А во-вторых, машина эта – лесовоз. Причем, груженый под завязку. У лесовоза кузова нет вообще. То есть, рюкзаки положить некуда, так же, как и сесть самим. А груженый лесовоз – это связка из толстых бревен, расположенных вдоль машины за кабиной водителя. Вот на этой связке и надо ехать и рюкзаки везти. Понятно, что никто в здравом уме и трезвой памяти этого не делает. Да и в Москве они обычно передвигались иначе. Но здесь же не Москва. Может правила другие? А проехать несколько часов вместо того, чтобы идти под грузом несколько дней хочется. Пикантности ситуации добавляло еще и то, что этот самый груженый лесовоз не далее, как вчера приехал как раз оттуда, куда обещает отвезти. Причем ехать собирается такой же, как приехал. То есть полностью загруженный.

Раздумывали недолго. И вот уже рюкзаки лямками пристегиваются к бревнам. Что будет, если на ходу стволы начнут двигаться и зажмут лямки или в неудачном случае сами рюкзаки, думать не хочется. Как известно: будут проблемы – будем решать. От всего не застрахуешься. И вот машина на лесной дороге, полной ям и колдобин, а группа сверху на длинных корявых бревнах елей и лиственниц. Прижавшись к стволам, одновременно и удерживают рюкзаки и держатся сами. Поездка мало напоминает передвижение в комфортабельном туристическом автобусе. Да и не проедет этот автобус по такой дороге. Стволы не хотят лежать спокойно и пытаются защемить руки, ноги, в общем все, что вовремя попадется. Хорошо, что свобода передвижения у бревен, стянутых толстой проволокой, ограничена и они больше пугают, чем делают.

Уже почти приехали, когда рюкзак Лесика нашел таки момент и, неожиданно отстегнувшись радостно грохнулся в придорожную канаву. Думал там его не найдут. Он ошибся. Колька, рискуя сорваться на ходу, по бревнам дополз до кабины и начал колотить по крыше. Всего минуты три и водитель сообразил, что стучатся к нему и, наконец, остановил машину. Отъехали от места падения недалеко. Метров пятьсот, не больше. Поэтому рюкзак, спрятавшийся в высокой траве, нашли быстро и водрузили его на старое место, но уже со сломанной рамой. Рюкзаки были большие станковые самодельные. И рамы делали сами. Игорек с Серегой на даче пилили-гнули-соединяли дюралевые трубки. Генка шил рюкзаки из доставшейся по случаю брезентухи. Точнее шили коллективно. Генка кроил, выполнял квалифицированную работу и управлял процессом. Серега с Игорьком тянули, направляли – короче были на подхвате. Машинка категорически не хотела прошивать свернутый в несколько раз, хоть и тонкий, но брезент. Но Генка – большой спец по части шитья. На его счету немеряное количество брюк и юбок в общаге. А еще несколько пиджаков и белое платье невесты. Хороший приработок к стипендии.

Так вот рама, на которой повисли больше пятидесяти килограммов веса не была рассчитана на полеты с лесовоза. И теперь, не она держала рюкзак, а он ее – чтобы не рассыпалась окончательно. Но все кончается. Закончилась и поездка на лесовозе. Водитель повез бревна в третий раз по той же дороге, увозя заодно триста граммов честно заработанного спирта.

Поселок, где оказалась группа, насчитывал несколько десятков частично бревенчатых, а в основном дощатых вросших в землю и потемневших от времени домов. Людей на единственной улице не видно. Лишь из-за покосившихся заборов временами доносится ленивый лай, сообщающий, что люди в этом поселке скорее всего есть. Кто-то же должен кормить собак? За поселком, через несколько километров начинались лагеря, с раскинутыми вокруг участками лесоповала. Потом на сотни километров северная тайга, местами гористая и, везде неприветливая и малопроходимая из-за болот и бурелома.

Это начало пешей части маршрута. С этого места начинается карта. Точнее то, что ребята называли картой. То есть нарисованная на бумаге пунктирная линия тропы сориентированная по сторонам света. Рядом с этой линией, справа и слева значилось десятка полтора безымянных возвышенностей и невысокий хребет. Куцые обрывки речек с названиями. Кое-где вдоль тропы почти пустой лист накрывали сеточки болот. Пунктир заканчивался на берегу горно-таежной реки.

      Дело шло к вечеру и стартовать было уже поздно. К тому же имелись планы купить немного хлеба на первое время, а это – последний населенный пункт. Следующий, если все будет нормально, километров через триста. Далеко не пошли. Примерно в километре от поселка разбили лагерь. Пока ставили палатки и готовили еду – наступила северная ночь. Та самая белая ночь, которая не сильно отличается от белого северного дня: читать не очень комфортно, но можно. Правда читать никто особенно не стремился. И даже не потому, что читать было нечего. Хотя это тоже было правдой. Просто поездка на лесовозе на время отбила не только руки и ноги, но и тягу к прекрасному. Да, честно говоря и выспаться хотелось перед завтрашним стартом.

Поесть спокойно не удалось. Только все расселись с мисками, как невдалеке от костра раздался треск сучьев и негромкий сиплый мужской голос позвал: – Вась, а Вась! –

Так как Васи у костра не было, то никто и не отозвался. Подождав немного, обладатель голоса предпринял еще одну попытку обнаружить Васю. Но Вася не отозвался и на этот раз. Тогда треск раздался совсем близко и всклокоченный мужчина в телогрейке и рваных брюках неопределяемого цвета показался в свете костра.

– А где Вася? – Спросил он недоуменно и не дождавшись ответа развернулся и пошел обратно в лес.

Ребята переглянулись. Они не очень поняли, что происходит? А все непонятное настораживает и заставляет собраться. Знакомство с местным населением, тем более ночью, не входило в первоочередные планы. Поэтому обед, он же ужин, протекал в молчании. И продолжение не заставило себя ждать. Минут через тридцать невдалеке опять раздался хруст. Он не был похож на отдельное похрустывание веток под ногами. Звук был непрерывный и сильный. Медведь или несколько человек ломятся не разбирая дороги? Парни напряглись. Генка, не вставая с поваленного дерева, взялся за топор, который был воткнут рядом. Серега с Игорем одновременно поставили миски с кашей на землю. Остальные перестали есть. Но это был не медведь. Из леса вышел все тот же мужик. Громко пыхтя и упираясь он тянул за собой что-то большое и похоже тяжелое. Когда до костра оставалось уже несколько метров стало понятно, что это тело человека. Мужик волок тело за ноги и голова человека моталась из стороны в сторону издавая глухой стук при контакте с торчащими из земли корнями деревьев.

– Я Васю нашел – сообщил мужик, отпустив Васины ноги. Ноги упали. Тело не пошевелилось, но издало короткое нечленораздельное мычание.

Мужик оглядел ребят и негромко, но внятно произнес: – Да вы не бойтесь. Он спит. Выпили немного. А сами-то откуда? –

Запах, шедший от мужика подтверждал: точно выпили. Причем, какую-то дрянь.

Напряжение спало. Мужику налили чаю. Часок поговорили за жизнь. Он после напряженной работы на лесоповале находится здесь на поселении. Заодно выяснили, что хлеб можно было купить лишь два раза в неделю. И завтра будет правильный день. Вообще говоря, с собой была мука, а ровная поверхность крышки от котла должна была служить сковородкой. Но изготовление хлеба или блинов пока были только в теории, да и идти под грузом планировали не больше трех дней. Так почему не порадовать себя свежевыпеченным хлебом?

Пора было ложиться спать. Неожиданностей больше не хотелось, Поэтому договорились дежурить посменно два человека по два часа. Но в группе семеро. Нечетное число. Так что последние утренние два часа дежурит один, а заодно и готовит завтрак. Эти два часа достались Сереге и он, предвкушая сон до утра, без ночных подъемов на дежурство, отправился спать. Но утром его никто не разбудил. Он встал сам и когда вылез из палатки наружу, увидел Олега и Лесика, которые дежурили до него. Закутавшись во все имевшиеся теплые вещи они сладко сопели на лапнике вокруг прогоревшего костра. Ночных гостей нигде не было. Уже позже, за завтраком, Генка сядет с миской на то место, где ночевало тело Васи и обнаружит в траве остро заточенный нож с наборной ручкой из оргстекла и цветного пластика. Судя по следам насечки вблизи рукояти, нож в прошлой жизни был напильником. Видно Вася, когда уходил утром, еще не вполне пришел в себя: нож довольно тяжелый и не заметить его отсутствие было трудно.