– Я была счастлива, потому что старалась быть счастливой. Мне нужно было стереть из памяти своего первого мужчину.

– Я не понимаю. Объясни. Почему ты меня забыла? Как?

Она выпутывается из моих объятий. Снимает пальто, разувается...

– Я плохо себя чувствую, не хочу говорить с тобой, – бросает безжизненно и уходит в комнату.

Застываю на месте.

После минуты внутренней агонии отмираю, снимаю верхнюю одежду и обувь. Она меня больше не гонит. Значит, я на верном пути.

– Давай я приготовлю что-нибудь перекусить? – замираю на пороге комнаты.

Ева игнорирует меня. Не раздеваясь, ложится на диван, отворачивается и накрывается пледом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хорошо... Пусть поспит. А я останусь тут. Буду с ней рядом до самой операции. И после – тоже. Приложу все усилия, чтобы она поскорее поправилась. Буду жить ею.

А потом... если она захочет... навсегда уйду...

Мне совсем не спится...

Уставившись на обивку дивана, я просто тяну время в надежде, что Максим уйдёт. А он, похоже, совсем не собирается уходить.

Гремит на кухне посудой, кажется, что-то готовит. По запаху, скорее всего, яичницу. Помню, он как-то говорил мне, что особо больше ничего не умеет.

Пять лет назад я любила его яичницу. Глупо, правда?

Да и вся эта ситуация полнейший абсурд! Его брат выкрал меня, потому что принял за другую девушку. А Максим участвовал во всём этом из страха, что Кирилл Савельев наделает глупостей. И Максим предлагал мне уйти, он хотел меня отпустить. Но тогда я сама сделала выбор. А потом сама же за него поплатилась...

Сначала умирая в ожидании Максима. А потом – стерев память о нём. Ведь вместе с частью своих воспоминаний я лишилась части себя. Таких качеств, как смелость и жажда выживания. Я как будто стала смотреть на мир сквозь запылившиеся стёкла. И больше никогда не влюблялась...

Перевернувшись на спину, тяжело вздыхаю. Кажется, яичница пригорела, потому что запах гари уже добрался до комнаты.

Поднявшись с дивана, решительно иду на кухню. Застаю Максима за весьма странным занятием – он отрезает часть яичницы и выкидывает в мусорное ведро. Заметив меня, смотрит с растерянностью и сожалением.

– Я плохо готовлю, – говорит с кривоватой улыбкой.

– Да, вижу...

Подхожу ближе и претенциозно осматриваю обугленную сковородку.

– Я куплю новую, – тут же пытается успокоить меня Максим.

Я не отвечаю и, взяв сковороду, ставлю в раковину и включаю воду.

– Я сам помою!

Пытается оттеснить меня от раковины, но я вцепляюсь пальцами в её край.

– Не нужно! Вдруг ещё что-нибудь испортишь, – отрезаю грубо.

Рыдание уже пытается вырваться из моей груди, но я блокирую его злостью.

– Так, всё! Это не обсуждается! – заявляет Максим и хватает меня за талию. Приподняв, переставляет ближе к столу и заставляет сесть на стул. Быстро ставит тарелку передо мной и вручает вилку. – Поешь! Я сейчас схожу за лекарствами, который выписал мой брат. Принимать их надо на сытый желудок.

И, не дожидаясь, пока я начну с ним спорить, возвращается к раковине и начинает мыть сковородку. Я неподвижно сижу на стуле, покручивая в пальцах вилку.

Макс решил, что у меня не хватит сил его выставить? Или желания? Думает, что может решать, когда я должна есть, а когда принимать лекарства?

Чёрта с два!

– Ай...

Скрючиваюсь. Боль в сердце вдруг резко усиливается и становится невыносимой. Максим тут же оказывается рядом и падает передо мной на колени. Схватив мои щёки, пытается заглянуть в глаза. Его мокрые руки пахнут чистящим средством...

– Ева! Поговори со мной! Не молчи! Сильно болит? Сейчас вызову скорую!

– Нет, – я тут же его останавливаю, руками вцепившись в запястья. – Уже всё... Всё нормально. Перестань со мной возиться. Я чувствую себя ущербной.

Натыкаюсь на его тяжёлый взгляд. И где-то глубоко внутри меня появляется сожаление о том, что я так сказала.

– Как я могу? – хрипло говорит Максим, поглаживая мои скулы большими пальцами. – Как? Как я могу оставить тебя в покое? Как могу отвернуться от этой ситуации? Я ведь потерять тебя боюсь. Сейчас намного сильнее, чем когда либо.

Он замолкает, и я тоже молчу. Ком в горле такой большой, что ответить не получается. Теперь я знаю, почему Максим не пришёл ко мне тогда. Могу ли я его простить? Да, наверное. Смогу ли доверять? Наверное, нет.

– Поешь, пожалуйста.

Он меня отпускает и встаёт с пола. Возвращается к раковине, заканчивает с посудой. А я просто пялюсь на его широкую спину и ловлю себя на нелепой мысли, представляя, что этот мужчина мог быть моим.

Пробую яичницу. Без обгорелой части она оказывается съедобной и даже вкусной.

Максим заваривает для меня чай. Ненадолго выходит из кухни и возвращается с моей сумкой.

– Дай мне рецепт и ключи от квартиры, – требует он, пристроив сумку на моих коленях.

Ощущая какую-то глубокую апатию, даже не пытаюсь больше спорить. Нахожу в сумке то, что он просит, и Максим уносит её обратно в прихожую.

– Всё, я скоро вернусь, – говорит, вернувшись на кухню. Наклоняется и быстро целует меня в лоб. – Когда попьёшь чай, ляг отдохни, ладно? Об ужине не думай, что-нибудь закажем.

– Ты намерен остаться на ночь? – мой голос дрожит, несмотря на то, что я его вроде как контролирую и пытаюсь говорить спокойно.

– Да, я остаюсь, – отрезает Максим. – Операция на следующей неделе. На работу ты не пойдёшь, это не обсуждается. Тебе нужен покой как до операции, так и после.

– Да? А жить на что?

– Нуждаться ты ни в чём не будешь, – продолжает он решительно. – Я всё решу.

И пока я вновь не начала спорить, Максим поспешно уходит. Слышу, как он недолго шуршит одеждой в прихожей, а потом захлопывается дверь, и я наконец остаюсь одна. Вот только это одиночество начинает давить на меня буквально через несколько минут.

Чай в меня не лезет, и я встаю из-за стола. Вернувшись в комнату, вновь ложусь на диван и укрываюсь пледом. И даже засыпаю...

– Ева...

Тихий шёпот возле уха. Нежные прикосновения ладони к волосам. Прохладные губы прижимаются к мокрому лбу.

– Кажется, у тебя температура. Я уже позвонил Жеке. Он сказал, что болеть никак нельзя.

Я с трудом открываю глаза и смотрю в тревожное лицо Максима.

– Сколько времени? – спрашиваю сиплым ото сна голосом.

– Пять утра.

Ничего себе...

– И где ты спал? – вопрос вылетает машинально, и я тут же жалею о том, что произнесла.

Меня ведь не должно это интересовать, верно?

– В кресле, – отвечает Максим, мотнув головой себе за спину. – Вернулся через час. Ты крепко спала, и я не стал тебя будить. Думал, что вот-вот сама проснёшься. И просто ждал, когда это случится. Но когда поднялась температура, решил, что ждать не имеет смысла... Вот твои лекарства.

На его ладони лежат три таблетки. На столике стоит стакан с водой. А сам Максим выглядит таким уставшим, словно он совсем не спал, а просто сидел в кресле весь вечер и всю ночь.

Мне действительно жарко, и я стягиваю плед. После чего медленно сажусь и принимаю лекарства, запивая их водой.

Максим садится рядом. Он так близко и так смотрит на меня... Словно рядом с ним божество.

Во мне вдруг рождается какой-то странный порыв, и я говорю, облизав пересохшие губы:

– Тот парень... с которым ты меня видел... У нас очень долго с ним ничего не было. Я не могла в него влюбиться, но должна была это сделать. Хотела тебя поскорее забыть.

– Получилось?

Я выстреливаю в него взглядом и теряю дар речи. В его глазах неприкрытое отчаяние и страх меня потерять. Теперь я это вижу.

– Нет... Как видишь, не получилось. Мне кажется, моё сердце всегда о тебе помнило. Поэтому и заболело в итоге.

– Я этого не хотел.

– Да, я тоже.

Отвожу взгляд. Медленно скольжу им по комнате. Чувствую, как моей руки касается тёплая ладонь Максима. Я не шевелюсь, и он осторожно сплетает наши пальцы.