На взгляд Александра Юрьевича подготовке было уделено слишком много времени. Матвей с удобством расположился между разведëнных ног и неспеша смазывал, гладил и кружил пальцами вокруг входа. Своей заботой и нежностью он довёл Полянского до изнеможения и прорывающегося сквозь стоны рычания. Сам же при этом выглядел спокойным, едва ли не умиротворённым, и только стоящий член подтверждал, что он неравнодушен. Но когда сквозь пелену удушающего голода Полянский увидел, с какой силой Матвей сжимает свободной рукой край одеяла, он понял, что всё спокойствие лишь напускное. Вероятно, Соколов нервничал и опасался сделать что-то не так, а потому изо всех сил пытался контролировать ситуацию.

Впрочем, когда Матвей осторожно толкнулся внутрь, а Полянский, с трудом приняв его, неосознанно сжался, с Соколова слетело всё равнодушие. Он уткнулся лбом в плечо терапевта и коротко застонал. А потом начал глухо материться, мешая забористые выражения с поцелуями. В любое другое время Александр Юрьевич лишь бы поморщился от такой ругани, но сейчас он понял, что это своего рода комплимент, причём очень искренний. И это оказалось приятно.

Когда Матвей качнулся и начал осторожно двигаться, в голове Полянского стало пусто. Как со стороны он смотрел на своё извивающееся под Матвеем тело, а в груди вместе с сердцем билось желание двигаться и не останавливаться. Мир стëрся и смазался, ограничившись разложенным диваном.

— Саша… Мой Саша… Я… тебя…

Действуя на инстинктах, Александр Юрьевич обвил шею Матвея и впился в его губы поцелуем, не давая закончить фразу. Ни к чему такое говорить.

Неожиданно Матвей замедлился, а после и вовсе остановился. Он аккуратно вышел, не сдержав глухой стон, и облокотился на локоть, восстанавливая дыхание. Его грудь тяжело вздымалась, а плечи поблëскивали от испарины.

— Что такое? — Полянский с трудом сфокусировал взгляд. Губы одеревенели и плохо слушались. А главное, хотелось получить член обратно.

— Пытаюсь остановить прекрасное мгновение, — криво улыбнулся Матвей. По его глазам было видно, как он хочет продолжения, но намеренно тормозит, чтобы отвлечься и остыть.

— М-м… Понятно, — мурлыкнул доктор и, ловко поднявшись, встал на четвереньки. Повернувшись к Соколову спиной, он прогнулся в пояснице и обернулся назад, коварно улыбаясь.

Он успел увидеть, как Матвей хищно оскалился, а мышцы пресса напряглись, поднимая сильное тело вверх. В следующий момент он оказался на полу, для устойчивости уперевшись коленями в диван, а ухмыляющегося терапевта подтянул к себе за бëдра. Дразня, доктор повёл тазом, отчего Матвей крепко сжал его, наверняка оставив синяки.

— И никуда ты больше не убежишь. Хочу тебя сзади, провокатор, — рыкнул он и направил себя внутрь.

Больше Соколов не зажимался и не стеснялся. Он брал решительно и грубо, не спрашивая разрешения и не уговаривая. И Полянскому это нравилось. Он до хруста в позвоночнике выгнулся, открываясь полностью той силе, которая вела Матвея. Пальцы заскребли по простыне. Громкие стоны срывались с губ, но о соседях сейчас никто не думал. С каждым резким толчком, с каждым пошлым шлепком, с которым бёдра Матвея соприкасались с ягодицами терапевта, они приближались к развязке.

Тело Полянского одеревенело, вытягивая жилы. Все мышцы скрутило спазмом, и он едва успел провести по себе два раза рукой, прежде чем задрожать.

— Да! Да! — голос сорвался, и слëзы брызнули из-под плотно зажмуренных век. Напряжённые руки ослабли и надломились в вывернутых локтях. Полянский рухнул на сбившуюся простынь грудью и услышал за спиной рычание.

Последней связной мыслью было лёгкое сожаление, что горячая сперма осталась в презервативе. Александр Юрьевич был бы не против почувствовать в себе тугие струйки, которые потом могли бы стекать по его ногам.

🌵🌵🌵

— Ты спишь?

— Нет.

— И я не сплю.

— Я в курсе, Соколов. Вы же меня всего щетиной искололи. Живого места нет, — пробурчал Полянский.

Спустя час они лежали рядом, надëжно склеившись влажными телами. Александр Юрьевич тихо млел, чувствуя за спиной широкую грудь Соколова и удивляясь, как их тела идеально подходят друг другу. А Матвей целовал его плечо и водил по коже кончиком носа, улыбаясь своим мыслям. Казалось, он ничуть не обижается на ворчанье своего любовника и видит то, что на самом деле тот пытается замаскировать.

— Я только чуть-чуть. И я любя.

Полянский напрягся от этих слов и заворочался, явно собираясь встать. Слипшиеся тела разъединились, и сразу стало холодно и неуютно.

— Вы как хотите, а я в душ, — он встал и, стараясь не делать резких движений, осторожно накинул домашний халат. — А вы куда?

— И я в душ. С тобой, — Матвей легко поднялся и потянулся с кошачьей грацией. Весь его вид говорил о том, что он очень доволен.

Полянский насмешливо фыркнул, не в силах отвести взгляд от Соколова.

— Не знаю, какие в вашей голове ходят романтические соображения, но у меня обычная ванная. Вдвоём мы там явно не поместимся и ничего, кроме неудобств, не испытаем, — буркнул он, пытаясь не думать о том, как приятно было бы нежиться в теплой воде рядом с Матвеем.

Конечно, Соколов не послушался и пошёл следом. В итоге в едва наполненную ванну сел Полянский, а Матвей, примостившись на полу на корточках, намыливал его мочалкой и руками.

Несмотря на ворчанье Полянского, что его нагло и бесцеремонно лапают, Матвей всё так же мягко улыбался и не прекращал скользить по мокрому телу. Он изучал Полянского полностью, от кончиков волос до пальцев на ногах и старался поцеловать каждый раз, когда предоставлялась возможность. А сам доктор наслаждался лаской и впитывал такое отношение, как губка. Язвил он по привычке и из страха довериться. К счастью, Соколов это понимал.

Закончив с ванной для терапевта, Матвей тоже помылся, но по-быстрому приняв душ. Полянский даже не закончил вытираться, когда мокрый Соколов отдëрнул шторку. И как-то так получилось, что полотенце, которым вытирался доктор, оказалось на полу. А сам Полянский коленями на этом самом полотенце. Его лицо выражало такое наслаждение, что Соколов не решился прервать это занятие. Он мог только стонать сквозь зубы и сжимать в горсть влажные волосы доктора. Единственное, что ему удалось сделать, так это открыть дверь, чтобы часть пара вышла, впустив свежий воздух.

После этого пришлось ещё раз принять душ и только после, когда на востоке уже забрезжил рассвет, они рухнули спать. Уже проваливаясь в сон, Полянский почувствовал, как его собственническим движением притягивают к себе. На припухших губах сама собой расползлась счастливая улыбка.

========== Часть 10. Эпилог. Поматросил и… ==========

Утро началось со звуков. Где-то в ногах мурлыкала Бантик. И если это тарахтенье было почти привычным, то вот тихое сопение где-то сверху стало полной неожиданностью. Александр Юрьевич открыл глаза и уставился на покрытый щетиной кадык.

К сожалению, память не была милосердной и не сделала подарок в виде нескольких минут счастливой озадаченности. Полянский вспомнил всё и сразу. И как он хотел расслабиться, и как Матвей завалился к нему в дом, а затем в душу и в постель. Вспомнил, как бился в оргазменных судорогах и как порочно слизывал с губ солоноватую сперму под диким взглядом Соколова.

Пульс подскочил, а на лбу выступила испарина. Захотелось побиться о стену головой. Своей или Матвея — не важно. Что же они натворили?

Матвей вздохнул и завозился. А через несколько секунд открыл глаза.

— Привет, — хрипло произнёс он. — Ты как?

Полянский молчал, не в силах выдавить хоть звук. Только бегло осматривал Матвея, отмечая помятые подушкой щёки и тени под глазами. Наверняка он и сам выглядел не лучшим образом.

— Я предлагаю обзавестись нормальной кроватью. Что скажешь?

Не дождавшись ответа, Соколов потянулся к нему с поцелуем, но терапевт отвернулся.

— Уходите.

— Что?

— Что слышали. Уходите.

— Почему? Что-то не так? Я тебе… навредил? — Матвей приподнялся на локте и встревоженно посмотрел на доктора. В серых глазах горело беспокойство.