (вернее, оставшуюся его половину, ибо проснулся очень уж поздно) в тишине и отдалении от людей. Затворив за собой дверь, Шут на минуту прислонился к ней, прикрыв глаза. Он слушал безмолвную музыку этой огромной комнаты, где жили тысячи историй, ученых трудов и просто сказок.

Словно бы весь мир остался за высокой дубовой створкой.

Шут вздохнул и, оттолкнувшись от двери лопатками, направился в глубину библиотеки. С той поры, когда он был здесь последний раз, столь многое изменилось.

«Интересно, – думал он, – а смогу я с помощью Силы найти что-нибудь такое… Книгу, которую писал человек, наделенный даром?»

Задумка показалась Шуту интересной, и он легко позволил своим глазам видеть иначе. С каждым разом этот переход давался ему все проще и быстрей. Как будто Шут просто выучил еще один трюк. А библиотека в этом мерцающем восприятии была прекрасна: корешки книг переливались радужным сиянием, вспыхивали и звучали каждая на свой лад. Какое-то время Шут стоял завороженный этим миром, который оказался таким живым и безграничным.

Сначала эти новые ощущения в храме, теперь среди книг… Внезапно Шут понял, что каждое место имеет свои краски, свою музыку. Оно может быть тусклым и тревожным или, напротив, ярким и звенящим, как колокольчик.

Да что там место… Каждый человек! Стоит лишь посмотреть чуть-чуть иначе…

Когда-то в детстве ему даже не нужно было специально погружаться с другое видение. Он мог взглянуть краем глаза на придорожную харчевню и сразу же понять, будет ли там вкусный обед или позавчерашняя похлебка с подгорелым луком. С годами это умение притупилось, словно клинок, который слишком долго лежал в ножнах и успел заржаветь. А то, что от него осталось, Шут называл своим безотказным чутьем.