А я мечтаю быть искрой вина, что золотится в Вашем бокале – и причиной Вашего веселья и Вашего счастья в этот вечер.
А еще, я хочу, чтобы Вы никогда не знали печали, пусть будет немного грусти – это ничего.
Пусть будет судьба к Вам благосклонна.
Пусть будут ветры с Вами благодушны, и пусть несут они Вас на крыльях своих, куда Вы пожелаете сами.
Пусть глаза Ваши радуют все краски земные.
Пусть звездное небо будет венцом в волосах Ваших.
Пусть никогда не идет дождь, если Вы оказались без зонта.
Пусть все черные коты сидят смирно, когда Вы идете по улице.
Пусть тьма ночная не скроет от Вас пути.
Пусть почта приносит только те письма, которых ждете Вы.
Пусть не будет незваных гостей в доме Вашем.
Пусть время не касается Вас своей рукой.
Да увидите Вы внуков своих мужественными и сильными.
Что нужно для счастья – пусть будет все!
Счастья Вам, любимая! И да сбудется все!»
И никакой подписи, никакого знака.
– Как странно! – сказала она, погрустнев.
– Странно, странно, – согласился отец.
– Но кто же это? – спросила мама.
– Не знаю. Я не знаю, – сказала она.
– Но как же прекрасно! – вздохнули гости.
– Веселимся, дочка! – вновь поднял бокал отец. – Вся ночь впереди у тебя. Ночь для веселья. Самая долгая ночь в году, и она твоя! А про автора письма не думай, забудь. Раз его нет за этим столом, значит он не с нами, значит он не наш.
Она ненароком взглянула на дальний конец стола, за которым сидел милый юноша. Глаза его были тревожны.
– Уж не он ли? – подумала она мимолетом и тут же отмахнулась от странной мысли. И – забыла.
И вновь вечер раскрыл объятья и полонил всех. Все-таки это был волшебный вечер, а это значило, что его чарам противиться нельзя.
Снова мерцание света, музыка, смех, качание вселенной под ногами.
Ее не оставляли одну, не отпускали ни на миг, тормошили, теребили, смешили, веселили… Но, когда в кружении танца в поле ее зрения оказывался белый конверт – там, на подоконнике, ей становилось очень грустно.
Наверное, то была грусть по тому, чего не было, чего не доставало ей даже в этот сказочный вечер.
« Да кто же это? Кто это может быть?» – смущала она себя вопросами. Но ни память, ни интуиция, ни какое другое чувство не подсказывали ей ничего из ее реальности. Она даже попробовала пофантазировать на тему, однако ее воображение оказалось бессильным пробиться в область, ему не ведомую.
А ночью, когда разошлись гости, она всплакнула от неясной причины. Потом, обессиленная, уснула, и ей приснился счастливый сон. Сон про счастье, о котором знала лишь ночь. Но поутру ночь неслышно отступила в свой неведомый никому дом, и забрала свое знание о счастье с собой.
О счастье осталось лишь воспоминание.
Смутное и тревожное.
Так закончился волшебный вечер, и иссякла проследовавшая за ним ночь, и никогда уж больше не повторились, как не повторяется ничто в нашей жизни. Как туманное недоразумение после них остались лишь очарование, чудо и тепло бесценного подарка.
И это не мало, согласитесь.
Жизнь, конечно, продолжилась, и ничего удивительного в том нет – она, как правило, всегда берет свое.
Где-то, быть может, рождались новые миры, потрясали глубины мироздания неведомые взрывы и катастрофы, а планета наша жила своими и заботами овладевших ею людей. День неизбежно приходил на смену ночи, и весна, в конце концов, всегда побеждала зиму. Природа делала свою работу, и никто не задумывался, никому просто не было дела до того, почему это так.
Солнце согревало каждого, кого можно было согреть, и люди привыкли к его милости.
Она тоже жила, как все: радовалась солнцу, подставляла лицо ветру и любила теплый летний дождь. Время жизни текло незаметно, не задевая, не раня ее. И в сорок, и в пятьдесят лет она оставалась такой же юной, как и в двадцать пять. Лишь янтарной густотой мудрости наполнились ее карие когда-то глаза, и, в соответствии с новым содержанием, стала она спокойней да сдержанней в проявлении своих чувств.
Были, конечно, куда без них, утраты и разлуки, были беды и неудачи, но она научилась относиться к ним философски: жизнь есть жизнь – и все невзгоды, уходя, оставляли в ее душе лишь след легкой грусти.
Одно только не давало ей покоя, ибо никогда она не могла забыть – и не пыталась – того давнего своего, сказочного дня рождения. Слова, картины, хрустальный звон и сам аромат его были пощажены временем в воспоминаниях. Слова же чудесного поздравления врезались в память навечно. Но и сам листок, пожелтевший и хрупкий, она бережно хранила.
Кто же был ее добрый гений? Так и не узнала она никогда. Никогда больше он не напомнил о себе. Но, странно, она всегда чувствовала его присутствие где-то рядом, поблизости. Он был с ней, он всегда был подле нее. Она чувствовала, она знала, что все ее дела и поступки поддерживал и одобрял он.
