Лида несколько раз пыталась узнать у мамы кто её отец. И в кого она такая чёрненькая, не похожа на маму. И дочка в неё, как две капли воды похожа! Мама всё смеялась, да отмахивалась. Был, мол, один южанин. Да сплыл. Вот и остались они вдвоём. А замуж больше маме не захотелось выходить. Не было мужчины, чтобы Лидочку полюбил, как свою доченьку. Так и жили. Вопросов Лидочка больше не задавала. А как работать начала, так и не до вопросов было уже.

9.

─ Лушка, Лушка! Там тебя полиция чёта разыскивает! Председателя дожидается. Я как услышала имя твоё, побегла тебя предупредить! Чо им надыть от тебя, ты не в курсе?

─ Да нет, Милка! Ничего за собой не припомню! Всё у меня хорошо! Никого не обидела, не убивала ни разу! Ой, автобус подходит, поезд вечером из района в область, а рано утром самолёт. Приеду ─ расскажешь, что им надо было! Пока, всем привет!

Лушка зашла в автобус, прошла в конец салона, села на заднее сидение, стала смотреть в окно. Она второй раз в жизни уезжала из посёлка надолго. Ей было боязно. И грустно. Но раз уж так получилось ─ вспомнили Лушку, отметили её, как передовицу, наградили этой поездкой, значит надо ехать. На зависть всем. Почему бы и не поехать. На мир посмотреть, себя показать.

Лушка задумалась и под раскачивание старенького скрипучего автобуса стала вспоминать свою жизнь: однообразную, монотонную, ничем не примечательную. Ничего такого и не было, чтобы радости было много. Был мужчина. Дальнобойщик. Года три останавливался на ночь, проездом. Ребёночка от него завести хотела. Очень хотела. И все старалась, чтобы получился маленький. Но… Не получилось ничего. То ли любви не было, то ли желания обоюдного. Да и мужчина был так себе, ни умом не вышел, ни ростом, ни лицом ─ рыжий, конопатый, но весёлый. Этим он и взял Лушку в оборот. Шуточки-прибауточки вечера коротали, скучать не давали.

Всё хвастался Васёк, что «жена его боится так, аж глаз поднять не смеет, когда он домой возвращается. Все приказы его выполняет, борщи со щами наваривает, котлеты крутит, полными тазами на стол ставит, картоху жарит так, аж шкварки летят в разные стороны! Во какая жена у него!»

Вот только мало верила в эти сказки Лушка, приводя его вещи в порядок и надлежащий вид. То карманы на брюках зашьёт, чтобы ключи от машины не терял, то пуговиц добавит на рубаху, потому что кроме одной уже ни одной и нет. То постирает портки замасленные, потому что колом стоят, а носки хоть в угол ставь, всю ночь простоят…

А однажды приехал в спортивных штанах под брюки надетыми. Снял брюки… а коленки и задница на спортивных штанах вся в дырах. Расползлись штанишки-то. Пока любовник в бане отмывался, побежала Луша в магазин, да новые спортивные брюки купила. Приложила к себе обновку, примерилась, вроде не велики будут. Уж сильно интересно продавщице Томке стало:

─ Для кого ты такой маленький размер штанов, Лушка, берёшь? Тебе ж они на одну ногу только и налезут! Неужели решила дальнобойщика принарядить? Обносилси, штоль? Без штанов припёрси? Во дела-то! Любовник без штанов!

─ Полы помыть на крыльце хочу, ─ пошутила торопливая покупательница, ─ тряпки в доме извелись, вот и понадобилась мягкая тряпочка крылечко освежить к лету. А что, не имею права штанами по доскам пройтись? Вполне имею. Моё крылечко, чем хочу, тем и намываю!

Томка разве поверила такой отговорке, конечно нет! Тут же по деревне новость разнеслась ─ Лушка своему дальнобойщику подштанники покупает!

Как в воду смотрела Лушка. Да и зря ляпнула эту отговорку, думала она по дороге домой. Ведь прибегут же смотреть, как она новыми штанами крыльцо намывает, на смех поднимут, если обманула. Бабы в селе они такие, ничего не забывают, лишь бы языками почесать, да кому-нибудь косточки перебрать. Наслаждение какое для них! Придётся «тр-р-рэники» любовника под это дело приспособить.

─Где мои тр-р-рэники! Луна моя, ты тр-р-рэники мои не видела. Вот тута они висели на гвоздику у брюках засунутые.

─ Да вот они, солнце моё.

─ Не, это не мои! Мои с карманом у нутри. На кармане булавка пристёгнута, а в кармане рубли кое-какие.

─ Да вот же твои рубли, а карман я сейчас присобачу, делов-то, солнце моё.

─ Не, луноликая, ты мне мои верни. А то жинка докопается: куды дел свои тр-р-рэники, где шлялся, шо их забыл. И карман. От платьичка своего карман отпорола да к моим тр-р-рэникам пришпандорила. Ревнивая, всё проверяет, как до дома приеду, вынюхивает всё.

─ Так боится же она тебя, солнце моё! Сам говорил.

─ Боится! Ещё как боится. А вот ревновать начинает, крику! Куда и страх её девается! Верни мои штаники, от беды подальше.

─ Так я тебе похожий и пришью. Вот смотри, тоже красненький и горошек беленький. От фартушка своего. Не пожалею! Подумаешь, здесь горошки мельче, кто ж там заметит! А то совсем коленки голые в твоих штанах. И сзади расползлись. Некрасиво же, солнце моё. Стыдоба! А мужики, если, где увидят ─ засмеют же!

Согласился парень, но видимо плохо жену свою знал. Недели через две из сельсовета примчалась подружка Милка:

─ Луха, там тебя жена твоего дальнобойщика ищет. Спрашивает, в каком дворе ночевал. Янка проболталась сдуру, что у тебя комнату снимал! Отомстила тебе за то, что ты ей выговор всучила за пьянство непробудное! Прячься! ─ Хихикнула в кулачок Милка, махнула рукой и помчалась через огороды на работу.

Лушка только и успела на крышу сарая по хлипкой лестнице взлететь, как во двор, пулей из ружья, влетела шустрая маленькая женщина, такого же неприметного росточка, как и её любовник ненаглядный, и прямиком в дом! Через минуту выскочила: белый платок в руке на ветру, как флаг вражеский трепещется, волосы дыбом, к потному лицу прилипают. Жёнушка свободной рукой их убирает с глаз, а они снова прилипают ко лбу, щекам, вспотела бедняжка, так к дому Лушки летела. Ветер растрепал всю причёску барышне в нарядном платье алого цвета в белый горошек.

─ Так вот карманчик-то откуда пожертвовала жёнушка на «тр-р-рэники», ─  еле дыша, впопыхах, подумала Лушка. А незваная гостья стоит на крыльце, вытянулась в струнку и головой во все стороны вертит. Ждёт. Любовницу своего мужа. Мужа, на которого и глаза поднять не осмеливается, так боится его, сильного и свирепого.

Лушка обомлела. Конечно, могла бы и не прятаться на крыше сарая. Но ведь драться начнёт. Все жители деревни сбегутся, улюлюкать начнут, подначивать. Знает Лушка этот народ! Только дай им повод!

Сидит на крыше и вздохнуть боится, доски под ней как живые, дрожат. Сарайчик старенький, хлипкий. Его ещё батя для свиней сколотил. Свиней давно никто не держит в нём, а вот всякого хламу внутри хватает: вилы, лопаты, грабли разные большие, и грабельки маленькие. Как раз под Лушкиной фигурой кучкой стоят. Ждут, когда крыша скрипучая рухнет. А жена любовника сошла с крыльца и… ну зачем она оглянулась? Зачем посмотрела на крылечко! И увидела «тр-р-рэники» своего любимого мужа, штаники с карманом в горошек от любимого платьица алого в белый горошек! Нагнулась, двумя пальчиками подняла сие произведение искусства, которым Лушка мыла крыльцо, а потом вытирала ноги об него, повернулась на триста шестьдесят градусов вокруг себя, как в замедленном кино, держа в вытянутой руке драные, уже насовсем, штанишки из синего отечественного трикотажа и завопила нечеловеческим голосом:

─ Ах ты, потаскуха! На штаники моего мужа позарилась! Мало ей Васька маво, так ещё и штаники сняла с него! Знаю, ты здесь! Выходи, шлюха! Мне сказали, что дома ты!

Любовница дрожала всем телом. И не от того, что жена любовника трясла посреди двора рваными штанами мужа в одной руке и белым платком, который развевался на ветру, как флаг ─ в другой , а ещё и потому, что доска, на которой она стояла на четвереньках, прогнулась так, что вот-вот лопнет пополам. И народ прибавляется у Лушкиных ворот. Хохочут, не унимаются!

─ Лушка, выходи, покажи ей, где раки зимуют! Она мужику новые штаны купила, а эта старьё пожалела. Лушка, ну-ка покажи ей, как мужика уводить…