– Пи-пи-пи… – раздался ритмичный писк прямо в моей голове.

Я ощутил себя. Болит спина, в мозгах тяжёлая хмарь. Открыл глаза и увидел белый потолок. Странный мягкий свет и тени. Рядом что-то продолжает противно пищать. Тени вызвали смутную тревогу, пищание раздражало. Попытка повернуть голову отозвалась острой болью в шее. Я немного полежал, бездумно глядя в полок, и в кадре появилось серьёзное женское лицо. Я отчего-то сразу понял, что это человек, молодая девушка, и она ко мне нагнулась.

– Очнулся, – сказала она деловито и пропала.

«Наверное, это я очнулся», – подумалось мне тогда.

Честно говоря, особой радости я не испытал – болела же спина, шея, правая нога и рука. Второй моей мыслью было, что, раз я очнулся, до этого лежал тут без сознания. И сознание это не бог весть какое сокровище – обходился же без него раньше? Вот и дальше обойдусь, пока не появится достаточных поводов в него возвращаться. Уснул или впал в забытьё.

Когда очнулся снова, комната была наполнена светом. Я подумал, что начался день. Следовательно, прошлый раз я пришёл в сознание ночью. На фоне белого потолка появилось лицо другой молодой женщины. Она спросила, хорошо ли я её понимаю.

Мне стало весело. Откуда-то всплыла мысль, что женщины самые непонятые существа! Что, спрашивается, я должен был понять?! Наверное, я улыбнулся, и она перешла к конкретике:

– Сейчас попробуем покушать.

Вот это я сразу понял очень хорошо, организм радостно одобрил идею. Хотя ничего радостного вначале не произошло – изголовье и кровать пришли в движение, спину пронзила боль. Однако боль вскоре вернулась к прежним значениям, а в остальном всё пошло чудесно. Я открывал рот, и девушка заносила очередную ложку с супчиком.

Она меня покормила, вернула кровать в исходное положение и ушла, предложив уснуть. Я впал в полудрёму, перепутанную с болью, что просто «ныла» или вдруг принималась «дёргать», а то и «стрелять»… и всё время пищала какая-то дрянь!

А потом пришли родители. Вообще-то, просто в кадре появились новые лица. Что-то по-прежнему пищало, и на меня смотрели серьёзный мужчина и молодая женщина.

– Тёмка! – тихо воскликнула женщина.

– Не узнал? – спросил мужчина мягким баритоном.

– Нет, – прошептал я.

А зачем врать? Я их не то, что не узнал, впервые видел! Впрочем, это их не смутило. Мама расспрашивала, где у меня болит, а папка хмурился. Когда уходили, эти люди заверили, что скоро меня заберут. Наверно, на этом месте я должен был обрадоваться. Ну, улыбнулся.

Они действительно вскоре забрали меня вместе с кроватью. Крепкий парень в салатовой униформе выкатывал её из палаты, а я с досадой думал, что так и не увижу, что тут всё время противно пищало.

Меня катили по коридорам, я смотрел на потолок, на плафоны освещения и датчики пожарной сигнализации. Удивлялся тому, что знаю, что это именно датчики и плафоны, и представлял себе, что лечу над этим техно-фантастическим ландшафтом.

Мы выкатились на улицу, съехали по пандусу. Я с удовольствием смотрел в синее небо с лёгкими облачками. Ласковый ветерок коснулся лица, я подумал – лето. Кровать сложили в носилки и закатили в салон микроавтобуса. Мама и папа залезли со мной и уселись у изголовья. Сказали, что мы едем домой.

По дороге неприятно потряхивало, к счастью мы скоро приехали. Дом к моему удовольствию оказался именно домом, двухэтажным коттеджем, огороженным забором. Я с любопытством вертел глазами, когда меня с кроватью вытащили из микроавтобуса в ухоженном дворике.

Закатили внутрь. Проехали немного по коридору и оказались в небольшой комнате светло-зелёных тонов. Напротив входа окно почти во всю стену, закрытое жалюзи. На стене слева от окна под самым потолком большой экран. На другой стенке, вроде бы, зеркало, заметил только верхний краешек. Я сообразил, что застряну здесь очень надолго. Впрочем, помещение мне нравилось.

Отец установил кровать, чтобы я легко мог видеть экран. Сначала спросил, удобно ли мне, может, чего-нибудь хочется. Я прошептал:

– Не.

– Ты что-нибудь помнишь? – начал он серьёзным тоном.

– Не, – тихонько повторил я.

– Странно, – проговорил он задумчиво. – Речь понимаешь… точно понимаешь? Скажи ещё что-нибудь.

– Да, – сказал я.

– Хм, похоже на иронию, – грустно проговорил папа и принялся рассказывать.

Значит, я их сынок Артём, мне полных тринадцать лет. Мальчишки с нашего двора позвонили в службу спасения, сообщили, что я лежу в пустой шахте лифта на давно законсервированной стройке. С их слов, они случайно мимо там проходили, гуляли.

Упал я с высоты, примерно, в три метра на бетон. У меня ушиб головного мозга, ушибы спины, руки и ноги. Трое суток я пролежал без сознания. Можно было бы сказать, что легко отделался…

Папа замолчал, и заговорила мама. Живём мы, оказывается, не здесь, а в большом многоквартирном доме в другом районе. Это дом дедушки, её отца. Дед, как узнал, что внука не уберегли, потребовал, чтобы меня из больницы забрали и привезли сюда. Он обеспечит лучший уход и лечение. Мама тоже пока со мной тут побудет, а у папы работа, он станет навещать.

Я без особых переживаний принял вводные данные. Немного настораживали слова отца «можно было бы, сказать, что легко отделался», но головой я приложился всё-таки знатно, кружилась зараза, и от долгих разговоров начинало поташнивать. Я тогда просто нагло вырубился.

Вечером я устроил первую в своей новой жизни истерику. Лежал себе, никого не трогал. И вдруг выключили свет. Я натурально заорал! Паника просто лишила меня разума! Свет включили, но я верещал дальше, пока не появилась мама. Она гладила меня по волосам и по щеке, говорила ласково, что всё хорошо, свет больше не выключат. Ася, наша домработница, просто не знала…

Да я и сам о себе такого не знал. Надо же – страх темноты! Вроде бы в моём возрасте это ненормально. Свет горел всю ночь, а на другой день утром пришёл дядька в синем комбинезоне со стремянкой и заменил освещение. Его стало можно просто убавлять или усиливать.

Я частенько размышлял о причинах моей фобии. Вообще, возможностей для размышлений было предостаточно. Примерно месяц я пролежал на кровати. Мама часто меня «проверяла», я в основном дрых. Периодически включала мне мультфильмы, читала книжки вслух, кормила с ложечки. Она обтирала меня гигиеническими салфетками и временами подпихивала под меня судно. И я каждый раз, заливаясь краской, страшно себе клялся, что обязательно встану, и это прекратится.

Добродушная полноватая медсестра «тётя Аня» делала мне уколы в вену и в задницу. Приходил доктор в очках и с аккуратной бородкой, спрашивал о самочувствии, заглядывая в глаза, стучал молоточком по локтям и коленям. Приходил другой доктор без бородки и без очков и показывал маме, как заниматься со мной лечебной физкультурой, чтоб я сам сгибал руки, ноги и поворачивался.

Часто навещал отец, и мы беседовали о моём настроении и планах. Я честно говорил, что настроение ровное, а планов нет никаких. Зачем планы, когда я и так лежу? Ну, как туземец под пальмой. Когда-нибудь встану, тогда и появятся планы – в любом случае хуже может быть только смерть. А если не встану, это в принципе и будет смерть.

Папка горячился, обзывал меня дураком и запрещал так думать. Я с ним полностью соглашался – головой же ударился, вот и доктор советует поменьше думать. Отец грустно хмыкал и говорил, что рад за меня, что не раскисаю. Хотя юмор у меня стал действительно ушибленный.

Не знаю, где он увидел юмор, я был совершенно серьёзен. Для меня действительно важнее всего было встать с этой кровати. А зачем… да просто сходить по-человечески в туалет!

Приезжал дед, высокий жилистый, осанистый такой мужик с седой шевелюрой, властным крючконосым и молодым, румяным лицом. И неожиданно ласковым голосом. Впрочем, я думаю, что ласковым голосом в жизни он говорит редко – честно сказать, получается не особо. Дед какой-то важный перец, и домик этот у него не один. Он однажды небрежно пояснил: