***

  Людей по одному или по двое уводили на станцию и там допрашивали, муторно и долго. На Альвер попасть было трудно, это одна из немногих станций, где был такой строгий порядок по приему новоприбывших. Здесь активно боролись с революционными настроениями, допуская для населения некоторые вещи, на первый взгляд незначительные. Очередь медленно тянулась, и, если бы не очередная провокация, дело пошло бы куда быстрее. Меркушев и Росс оказались перед местным управляющим службой безопасности - Каром Михайловичем. Его, как и других европейцев, звали весьма странно. Дело в том, что общий процент населения, в основном, был поделен между русскими, американцами, англичанами и выходцами из Европейского союза, а также другими странами, что смогли собрать собственные людские ресурсы и резервы, которых они отправили в разных группах первых колонизаторов. Тебя могли звать по-английски, но отчество твое было русское. И так со всеми, всё смешалось между собой и так здесь жили абсолютно все. Редкость, когда тебя звали Иваном Ивановичем Ивановым или Джоном Адамсом.

  Кар Михайлович что-то звонко обсуждал со своим коллегой по цеху, таким же толстым псом, как и он сам. Два, уже измученных сотрудника службы безопасности, стоявшие не иначе как чудом, хотели упасть где-нибудь рядом и попросту уснуть до местного утра. Но смена их никак не кончалась, тянулась длинной, ровной линией. О том, ночь сейчас или день, европейцы узнавали по огромным часам, что были в каждом поселении любого размера. Сейчас была полночь. Один из сотрудников службы безопасности отдал честь, громко назвал имена Меркушева и Росса указал причину задержания - участие в демонстрации.

  - А-а-а-а...- басом протянул Кар Михайлович, - революционеры, да? Ну проходите-проходите, господа будущие арестанты. Оформлять будем. Форр, Бляшке! Свободны. И идите уже в часть, вы на ногах еле стоите.

  Сотрудники с фамилиями Форр и Бляшке отдали честь и удалились вон.

  - А с вами у нас разговор долгий будет...

  ***

  Кар Михайлович, попугав пытками и длительным заключением, выпросил у них взятку на две тысячи кредитов, так и не узнав, откуда они и чье поручение выполняют. Иван и Мерфи благополучно прошли через и оказались в холле Альвера. Он был огромным и очень пустым. Действовал комендантский час, и никто не смел сновать по внешним отсекам станции, все были в своих уютных микроскопических каютах или каютах побольше. Чьи-то каюты были личными, купленные за полную стоимость, а чьи-то съемные, под процент, в залог - как угодно. Люди исхитрялись, как могли и трясли с друг друга взаимно много.

  - Что ты так на меня смотришь? - спросил Меркушев, заметив, как Росс боковым зрением пялится на него. Учась у одного учителя, Иван и Мерфи поняли эту палку с двух её концов.

  - Ловко ты ему подыгрывал, - и уже перестав фокусироваться на Меркушеве, пояснил Росс, по-настоящему концентрируясь теперь на огромной электронной табличке, которая объясняла внутреннее строение станции. - Нужно где-то провести ночь, как считаешь?

  - Непременно. Снова платить этой толстой роже мне не хочется. 'Непристойные и униженные'. Что это?

  - Лучший бар на Европе, - сказал какой-то старичок, подошедший к оперативникам сзади. - Вы приезжие, что ли?

  - Да, с Земли прилетели, - шуткой ответил Мерфи.

  ***

  - Ну что вы, правда с Земли? - не отставал от Меркушева старик.

  - Дядь, нет конечно, - и Мерфи принялся рассматривать местное меню. Были здесь ползуны в томатном соусе, лапки раптора, тоже, в томатном соусе, и еще куча всего, тоже в проклятом томатном соусе. - Лучше скажи мне. В твоем 'лучшем баре на Европе' есть что-то, что не в томатном соусе, а?

  - Конечно есть, - и он окликнул бармена, Эшли Сергеевича Картера. Был это человек деловой, в черной жилетке, с красным потрепанным галстуком и в белой рубашке, которая от времени превратились в серую.

  Пока Меркушев говорил со старичком, Росс осмотрелся: множество столов, стулья, кто-то играл в карты, огромное количество пустых и не очень бутылок и живое общение повсеместно и повсюду, куда ты не глянь. Кто-то, в отчаянии, держался за голову, упершись локтями об стол, а кто-то гоготал, от души так смеялся, будто бы ему рассказали самый смешной анекдот на Европе. А в конце помещения была она, местная красавица - сцена. Именно здесь выступали известные альверские музыканты.

  - Ну? - спросил Эшли Сергеевич, деловито протирая бокалы.

  - Чего-нибудь не в томатном соусе, пожалуйста. Хотя, в Бездну. Давай сюда свои лапки в томате, я голодный, как молох, - уже согласившись на треклятые томаты, сказал Меркушев.

  В эту же минуту бармен удалился прочь, на кухню. Только дверь открылась, и оттуда пошел приятный запах и понесло теплом, которого на станциях так не хватало порой, особенно, когда течения холодные. На Европе и погодой-то называлось - течение. Бывало подойдешь, спросишь у дежурного, как там, мол, погодка? А он брови нахмурит, фуражку на лоб натянет и скажет:

  - Течения холодные, капитан. Твари рвут нас в клочья, ни следа не оставят. А в целом, водичка-то, ничего-ничего...