– Ладно! – прервала семейный обмен мнениями Лига. – Мне пора.
Уходя, она хлопнула дверью, словно желая таким образом отрубить и оставить в прошлом все, что было за нею сказано – а вместе с тем и сбросить с души тяжесть, снять напряжение с сердца. Только легче ей от хитрого фокуса с дверью не сделалось, напротив, слова родителей запали в память и весь день не давали покоя.
Из обычного вроде раздражения не выспавшегося человека, в ней вследствие утреннего разговора воспылало вдруг чувство неудовлетворенности жизнью такой силы, что настоятельное желание сейчас же, сию минуту изменить все затмило собой все другие помыслы и словно ком в горле не давало дышать. Впрочем, как мы уже знаем, не так уж вдруг возникла неудовлетворенность, гораздо раньше посещали ее мысли, что не так она живет, не так, что жить следует иначе, но мысли приходили и уходили восвояси, а все оставалось по-прежнему. Но сегодня мысли невзначай переросли в чувство, а это чувство толкало ее к действию. Побуждение было, но, к несчастью, она совершенно не знала, что ей делать.
Не знала.
Неожиданный укол тоски…
Лига на миг увидела солнце черным. В этот миг все вокруг сделалось черным тоже: взглянув мимоходом в черное зеркало витрины, она не узнала себя.
Добравшись кое-как до магазина, забыв поздороваться и не признавая знакомых, Лига заняла свое рабочее место. Она машинально делала те же движения, что и каждый прежний день, разговаривала, отвечала на чьи-то вопросы и даже спрашивала о чем-то сама, но весь этот мусор обыденности проплывал мимо ее сознания, уносился параллельным потоком времени.
– Да, – говорила, к примеру, она пожилому мужчине, примеривавшему пиджак, – этот костюм вам очень к лицу.
– Вы думаете? – удивлялся тот. – Странно. Мне никогда раньше не шли костюмы в крупную клетку. Вы не находите, что в нем я похож на Олега Попова?
– Совершенно верно, – соглашалась Лига. – Очень похожи.
– Вы что, смеетесь? – изумлялся мужчина и внимательно смотрел ей в лицо, ища подвоха. Но лицо ее ни о чем таком ему не говорило, и, успокоившись, он продолжал: – И рукава длинны, не находите?
– Да, – кивала головой Лига, – длинны.
– Или, может быть, все-таки ничего? – не отставал мужчина.
– Ничего, – соглашалась Лига.
– И я не буду казаться смешным?
– Не будете.
В конце концов, мужчина уходил из магазина, прижимая к груди драгоценный сверток с костюмом в крупную клетку и с длинными, как ни крути, рукавами.
– Лига, милочка! – изумлялся завмаг. – Что с тобой? Тебя сегодня просто не узнать! Ты делаешь успехи, и, быть может, даже выполнишь план…
– Берите с нее пример! – нашептывал он другим продавщицам и заговорщицки подмигивал, мол, видите, добился-таки своего, сделал из девчонки человека.
Губы Лиги складывались в улыбку при таких словах руководителя, но сама она того, похоже, не сознавала, и глаза ее оставались холодны. Заметив, наконец, эту ее странность, завмаг замолчал и внимательно и с некоторой даже опаской воззрился на нее, сегодняшнюю героиню торгового фронта.
«Что же случилось? – думала в это время Лига и ворошила в голове воспоминания, пытаясь в то же время обуздать и упорядочить лихорадочные метания мысли. – Что стало со мной? Отчего жизнь не мила мне больше? Живу, кажется, как и прежде, не хуже других, иные мне еще и завидуют, но – все не то. Родители рядом, всегда помогут и сделают, что нужно, о чем попросишь, и в то же время не докучают чрезмерно. Крыша над головой есть, и крыша неплохая, работаю, учусь, всегда сыта и хорошо одета, на зависть многим. Что же? Что меня мучает, душит, что не дает спокойно дышать? Может, все бросить и уехать? Что? Нет! Куда? Глупости. Психую. Стоп! А, может быть, я обыкновенная истеричка, и в этом все дело? Возможно, так и есть, но не больше других! Я себя знаю. И с большими странностями люди живут вполне спокойно, странностей своих не замечая. Так что же я? Нет, дело в другом…»
«Что? Что? Что?» – задавала она себе тот же вопрос и раз, и другой, и третий, но разум был нем, и сердце молчало, и не было выхода из трепетной неразрешимости, в которой она продолжала томиться, словно в темнице.
Часы на башне неожиданно и где-то на грани ее осознания, словно на другой планете вовсе, пробили час дня.
На входную дверь магазина повесили огромный замок, и персонал разошелся на обед. Кто жил рядом – поспешили домой, остальные отправились в соседнее кафе, то самое, что на углу улицы.
Лига шла вместе со всеми. Сегодня она не ловила, как прежде, свое отражение в стеклах витрин. Она не поздоровалась с сапожником, веселым стариком, которого с детства привыкла видеть на этой улице в маленькой зеленой будке, где он задорно стучал своим загнутым молотком. Не потрогала и не понюхала розы у цветочного магазина, не махнула рукой постовому на перекрестке, словом, вела себя так, будто она впервые в этом городе, на этой улице и на этой планете, и при этом ей совершенно не интересно то, что ее окружает.
Ела она без аппетита и, похоже, совсем не то, что ей нравилось, поэтому быстро управилась с этим скучным занятием и, по привычке, направилась в сквер, впервые не испытывая радости от предстоящего с ним свидания – только некое волнение и неуверенность.
Этот сквер, милый старый сквер… Он был для нее живым существом. Больше, он был для нее другом, чутким, внимательным, надежным, другого такого у нее в жизни не было. Он был ее тайной, самой большой, никому не доверенной и тщательно сохраняемой в романтической глубине ее сердца. И не было ничего странного в том, что именно сюда, к нему несла она свои горести и печали, с ним же делилась минутами радости, понимая шум ветвей и листьев его деревьев лучше всяких слов.
Но поймет ли он ее в этот сумасшедший день?
Ее любимая голубая скамейка, что располагалась под разросшимся кустом сирени чуть поодаль от центральной аллеи и была похожа на изящный изгиб пространства, была свободна, как почти всегда в это время суток и предупредительно подставила девушке свое плечо. Лига села, откинулась на спинку, прислушалась.
